То клеймом последним отметила мою ясность Твоя печаль.
Туман появился неожиданно. Казалось, ветер принес его, как дым от костра. Сначала сквозь лобовое стекло Логинов заметил кусочек прозрачной дымчатой вуали, следующим порывом принесло клочок грязно-белой шерсти, потом сквозь автомобиль проплыло довольно большое облако с рваными краями. Туман наваливается и наматывается на Логинова, как сладкая вата на палочку. И вот уже джип вязнет в белесых влажных клубах, и дальше десяти метров ничего не видно.
Логинов уже целый час плутал среди одинаковых серых пятиэтажек, пытаясь отыскать нужный ему дом. Казалось, что уж если не половина, то добрая четверть города изъезжена вдоль и поперек. Темно-синий «маверик» был уже по уши в грязи, его хозяин безнадежно опаздывал надень рождения к другу, а огромная, как «Титаник», новостройка никак не выплывала из душного, словно пуховое одеяло, тумана. «Штирлиц провалил явку», — подумал Логинов и усмехнулся. Сколько раз он уже вот так попадал из-за своей врожденной неспособности ориентироваться!
Друг переехал в краснокирпичную высотку совсем недавно. Логинов был у него один раз — пару недель назад, когда в двух ещё пустых, отзывающихся эхом на каждое слово комнатах они — компания из четырех очень перспективных холостяков — отмечали новоселье. Надо, надо было тогда ещё узнать точный адрес! Но Вадим убедил его, что адрес всё равно ничего не даст — дом новый, даже табличку с номером еще не повесили.
Казалось, всё просто: здесь поворот, проезжаешь двор, арку, потом осторожно, тут ещё строительный мусор не убрали, — и вот он, дом. Других таких поблизости нет, так что не ошибешься. А если бы возникли проблемы, достаточно позвонить на мобильный другу, чтобы встретил…
Вот и встретились. «Извините, абонент временно недоступен. Пожалуйста, перезвоните позже», — вежливо и бесстрастно сообщает механическая девушка, и Логинов попусту гоняет «маверик» среди унылых серых хрущевок. И ведь некого спросить: как назло, на улице ни души — непогода согнала со скамеек даже старушек, и теперь они сидят в своих тесных квартирках, схлебывая с блюдечек горячий чай. Безграничная, как мировой океан, тоска уже подкралась к Логинову, навалилась на спину и сжала в своих тяжелых лапах. Ну, где же этот огромный дом? Растворился он, что ли, в мутной пелене, размешался в тумане, как крепкий кофе^ в молоке?
Стоп! Взвизгнули тормоза, и «маверик», обиженно буркнув, замер. Прямо из-под колес выскочила черная кошка — тощая, как палка копченой колбасы. Кошка отпрыгнула на обочину, посмотрела на Логинова умным светящимся взглядом и принялась с достоинством вылизывать лапу, демонстрируя тем самым поведение, не типичное для животного, едва не погибшего под колесами джипа. Да, одно к одному: теперь вот еще дорогу перебежала черная кошка.
Плюнуть бы на всё, вернуться домой, на диван перед телевизором, посмотреть футбол… но друг обидится. Да ещё подарок на заднем сиденье — боксерская груша. Если бы Логинову сказали, что всего лишь неделю спустя он попытается вернуться в этот не по-летнему сырой и грязный день, захочет опять увязнуть в тумане, встретить черную кошку… Он бы не то чтобы посмеялся — не смешно было ему, потерявшему всякую надежду добраться из пункта А в пункт В путнику, — послал бы того человека куда подальше и занимался бы своими делами дальше. И всё-таки, если бы ему рассказали, и если бы он поверил — бросил бы тогда родных, бизнес и, уж само собой, — день рождения, остался бы там, куда случайно привел его белый, как борода финского Санта-Клауса, туман…
В какой-то момент джип без видимой на то причины начал подтормаживать, как будто преодолевая сильное сопротивление. Логинову показалось, что автомобиль застревает и вот-вот совсем увязнет в густой и вязкой паутине. Ощущение было настолько реальным, что он даже вышел из машины — разумеется, изменений, достойных его внимания, в ландшафте не наблюдалось. Логинов на всякий случай обошел автомобиль со всех сторон, попинал колеса и, уже собираясь садиться за руль, заметил идущую навстречу женщину. Лет тридцати с небольшим, высокая, она только что вышла из подъезда. Логинов шагнул навстречу.
