— В общем, так! — сказал Силин командным голосом. — Дуем прямым ходом на то самое кладбище! Григорьев распорядится насчёт воды простой, а Шидловский — относительно святой и санкции на эксгумацию. Я же разберусь с понятыми. Действуем!
Когда они приехали на кладбище, там уже стояла ярко-красная пожарная машина, и несгораемые люди угрюмо разматывали свои бесконечные шланги с брандспойтами.
— Перестраховщик… — проворчал Силин в адрес чрезмерно усердного Григорьева. — Мог бы начать с канистры…
Из кладбищенской церкви выпал скособочившийся Шидловский с полным ведром явно святой воды. За ним торопливо шёл заросший, как его кладбище, местный поп.
— Веди, — сказал Силин. — Пока тут ещё не началась серьёзная суматоха с последствиями.
Парень пошёл вперёд, уверенно показывая дорогу. Он свернул с широкой, ухоженной аллеи на узенькую тропку, которую, по-видимому, сам же протоптал и поддерживал в состоянии проходимости, и стал углубляться в заросли старых оградок.
Силин шёл за ним, поминутно оглядываясь на поотставших понятых и прочих. Пожарные волокли нескончаемые шланги, а Шидловский на бегу о чём-то яростно спорил с попом, который басил на всё кладбище и пытался отнять у прапорщика ведро.
Силин, мало глядевший по курсу, налетел на вдруг остановившегося парня и чуть не упал в буйную девственную крапиву.
— Пришли? — деловито спросил он и выглянул у провожатого из-за спины.
…Возле старой заброшенной могилы с полусгнившим крестом без надписи уютно покоились светлые мужские кроссовки примерно сорок пятого размера, покрытые капельками высохшей крови.
Рядом с кроссовками стояли изящные женские босоножки…
Костя с большим удивлением слушал долгий монолог о том, как он, Костя, каким-то образом (как, когда — он совершенно не понял) пробрался в машину времени и совершил три (три! — подчеркнул голос) путешествия. Голос монотонно перечислил эпохи, в которых успел побывать Костя, но Костя почти ничего не разобрал.
Первое — пятнадцатый век, столица какого-то татарского ханства со знакомым названием… (Косте вспомнился вид на расположенный внизу город. Юрты, покрытые шкурами. Между юрт пешком и на конях двигаются люди в самой разной одежде. Все люди, кажется, с азиатским разрезом глаз, но вдруг Костя видит среди них настоящих новгородских купцов в серых рубахах и с причёской «под горшок». С одной стороны город окружает земляной вал. С другой — река, отсюда кажущаяся неширокой. Высоко в небе парят какие-то хищные птицы. Костя смотрит на них, забыв обо всём, — но они ему не нужны.)
Второе — какое-то тысячелетие до нашей эры, археологическая культура бронзового, что ли, века… (Утоптанный земляной пол, липкие брёвна крыши. Корова, которая склоняется к нему так близко, что он чувствует её тяжёлое дыхание. Несколько горшков разного размера, на боках которых среди зигзагов и треугольников отчётливо выделяется свастика. Окон нет, за стенами слышатся голоса, что-то говорящие на незнакомом языке. Женщина. Он протягивает руку в успокаивающем жесте и что-то говорит, забыв, что его не понимают. Женщина бежит прочь, выронив из рук круглый предмет, который почти беззвучно падает на пол. Развевающееся красное одеяние и мелькнувшие на солнце разноцветные бусы.)
Третье — кайнозойская эра, четвертичный, кажется, период… (Перед глазами встаёт только снежная равнина. На самом горизонте — стадо огромных зверей.)
«Значит, вы кое-что помните», — прогремел голос, и Костя, преодолевая головную боль, окончательно разлепил глаза. Он увидел небольшой кабинет с зашторенными окнами, уставленный четырьмя столами, примыкающими друг к другу. Перед ним сидел, уперев ладони в стол, невысокий крепкий мужчина лет пятидесяти, с зачёсанными набок чёрными волосами, в костюме и при галстуке. Поодаль, у другого стола, на котором громоздились электрочайник и стеклянные стаканы, стояла девушка, одетая более вольно — в футболку, джинсы и кроссовки.
