Комната стала заполняться людьми, Лонгин расслышал позади себя в коридоре торопливую ругань начальника стражи.
У супругов не было под рукой оружия или хоть чего-то опасного для жизни мнемокогнитора.
— Почему? — Лонгин двумя пальцами взялся за янтарную сережку умирающей.
— Тварь, ненавижу, — Гемина шептала чистую правду. Но из-за чего питать такое жгучее отвращение к человеку, не появлявшемуся в Метрополии больше ста лет?
Она чувствовала приход новой кровавой волны. Очистительные казни, обновление сродни проскрипциям Потита, которые он устраивал раз в тридцать лет. В её уме поселился безотчетный ужас грядущих казней. И, в придачу, война. Это значит армия. Казармы и походы. Все эти слова оказались ненавистны её сердцу. И сыновья, у неё растут три сына. Они бы пошли воевать по собственной воле, только мать не хотела этого больше всего на свете.
И вот к ним в город, практически в их дом прибывает ужас прежних времен, умытый кровью легендарный сыскарь, проклятый небом интриган. Гемина всё продумала уже несколько недель назад, нашла, чем привязать к себе Тита, запаслась новыми ядами.
Мнемокогнитор удивился сильнее всего, сильней, чем он даже мог представить сутки назад. Он только что понял — людей, подобных этой женщине, стало теперь много. Она никогда бы не решилась на убийство в одиночестве. С ней не советовались, ей не помогали, она просто уловила дух времени. Подобное совершенно не укладывалось в голове — раньше в провинциях бытовали такие настроения, но в Метрополии? Лонгин мог представить себе труса, пусть даже заботливого труса, который отрубит детям большие пальцы на руках, чтобы освободить их от службы. Но чтобы так — почти без надежды на успех совать руки в жернова империи?
Эти, новые люди, они не организованы, только вот всё равно будут пытаться устранить ужас из прошлого. Они как вода, выталкивающая из себя масло. Умирающая женщина просто оказалась самой решительной. Остальные будут лгать, подличать, проваливать любое порученное им дело. Даже Мезон, который поначалу будет только рад новой жизни, станет через несколько лет записным лентяем.
Что ж, теперь мнемокогнитор посмотрел в лицо своего главного врага.
— Его брать? — голос начальника стражи за спиной. Ах да, есть еще глава муниципии.
— Нет. Он ничего не знал. Позовите лекаря, пусть вскроет ей вены и спустит кровь, я не хочу сюрпризов с этим зельем.
Топот сандалий и несколько секунд тихих разговоров.
Лонгин понимал, что дело закончено. Если обвинять всех причастных, то лучше уж просто сжечь городок.
— Хочешь попасть в столицу? — этот униженный, уничтоженный человечек, это не растертый ещё пепел, вдруг начал задавать вопросы. — Ты ведь умрешь. И двадцати лет не протянешь. Сожрут придворные. И времени на атараксию не будет.
Мнемокогнитор увидел себя глазами чиновника: всезнающая, неуязвимая тварь, чьи когти в любую секунду могут вырвать сердце у тебя из груди, и остаётся только радоваться, что эта тварь смертна.
— Если бы она, — Лонгин показал на тело его жены, которой как раз в эту секунду резали вены на запястьях, — прожила еще лет восемьдесят, увидела смерть сыновей и сбилась со счета правнуков, то она бы меня поняла. Ты — нет. Навсегда останешься ребенком, не почувствуешь земли под ногами.
Повернулся и вышел из комнаты. Прихватил, однако, с остывающего тела серёжку — воспоминания покойницы надо тщательно перебрать на досуге, выделить симптомы ненависти.
Мезон, прочесав половину города, стал искать сопровождаемое лицо для получения новых приказов и нашел у парадного входа в дом градоначальника. Факелы вырывали из темноты кусок брусчатки, мраморные колонны. Лонгин сидел в тени, на маленькой скамье привратника, завернувшись в солдатский плащ.
Отсеченная голова Тита лежала перед ним в медном тазу.
— Ещё две лиловые постели. Итого шесть, — у столичного инспектора прорезалась отдышка. — Поставлены караулы. Но мне тут сказали, что всё закончилось?
— Да.
— Проклятье!
— Пошли патруль, пусть стража уходит из домов… Как думаешь, под этой крышей есть безопасные напитки?
Мезон, когда задумывался, начинал жевать нижнюю губу. Забавно, что эта привычка сохранилась вот уже в четвертом поколении.
— Подвал. Он хвастался коллекцией вин и благовонных масел.
— Сколько дней назад?
— Ээ… Давно, как только я приехал.
— Давно, хм… Тоже подходящее слово. Пусть притащат пару амфор, — амфора не бассейн, подумалось Лонгину, вино не вода. Можно будет распознать яд.
Снова топот и короткие команды.
— Ты думаешь, в столице всё получится? — Маммерку поставили маленький раскладной стул, и он мог дать отдых ногам. — Действительно хочешь стать его правой рукой, и не боишься, что тебя подманивают?
О, правильные вопросы приходят в голову этому Мезону.
— Если есть шанс, надо пытаться воплотить свою задумку. Иначе я бы не вышел из этих проклятых зарослей камыша, — он устало потянулся, — Сейчас выпьем по чуть-чуть, и спать.