— Извините. Вы, наверное, не знаете, но всё же…
Женщина вздрогнула. Она не вскрикнула, не отшатнулась назад, но Логинов заметил, как от испуга задрожали ресницы, а тонкие длинные пальцы попытались поправить несуществующий воротничок. В тот же момент Логинов почувствовал терпкий, странно знакомый запах — и тут же вспомнил, как мальчишкой снимал с травы божьих коровок и пытался соблазнить их далеким небом и сладкими небесными конфетами, а они пачкали ладони желтой жидкостью.
— Простите, я вас испугал. Это всё туман — ничего не видно… Понимаете, я ищу дом. Адреса у меня нет, но он должен быть в этом районе один такой — высокий, из красного кирпича.
Красивая. Даже очень красивая. Высокая, и это темно-синее платье ей очень идет. Светлые, слегка волнистые волосы нарочито небрежно перехвачены у затылка, и, кажется, тряхни она головой, заколка выпадет, и спрятанное прежде солнце упадет на плечи, осветит лицо.
— Ну что вы, туман здесь ни при чем. А дом — там. Видите арку? — она кивнула куда-то вправо. — Где кончается дорога. Вам туда. Проедете сквозь арку, и сразу всё увидите… Вы меня понимаете?
Так бывает — из миллиона встреч есть одна такая, когда понимаешь: всё, нужно остановиться. Застыть, замереть, оцепенеть. Не важны ни события, ни масштаб происходящего — будь то квартирная кража в соседнем подъезде или вселенский потоп. Пусть мир катится куда захочет — тебе уже нет до него дела… Логинов вслушался в этот голос, упал в него с такой головокружительной быстротой, как когда-то падал с моста, привязанный за ноги тарзанкой. Он только успел понять что-то про арку.
— Спасибо. Может, мы ещё встретимся? Я, когда поеду назад, скорее всего, опять заблужусь. Вы ведь мне поможете? — шутка получилась неуклюжая, как бабушкин колченогий комод.
— Мы с вами не встретимся никогда. Вы не сможете найти это место, — улыбнулась незнакомка.
И, наконец-то поймав её мягкий (такие глаза необычные, как будто бархатные) взгляд, он понял, что это жестокая, обидно непоправимая правда.
— Ты же знаешь, что если так далеко убегать, можно не вернуться. Ну, пойдем домой, — это уже относилось к черной кошке, которая тем временем выскочила из тумана.
Кошка уселась возле ног женщины и приподняла передние лапы, как если бы она была человеком и предлагала взять себя под руку.
«Та самая», — автоматически отметил Логинов, усаживаясь за руль автомобиля… Уезжая, он не мог оторвать взгляда от зеркала заднего обзора. Запомнилось, как женщина и кошка смотрели ему вслед. Но уже через мгновение силуэты стали расплывчатыми, а потом туман проглотил их.
Всё оказалось так, как она сказала. Арка (еле заметный в тумане просвет) — и, почти сразу — дом, на поиски которого ушло столько времени. Выезжая из-под каменного свода, Логинов опять почувствовал, как будто машину что-то удерживает: всё-таки придется завтра же отогнать её на сервис.
Он успел. Он даже оказался не последним: ждали ещё одноклассника Вадима, который прилетал вечерним рейсом из Москвы. Логинов не стал никому рассказывать о том, как долго искал нужный ему, официально несуществующий ещё адрес. Он только поинтересовался у Вадима, зачем тот отключил сотовый.
Друг сделал удивленные глаза: мобильник всё время висел у него на поясе. «Это ты всё время был недоступен. Я набирал тебя раз десять!»
