— Я получил письмо. Пункт 3.19.
— Ах, письмо все-таки дошло? Тогда чем я могу вам помочь?
— Я спрашиваю, где, черт побери, моя жена? — сорвавшись, заорал я.
Соколов сжал губы.
— Вы правы, я должен быть позвонить вам и все объяснить. Простите, очень много работы, — он присел на край стола. — Ситуация такова, что по условиям договора у нас появилась возможность воспользоваться своим правом распоряжаться вашими органами досрочно, то есть до наступления вашей смерти. Это произошло из-за нарушения вами одного из пунктов договора, а именно пункта 3.19 — прописка в квартире третьих лиц. Заверяю вас, что при обычных обстоятельствах мы так не поступаем и забираем тело только после естественной или иной смерти. Обычно никакой спешки нет. Но сейчас мы стали заложниками случая. Вы слышали новость про министра?
«Медики сообщают, что после сердечного приступа министр находится в критическом состоянии».
— Именно ваша супруга была идеальным донором сердца, — не дождавшись моего ответа, продолжил Соколов. — Мне жаль, но таковы условия договора, вы согласились с ними добровольно. Теперь министр будет жить, ваша жена, увы, — нет. Если бы речь шла о пересадке части костного мозга или одной почки, тогда бы вы еще увидели ее, но нам нужно было ее сердце. Вы побледнели, позвольте предложить вам стакан воды.
Я с криком оттолкнул его руку со стаканом и попытался достать пистолет. Проклятые узкие джинсы! Пока я возился с карманом, вокруг моей шеи обвилась тяжелая рука. Охранник! Когда он успел зайти в кабинет? Через минуту я уже сидел на стуле безоружный, на руках были наручники.
— Вы не имели права убивать ее! Вам это с рук не сойдет! Я вас по судам затаскаю! — закричал я от бессильной ярости.
— Не стоит так нервничать, Андрей Алексеевич, — Соколов салфеткой вытирал пятно от воды на своем свитере.
— Вам стоит знать, что смерть вашей супруги для всех выглядела как несчастный случай. Очередной пьяный водитель, что может быть банальней? А после смерти ее тело принадлежит нам. Наши договора абсолютно легальны, у нас есть одобрение от всех высших инстанций. Вы помните уникальную операцию дочки нашего мэра? Откуда, вы думаете, врачи взяли нужные органы? Кстати, раз мы завели этот разговор, должен вам напомнить, что ваше тело теперь тоже принадлежит корпорации. Пока что мы им не воспользуемся, вы можете вернуться в свою квартиру и продолжать спокойно жить. Прошу вас, просто наслаждайтесь жизнью, не делайте глупостей.
Я открыл рот, но Соколов словно прочитал мои мысли.
— И не нужно покупать в подворотне пистолет и караулить меня или еще кого-то из наших сотрудников у офиса. Уверяю, это будет очень и очень глупо, — усмехнулся он. — А теперь позвольте нашей охране проводить вас. Всего доброго, я рад, что вы сотрудничаете с нами.
У меня не было ни сил, ни средств бороться с ними. В милиции заявили, что дело закрыто с графой «Несчастный случай».
В редакциях газет и на телевидении журналисты стыдливо отводили глаза, бормоча про то, что материала на этом не сделаешь. В общем, пришлось бросить это и думать о себе. Становиться деталью в теле какого-нибудь толстозадого чиновника мне не хотелось. Да что там не хотелось — теперь мне была противна сама мысль об этом.
Вечер понедельника я провел в интернет-кафе. Удивительно, чего только не найти во всемирной паутине. Впрочем, меня не интересовали сайты с голыми знаменитостями, секреты звезд шоу-бизнеса или тайные чертежи космического корабля. Я искал нечто другое. По запросу «Как избавиться от трупа» Яндекс выдал мне почти миллион страниц. Излюбленное средство авторов детективов было в первой двадцатке.
Отправив несколько листов на принтер, я пошел к стойке администратора, чтобы забрать текст. И кого же я там увидел? Лохматый парень в круглых очках, не глядя, протянул мне листки и буркнул: «С вас пять рублей». Взгляд его был прикован к монитору, где спецназовцы воевали с террористами.
— Витя, ты что тут делаешь, работаешь?
— Андрей? — вздрогнув, он, наконец, повернулся ко мне.
— Светка говорила, что ты устраивался в какую-то крутую контору программистом.
— Да ушел я оттуда, тоска там. Сиди с утра до вечера — с бестолковыми чайниками общайся. То у них программа не печатает, то мышка сломалась. А здесь лафа — и график нормальный, и в игрушки можно рубиться сколько хочешь. Кстати, за прописку спасибо вам, но не пригодилась она. Здесь в клубе им главное, чтобы в компах шарил, а где живешь плевать.
— Ясно, — я еле сдержался, чтобы его не ударить. — А где ты живешь?
— На Снегирях комнату снимаю, у бабки. Вот тоже хотел свою квартиру, но ипотеку мне не потянуть. Может, ты что посоветуешь, у вас с сестрой вроде удачно все получилось с этим делом?
— Удачно? Знаешь, Витя, чья бы корова мычала, а твоя закрыла свое хлебало, — я выхватил у него из рук листки с текстом и пошел к выходу.
— Эй, ты чего? Что я не так сказал? — закричал мне вслед этот кретин.
— Пошел ты, — прошептал я.