«Где я?» — спросил Костя.
«Ещё раз здравствуйте, Константин, — сказал мужчина устало. — Меня зовут Александр Васильевич, а это — Наталья Евгеньевна».
Наталья Евгеньевна кивнула (на щеках обозначились ямочки), проведя рукой по коротким светлым волосам, и Костя неосознанно повторил её жест. (Гипнотический раппорт — вспомнил он название этого явления.) Он понимал, что если всё отрицать, то это будет выглядеть неубедительно — они и так обо всём знают. Но и соглашаться с обвинениями не хотелось — по тону мужчины Костя почувствовал, что он совершил серьёзное преступление.
«Мы не сотрудники спецслужб, — поспешила успокоить его Наталья Евгеньевна, передавая стаканы с чаем сначала Александру Васильевичу, затем — Косте. — Мы — учёные».
Александр Васильевич поставил стакан и достал из внутреннего кармана пиджака визитку. Под фамилией Александра Васильевича («…доктор ист. наук, проф., зав. лабораторией…») стояла малопонятная аббревиатура: ИПОС СО РАН. Институт проблем оптимизации событий — расшифровал Александр Васильевич. Оказывается, эти учёные занимались тем, что они сами называли оптимизацией событий, а профаны, вроде Кости, — изменением истории.
Они пробовали устранить (Александр Васильевич смущённо закашлялся…) Темуджина — до того, как он станет каганом монгольских племён под именем Чингисхан. И что же случилось? Появился другой монгол, отца которого так же убил татарский вождь и который после получил имя Чингисхан. История при этом абсолютно не изменилась («Ни на йоту», — сказал Александр Васильевич.) Более того, сына этого другого Чингисхана звали Джучи, а внука — Бату, и он стал известен по русским летописям как Батый! Александр Васильевич признался, что после этого эксперимента был в шоке и долго не решался обнародовать его результаты в научном мире.
«Но я-то тут при чём?» — напрягся Костя, привстав.
«Сядьте, — спокойно сказал Александр Васильевич. — Не надо истерики. Вы понимаете, что вы совершили, я понимаю, что вы совершили, Наталья Евгеньевна понимает, что вы совершили. Все всё понимают».
«Я ничего не понимаю», — разозлился Костя.
«То, что вы сделали, является преступлением, Константин, — сказал Александр Васильевич. — А за преступлением, как вы понимаете, следует наказание. Конечно, статья безнадёжно устарела. Мы теперь знаем, что путешествия во времени ни на что не влияют, а у путешественника остаётся очень мало воспоминаний, однако… Дура леке сэд леке».
«Но разве я хотел что-то изменить?» — спросил Костя, не понимая, кого Александр Васильевич назвал дурой.
«А бабочка? — мягко спросила Наталья Евгеньевна. — Книжек начитались?»
«Какая бабочка?!» — хотел закричать Костя и тут же всё вспомнил. (Костя хочет поскорее выполнить задуманное. Он оглядывается, но ничего подходящего не находится. В траве ползают обычные мураши, невдалеке стрекочут кузнечики, толстый шмель жужжит у цветка клевера, пролетает неуловимая стрекоза. Высоко в небе парят какие-то хищные птицы. Костя смотрит на них, забыв обо всём, — но они ему не нужны. Наконец ему удаётся поймать какую-то неприметную бабочку. Она трепещет и обсыпает его руки жёлтой пыльцой, но Костя без сожаления сминает её меж двух ладоней, вытирает их о штанины и тут же приседает от боли, пронзившей голову. Он приходит в себя только в кабинете института.)
Костя глядел в пол, как провинившийся школьник (картина «Опять двойка!»). «Я случайно…» — пробурчал Костя и подумал, что негоже сейчас так выглядеть. Он ненароком взглянул на Наталью Евгеньевну. Она смотрела будто бы мимо. Костя схватил стакан и, обжегши пальцы, сразу поставил обратно.