Пока остальные гости праздновали день рождения, Логинов рассеянно курил на балконе. Перед его глазами, как на стоп-кадре, стояла картина: женщина и кошка, отраженные зеркалом заднего обзора…
Почти неделю он пытался прогнать наваждение, с одинаковым неуспехом то придумывая для себя якобы неотложные дела, то просто валяясь на диване перед телевизором. Ничего не выходило: образы приходили из тумана и тревожили его даже по ночам, разрывая некрепкую ткань беспокойного сна. Логинов отменил поездку в Москву, отложил отпуск…
Он не мог пяти минут посидеть спокойно — ходил по квартире, забывая о стенах, и даже удивлялся, если вдруг натыкался на них. Потребность вновь увидеть незнакомку была сродни наркотической зависимости, Логинов чувствовал её почти физически. Ощущение, как будто тебя привязали невидимыми канатами и теперь медленно, но верно натягивают веревки. Тянут и тянут, наматывая нервы, словно струны на невидимые колки… Логинову казалось, что единственная возможность вернуться к прежней нормальной жизни — найти место, где он встретил светловолосую женщину с темным тревожным взглядом. Это не казалось сложным: Вадим живет совсем рядом, нужно просто вернуться к его дому и обшарить всё вокруг.
В субботу утром Логинов отправился на поиски. Сердце его рыдало и разрывалось от горя. Потому что он уже знал, что никого не найдет, — даже кошка не выпрыгнет из высокой травы. Потому что случаются в жизни вещи, которые нельзя повторить. Знала это и женщина, знала уже в тот момент, когда сказала, что больше они не встретятся, когда намекнула Логинову, что у него только один шанс остаться, а он не понял и уехал…
Логинов тогда и не заметил, что дом какой-то особенный. Было, правда, ощущение, что здесь что-то не так, но он решил — показалось. Списал на чувства: эмоции это всё, парень, состояние аффекта, так сказать. Только сейчас, бросив джип на случайном в зелени двора, закатанном в асфальт пятачке (а вдруг пешком — получится?), в поисках тихого тупика, он пытался вспомнить: а были ли у дома окна? Окна были, но какие! Круглые, с матовыми выпуклыми стеклами, что делало дом похожим на гигантское насекомое. Припоминались и другие странности: например, стеклянные раздвижные двери, а также крыша в форме купола — ну, это ещё ладно. Но круглые окна! Логинов ещё ни разу не видел в Уфе ни одного, подобного этому, жилого дома, однако тогда, в размытом, захваченном и охмуренном туманом городе, эта архитектурная особенность показалась ему необычной, но всё же допустимой…
Сколько прошло времени, Логинову было не интересно. Но солнце уже побывало в зените и теперь плавно склонялось к закату. Старые хрущевки нехотя расступались, необычного дома среди них не было. Логинов расспросил уже с десяток местных жителей — но они не понимали, о чём идет речь. Никто не мог ему помочь. Дом как сквозь землю провалился. Логинов пытался повторить свой путь сюда, вспомнить любые, даже самые незначительные детали. Но ничто не давало результата. Кажется, около дома была аллея из каких-то хвойных (возможно, пихта), однако, как он ни искал, в этом районе даже елок-то не росло.
А может, ничего этого не было? Как все нормальные люди, Логинов время от времени сомневался в своей нормальности. А если он заснул в машине, и всё — дом, женщина, кошка — только пригрезилось ему во сне? Потом он проснулся и поехал к другу, и сон показался ему реальностью… «Постой-ка, — пробормотал Логинов, уже нисколько не заботясь о том, что прохожие могут услышать, как он разговаривает сам с собой. — Ты ведь можешь это проверить!». Он вспомнил, как, разговаривая с женщиной, оборвал и автоматически крутил в руках побег этой самой пихты. Логинов обнаружил это только за рулем, потому что веточка мешала ему вести машину, и тогда, не желая впускать в салон холодный воздух (за бортом как-никак было плюс пятнадцать), забросил растение куда-то на заднее сиденье. Если всё это ему не приснилось, ветка должна быть в машине!