Чтобы через три дня оказаться в Столице, надо было трогаться засветло.
Парень искренне волновался и даже слегка побледнел от воспоминаний, отчего разнокалиберные веснушки на простоватом лице визитёра делали его совсем рябым. — …Понимаете, я сначала подумал, что это кто-то просто придуривается от совершенно нечего делать. Лето, долго тепло, на кладбище полным-полно ошивается всякой и разнообразной шушеры. И бомжи, и те, кто халявно прикармливается у тамошней церкви. Да и алкаши наши почему-то обожают спиваться на фоне кладбищенской природы. Я уже давно не обращаю внимания на их многочисленные лежбища и схроны — привык до изжоги. Живут люди в своё простое удовольствие и пусть себе живут, как им на данный момент нравится. И на кроссовки эти я поначалу тоже особого личного внимания почти не обратил. Ну, забыл кто-то обуться с глубокого похмелья, ушёл в родное министерство босиком… Вспомнит сам, или коллеги ему посоветуют вернуться за ними.
На следующее утро иду — кроссовки стоят там же. Значит, не вспомнил сам хозяин, и не посоветовали вспомнить опохмелившиеся сослуживцы. Или обратной дороги к родным обуткам не нашёл… Иду ещё через день — стоят! Новенькие, будто только что из фирменного магазина! Что за притча?! Забыли насовсем?. Странно только, что никто не прибирает их к рукам при таком обилии народа на кладбище…
Через неделю я из лёгкого баловства взял да и запнул одну кроссовку в кусты. Наутро иду — опять они вместе! Как и было! Это уже походило на откровенный вызов! Я его принял и с удовольствием зафутболил в кусты обе… Утром следующего дня они аккуратно стоят рядышком возле той же могилы. Я таким образом несколько раз загонял их куда-нибудь подальше, и снова они собирались в любимую кучу. И я, наконец, отвязался. Взяли они меня измором. Или он…
— А вы в других местах не смотрели на предмет того же? — зачем-то спросил Силин.
— А к чему мне всё это, собственно говоря? Я иду на работу, у меня отработанный маршрут, давно просчитанный до секунд. И что мне там искать? Другую обувь или невменяемого хозяина этой? Нет, вы лучше слушайте, что было дальше!
В общем, каждое утро я прохожу мимо этих демонстративных «адидасов» и передаю горячий привет их хозяину, который так бережно относится к дорогой импортной обуви, что старается её по возможности совсем не носить. Прошла ещё примерно одна неделя, я в дружеской компании невзначай рассказал это, как анекдот, и один из моих друзей осторожно намекнул мне, что это может быть даже и вампир, поселившийся в могиле… Аккуратный такой вампир, поэтому разувается при входе в дом… Мы тогда хорошо посмеялись, а мне всё это запало в душу — не знаю, почему. Проконсультировался я у сведущих людей, и посоветовали они мне из осторожности прозондировать это место биоэнергетической рамкой. Добыл я её, спросил, как рамкой пользоваться, и пошёл…
Парень сделал паузу для того, чтобы выпить целый стакан воды из дежурного графина на столе следователя.
— Получился самый настоящий вентилятор! Рамка крутилась в моих руках так, что задул ветер, и почти до ожога нагрелись пальцы, которые её держали! Вы знаете, я не поверил и опять пошёл к признанному специалисту. Он меня обрадовал тут же тем, что это мощная биоэнергетическая аномалия и что рядом с ней лучше не находиться долго, если ещё дорожишь своим драгоценным здоровьем… И ещё он сказал, что такие вещи свойственны демоническим силам… Тогда я пошёл к вам.
— Почему к нам, а не к учёным или в ту же церковь? — опять спросил Силин. — Это было бы гораздо естественнее. Церковь ко всему этому имеет значительно большее отношение, чем милиция.
— Потому что вчера утром кроссовки были в крови… — Парень снова потянулся к графину. — Они ею были буквально залиты! Согласитесь, что обувь без хозяина, да ещё в крови, — это больше похоже на криминал, а не на природный феномен.
— А сегодня вы их видели?
— Видел, но они уже снова почти новенькие.
— Странный визит… — сказал Григорьев, мусоля в пальцах погасшую давно сигарету. — Раньше всё было так просто: убийство, грабёж, кража, мошенничество, насилие, изнасилование, наркомания, алкоголизм… А что мы имеем теперь?! Приходит вполне нормальный умом человек и на полном серьёзе начинает рассказывать о натуральных вампирах! И я должен его внимательно слушать!
— Демократия в действии, — объяснил невежественному помощнику Силин. — Сейчас каждый, если захочет, может стать коммерсантом, а, если не захочет, вампиром.
— Мне не стоило сюда приходить? — парень успокоился и слегка порозовел.
— Нет, отчего же! Большое спасибо за весьма ценную информацию. Проверить сигнал надо, тем паче, что у нас есть кое-какие материалы на кровососов, орудующих в городе. Чем чёрт не шутит, да и нынешняя наука уже не отрицает наличия всякой нечисти. Опыта вот только в этом деле у нас пока никакого. Что делают с вампирами, кто знает? — Силин вопросительно посмотрел на своих коллег.