«Случайно! — ворчливо повторил Александр Васильевич. — Книжек он начитался! Книжки — это хорошо. Но зачем стулья-то ломать?»
Оборвав Александра Васильевича на полуслове, прозвенел телефон. Извинившись, он поднял трубку. Он молча слушал невидимого собеседника и постепенно мрачнел. Затем он отвернулся и стал что-то тихо говорить в трубку. (Костя расслышал только странное, несколько раз повторённое слово «зах», и в самом звучании этого слова ощутил угрозу…)
Александр Васильевич закрыл трубку рукой и дал понять Наталье Евгеньевне, чтобы она вышла. Та открыла дверь и молча поманила Костю. Костя оглянулся на Александра Васильевича, но он не обращал на них никакого внимания.
Наталья Евгеньевна вела Костю длинным коридором, мимо кабинетов с одинаковыми дверями. «А куда я пойду? — спрашивал он. — Я даже не знаю, где я нахожусь». — «Вы же путешествовали только во времени», — отвечала она. Они шли по лестнице, на стенах которой висели картины. «Значит, ваш институт находится в нашем городе?!» — спрашивал он. «У нашего института такая специфика, — отвечала она, — важно не то, где он находится, а то, когда он находится. С помощью машины времени своё временное местоположение менять несложно. Как вы убедились». Они выходили в холл, выложенный белой кафельной плиткой, где томился охранник в пятнистой униформе. Костя думал о том, что ему никто не поверит.
Он шагал по своему родному городу, по летнему бульвару и, честно говоря, радовался, что ничего изменить нельзя.
Не волнуйтесь, пожалуйста, — профессор Ройфе отвернулся к окну, чтобы не смущать клиентку. За несколько минут разговора он успел изучить ее достаточно, чтобы прийти к определенным выводам: Надежда Резанова хорошо запоминает детали и достаточно точно описывает не только увиденное, но и собственные впечатления, это редко кому удается. — Начните еще раз с того момента, когда вы вошли в квартиру Дегтярева. Вы договорились с ним о том, что придете, или он вас не ждал?
— Максим не мог меня ждать, — Резанова говорила медленно, подбирая слова, а может, произносила все предложение сначала в уме, пробуя его на точность иди правдивость, или оценивая еще по каким-то критериям, которые профессора сейчас не интересовали, а потому он и не старался вслушиваться еще и в эти нюансы. — Мы с ним расстались за полгода до…
— Расстались, говорите? — Ройфе разглядывал сидевших за окном на карнизе толстых голубей, наглых до такой степени, что, склевав высыпанные Аришей утром крошки, они и не думали улетать, а толкались на маленьком пятачке, ожидая новой подачки. — То есть причиной могло стать стрессовое состояние, связанное с…
— Вряд ли, — покачала головой Резанова, и профессор увидел ее движение в зеркале, висевшем в простенке между окнами. — Я уже рассказывала об этом… ну…
— Моим коллегам, которые вели больного, — закончил Ройфе фразу. — Да, я знаю. Я читал историю болезни. Меня интересуют ваши личные впечатления. Рассказывайте, пожалуйста.
— Простите, профессор, — пробормотала посетительница. — Мне трудно говорить, если я не вижу… не смотрю в глаза…
Ройфе повернулся в кресле и улыбнулся:
— Это вы меня простите… Рассказывайте, Надежда Сергеевна. Вы расстались с Дегтяревым, но полагаете, что ваш разрыв не мог стать причиной, повлекшей за собой то, что мои коллеги диагностировали как диссоциативную фугу. Почему вы думаете, что…
— Потому, — прервала Резанова, — что мы по обоюдному… Ну, просто бывает, что заканчивается… начинаешь тяготиться… не только я, Макс тоже…
— Вы ссорились?
— В общем, нет. Поговорили и решили…
— Оба?
— Я сказала, что не вижу в наших отношениях перспективы.
— Он не собирался на вас жениться?