Логинов отыскал её в правом заднем углу, между самим сиденьем и его спинкой. Тонкие, длиною около десяти сантиметров, удивительно мягкие иголки. Очень светлая, цвета салата, зелень с приятным хвойным запахом. И — треугольная маленькая шишечка в развилке…
«Возможно, я опять сплю, — думал Логинов, возвращаясь домой. — Существует также вероятность, что я сошел с ума. Нет, это никакая не пихта. И не елка. И не сосна, и не кедр, и не можжевельник… таких деревьев вообще нет в природе. По крайней мере, в средней полосе России, и уж точно — в Уфе».
Это дерево, как и дом, и женщина, были не отсюда. Они появились из тумана, как на перекрестке двух миров, а потом туман снова унес их. Логинов не должен был туда попасть, но, по воле какой-то случайности, возможно даже, чьей-то прихоти, его пропустили. А потом быстренько, хоть и вежливо (тем более он и не сопротивлялся) выпроводили восвояси. «Никогда», — вспомнил Логинов слова женщины. Никогда он не сможет вернуться назад. Слишком поздно он понял, что ошибся, что должен был остаться там, в тумане.
Запахло божьими коровками…
Слово «цивилизация» многозначно. Цивилизациями называют сообщества людей, более или менее автономно развивающиеся в условиях относительной информационной и географической изоляции, отличающиеся какими-то общими случайно сформировавшимися признаками. Например, индо-восточная цивилизация, западная, исламская, иудео-христианская цивилизации и т. д. Цивилизациями иногда называют и сообщества древних или вымерших племен, изучаемые археологией, когда говорят, например, о цивилизации инков, исчезнувших с лица Земли относительно недавно, или шумеров. Подчас слово «цивилизация» используют даже биологи, чтобы иносказательно описать сосуществование больших популяций животных или насекомых, ведущих совместный и взаимозависимый образ жизни. Например, «цивилизацией» называют муравейник или термитник с их обитателями.
Слово «культура» также многозначно. Так называют искусственную среду обитания, созданную за какой-то ограниченный временной период или изолированным человеческим сообществом. Говорят, например, «культура палеолита», «культура бронзового века», «культура майя» или «культура древнего Китая» и т. п. Еще чаще культурой называют понятия и предметы, которые принято, руководствуясь условными эстетическими критериями, ассоциировать только со сферой искусства: живописью, музыкой, театром и т. п. Иногда культурой называют попросту воспитанность, умение себя вести в обществе, что, вообще говоря, мало отличается от дрессированности. В статье слова «цивилизация» и «культура» будут употребляться только в наиболее обобщенном смысле: земной цивилизацией называется множество всех людей планеты, наделенных разумностью, ведущих социальный образ жизни и живущих в искусственной материальной и интеллектуальной среде обитания, созданной ими за все время существования общественного образа жизни. Культурой называется созданная цивилизацией искусственная среда обитания.
Общественный образ жизни — синоним словосочетания социальный образ жизни. Причина человеческой социальности — в осознаваемой целесообразности совместной жизни, т. е. взаимопомощи и разделении функций по созданию условий для поддержания физического существования и следующей из этого возможности получения максимума комфортных ощущений каждым индивидуумом. То есть социальность людей — следствие разумности всех людей планеты, ставшая практически возможной благодаря физическому, анатомическому и функциональному подобию человеческих особей и относительно небольшому различию условий среды обитания: метеорологических (считая экстремальные), ландшафтных и атмосферных.
Общая продолжительность существования цивилизации может быть не меньшей, чем длительность существования всего человечества, т. е. неопределенно долгой. Началась она, в современных формах, порядка 50 тысяч лет назад, ее конец теряется в дымке бесконечно далекого будущего. Весь этот период объясняется достаточно просто, если за начальную точку отсчета принять уже существующими такие загадочные феномены, как «жизнь» и «разумность», и если речь пойдет о причинах возникновения и изменений цивилизации, а не о тех неисчислимых деталях, которыми она обросла за многие тысячелетия существования человека разумного. Говоря о будущем цивилизации, надо предположить, что не произойдет лавинообразного скатывания в конфликт самоуничтожения, фатальной тектонической или космической катастрофы. Первого можно избежать, сознательно изменив многое в существующих цивилизационных реалиях, а по поводу второго остается только вспомнить грустный анекдот, советующий в случае атомной войны завернуться в простыню и тихо ползти на кладбище — тихо, чтобы не создавать паники.
Слова «опасность самоуничтожения» — отнюдь не литературная гибербола. Профессор Сергей Капица сказал в интервью газете «Известия» по поводу своего 80-летия: «Я совершенно убежден, что все человечество… вступило в глубочайший кризис. Этот кризис с полной очевидностью виден в развитых странах во всех сферах — в образовании, культуре, науке, идеологии…. Новый кризис опаснее чумы и мировой войны». Вместе с тем это не фатальная ситуация, и ее преодоление требует только своеобразной интеллектуальной революции, бескровной, постепенной и относительно быстрой, если человечество поймет коренную причину кризиса и безальтернативность революции мышления до того, как ситуация станет необратимой.
Для понимания коренной причины надо вспомнить, что только разумность и мышление со всеми своими достоинствами и недостатками, какими бы они ни были, определяли поступки и мысли людей, формируя цивилизационную реальность. Никаких иных стимулов никогда не существовало и существовать не будет. Любые состояния цивилизации в любую эпоху, любые события и явления, взлеты и падения, заблуждения и прозрения, тупики и столкновения, кризисы и революции, ожидания и надежды… в прошлом, настоящем и будущем — отражение мышления людей и ничего больше. Говорят, что Марку Аврелию принадлежит изречение: «Наша жизнь — это то, во что ее превращают наши мысли». Так что идея далеко не нова. Следовательно, и наблюдаемый кризис цивилизации — хоть он никем и никогда сознательно не планировался — последствие конкретных представлений, которыми оперирует массовое мышление. Поэтому желание каких-то радикальных изменений в окружающих нас цивилизационных реалиях — безнадежно без предварительных изменений в массовом мышлении. Причем изменения в массовом мышлении не имеют ничего общего с распространением просвещения или с какой-то малопонятной «инерцией мышления». Тогда, казалось бы — в чем сложность? Ну, если надо, то с утра начнем думать-мыслить о другом и иначе…
Увы! Не получится!
Мозг — это не рука, например, мышцам которой безразлично, какой приказ выдает сознание: почеши в затылке, учтиво приподними шляпу или прихлопни комара! Мышление человека, став причиной появления и эволюции цивилизации, одновременно является самым мощным стимулом поведения — автономно, формируясь, развиваясь и «работая» по совершенно иным законам, чем все остальные органы человеческого тела[1]. И в преодолении непонимания этого — главная трудность проведения изменений!
Рассмотрим эти отличия последовательно.
Первое отличие в том, что разумность не появляется одновременно с рождением человека, как другие органы, а представляет собой лишь некую потенциальную возможность, которая может быть разбужена в человеке, если после рождения он попадает в специальные условия. Такими специальными, но минимальными условиями обычно бывают окружающие новорожденного люди. Если этих условий нет, то потенциальная способность к разумности не пробуждается — мышление не появляется, и человек остается обычным животным.
Второе отличие в том, что даже появившееся мышление может остаться на рудиментарном уровне, не развиваясь и не совершенствуясь в течение всей жизни, в отличие от всех других органов и систем. Если всем органам человека для развития и роста достаточны только органические питательные вещества, то, казалось бы, для развития мышления должны быть достаточны просвещение и профессионализация — аналоги питательных веществ. Но мышление, даже набитое только фактами просвещения и профессионализации, как правило остается практически неразвитым и примитивным. Э. Фромм пишет: «Существует жалкое суеверие, будто человек достигает знания действительности, усваивая как можно больше фактов….Разумеется, мышление само по себе — без знания фактов — это фикция, но и сама по себе «информация» может превратиться в такое же препятствие для мышления, как и ее отсутствие»[2]. Для развития и роста мышления требуется не столько совершенствование просвещения, сколько раннее привитие только таких представлений, которые — о каком бы явлении, событии или представлении конкретно ни шла речь, — характеризовалось бы рациональной, связной, единой, адекватной физическому миру основой, непредвзятым анализом достоверных причин складывающихся ситуаций, рассмотрением явлений как звеньев в цепи рациональных причинно-следственных связей, критическим отношением к стереотипам мышления и поведения, способностью к глубокому абстрагированию, сложным ассоциативным связям, и предполагало бы целью развития общества создание единой цивилизации, все члены которой будут избавлены от необходимости борьбы за выживание, обладать коллективистской психологией, индивидуальным разнообразием, руководствоваться во взаимоотношениях альтруизмом и гуманизмом. Только мышление, отвечающее таким требованиям, можно будет назвать полноценным мышлением!
Формирование полноценного мышления лишь в незначительной степени включает то, что традиционно принято называть воспитанием. Потому что воспитание направлено на привитие простейших правил совместного и совместимого проживания, компенсирующих проявления прорывающихся наружу индивидуальных животных инстинктов и практически не влияя на различия в принципах мышления, ограничиваясь умиротворяющими призывами к терпимости.
Третье отличие мышления от всех органов — самое главное и, добавим, роковое. Это отличие заключается в том, что в зависимости от того, какими принципами и представлениями будут руководствоваться люди, прививающие базовые понятия, мышление будет развиваться в различных направлениях и принимать совершенно различную, но уже взаимоисключающую, законченную и в дальнейшем неизменяемую форму! Это уникальное свойство мышления! На руке не появятся дополнительные пальцы, какие бы питательные вещества или диеты не использовать, какую бы нагрузку руке ни давать и какие бы условия не создавать. Максимум, чего можно добиться, — это гипертрофированного физического развития или дистрофии мышц, но все той же руки. Мышление же, формируемое взаимоисключающими представлениями, и развиваться будет в различных и, как правило, несовместимых направлениях. В итоге появляются носители «разных мышлений», образуя как бы разные популяции людей, которые при внешнем сходстве принципиально отличаются друг от друга. Что-то подобное кроманьонцам и неандертальцам, которые продолжительное время существовали одновременно, но относились к разным подвидам homo sapiens и враждовали друг с другом. Причем нельзя сказать, какое мышление лучше или хуже, так же, как нельзя сказать, какая рука лучше — левая или правая. Но никто не мешает проанализировать различие принципов и представлений, которые привели к появлению разных мышлений, и понять, какое из них объективно приводит к кризисному состоянию цивилизации и служит его обострению, а какое способно вывести цивилизацию из кризисного состояния и дать надежду на построение гармоничного человеческого общества[3].
Это различие не становится, разумеется, наследуемым качеством мышления и поэтому не может стать даже в малейшей степени основанием или оправданием для дискриминации, расизма или геноцида[4], но в каждый данный момент это различие — объективный природный факт! Поэтому можно утверждать, что разные мышления образуют на время жизни каждого поколения (не дольше!) разные «подвиды» homo sapiens, поведение которых, определяемое разными мышлениями, тоже будет различным в сходных ситуациях! В каждом следующем поколении будут меняться только группы людей, образующих эти «подвиды», становясь более или менее многочисленными и как-то меняя свою географию, но оставляя неизменным факт своего существования и причину деления. Ситуация в чем-то подобна распределению капель жира в кастрюле с супом, образующих островки на поверхности, которые могут сливаться или дробиться, оставаясь изолированными друг от друга. Никакое перемешивание не приведет к слиянию всех капель, так же, как никакие уговоры, агитации и пропаганда изменить подобную ситуацию в обществе не могут, потому что мотивами разного поведения будут самые сильные из существующих в природе стимулов — разные мышления, состояния которых уже мало от чего зависят. Поэтому в случаях взаимного пересечения, а это неизбежно в процессе роста мобильности и глобализации, отношение людей из разных групп друг к другу скорее всего будет враждебным или в лучшем случае настороженным. Несовместимость можно, конечно, держать в узде усилием воли и не проявлять враждебных эмоций, призывая себя и окружающих к терпимости, но такая ситуация всегда сохраняется лишь временно, выливаясь в конце концов в прямое столкновение, со всеми кошмарными последствиями. Фактически это и демонстрирует вся брутальная история человечества, достигшая сегодня состояния всеохватывающего кризиса: несовместимость разных «подвидов». И устойчиво гармонизировать отношения можно, только изменив содержание понятий, формирующих мышление. И альтернативы этому нет!