К пятнице у меня на кухне было несколько десятков аккумуляторов. Доставал я их в разных магазинах и на рынках, чтобы не привлекать лишнего внимания. Как писали в интернете, серная кислота из аккумуляторов хоть и не была идеальным средством, но вполне годилась для того, чтобы растворить труп за несколько дней. Надо было набрать ванну и смешать кислоту с водой. Еще авторы сайтов советовали заменить пластиковую затычку в ванной на резиновую, а также заткнуть вентиляционные отверстия, чтобы запах не дошел до соседей. И еще мне все-таки пришлось купить настоящий пистолет. Нет, от мысли стрелять в Соколова я отказался, пуля предназначалась для меня. Корчиться от боли в кислоте мне не улыбалось. Пусть тело с продырявленной головой упадет в ванну, а пока меня хватятся, кислота успеет сделать свое дело.
Я сходил в магазин, купил две баночки «Старого мельника». Прихлебывая холодное пиво, я слушал радио и ни о чем не думал. В голове было пусто и легко. Может, так сказывались испарения кислоты, которая смешалась с водой и пеной для ванны. Зачем я добавил туда пены, мне ведь уже будет все равно? Я достал мобильник и начал листать телефонную книгу. Сколько же самых разных имен и номеров! Интересно, что многие я совершенно не помню. Вот, например, «Галина Ивановна» — кто это? Или вот еще лучше: «Щетки», какие щетки, ума не приложу. «Зубы», ну тут понятно, это стоматология. «Федор», «Вокзал», «Петрович», эх, сто лет не видел Петровича, а ведь раньше регулярно встречались, чтобы выпить пива и поболтать о разных житейских пустяках. Был у Петровича пунктик — он никогда не пил импортного пива. «Русский человек должен русский хмель употреблять, забугорный на него вредно влияет, а уж про солод и воду я и не говорю», — любил рассуждать Петрович. Он всегда злился на меня, если я заказывал в баре чешское или немецкое пиво. «Что чеху хорошо, то русскому смерть», — твердил он мне. А потом женился Петрович, во второй раз уже женился, детишки у него, некогда стало видеться. Ну, ничего, свидимся еще, поболтаем. Наконец я нашел нужный номер.
— Витя? Привет, Андрей это. Ты знаешь, прости меня, что я сорвался, не в себе был. Ну, хорошо, если не обижаешься. Я вот тут подумал, ты про ипотеку спрашивал. Так вот, что я тебе скажу — ипотека для дураков. Записывай номер, 222-24-18. Позвони им, это фирма проверенная, решают квартирный вопрос реально. Ага, ага, давай — удачи тебе.
Deep Purple спели мне про дым над водой, а я почти прикончил вторую банку пива. Подвинув пистолет к себе поближе, я стал слушать рекламу.
Мне было двадцать четыре года, когда это началось.
Отлично помню тот теплый киевский сентябрь, самое его начало. Робкая прохлада вечеров — предвестница осени. Выжженные солнцем деревья, уставшие от жары уже начинают сбрасывать летнее и готовиться к холодам. Особо мерзнущие люди, перестраховки ради уже влезли в однотипные кожаные куртки и тщательно потели днем, убеждая всех вокруг (а себя в первую очередь) в том, что ветер-де уже холодный, осенний, продувает вдоль и поперек.
Осенние закаты над Брест-Литовским в сентябре — самые красивые. Разлитая в небе кровь нависала над впившимся в Святошин проспектом. Помню, каждый год клятвенно обещал друзьям, что в следующем году, прямо с первого января, каждый вечер буду приходить на Воздухофлотский мост и фотографировать закат. Потом сделаю альбом, и это будет супер. Лет с восемнадцати обещал. До сих пор, кстати, эта идея не умерла во мне. Наверно, в каждом человеке должно быть обещание, которое он никогда не выполнит.
Знакомые, соседи, друзья поприезжали с дач, отпусков, морей, островов — кто откуда. Снова веселый, но жесткий дворовой футбол. Пятое сентября до сих пор помню. Вышли практически все, кто вообще мог хоть как-то пнуть мяч, отличить его от любого другого круглого предмета. Даже Танкер протиснулся сквозь дыру в заборе, подплыл своим огромным телом к нам, напросился и стал в ворота, гад. Закрыл всю раму — фиг попадешь. Людей хватило на четыре команды, играли до двух голов в одни ворота.
Рубились в тот день как-то особенно дико, пару раз чуть не дошло до драки. Ноги-руки в ссадинах, в глазах — страшный огонь, не уступал и уступок не ждал никто. Рваные штаны, пыль столбом, в воротах стояли либо самые отчаянные, либо самые плохие и невостребованные, типа Танкера. Мы проигрывали, я рвался к воротам, и тут Зюзик в прыжке влетает мне ногой в бедро. Зюзик был единственный, кто играл в настоящих бутсах. С изуверскими стальными шипами.
Я отлично помню удар, потом поле, пыль, и игроки резко дернулись вправо и ушли чуть вверх. Головой я въехал в единственный еще не выкопанный столб от когда-то ограждавшей поле сетки-рабицы, потом боль и жар в ноге — отключился. Пока все вокруг спорили, что делать — бить ли осторожно по щекам, облить ли водой, бежать за нашатырем или звать дядю Женю-врача из соседнего дома, я постепенно пришел в себя. Голова по-пьяному гудела, что-то теплое бежало по правому бедру. Странно, боли было не так много, как должно было быть. Она была мягкой, практически нежной, и не увеличивалась, а постепенно уменьшалась. Над ухом виновато бубнил Зюзик, и в расплывшихся красках неба то проявлялось, то смазывалось его красное, шевелящее губами лицо. Мир становился четче, наплывал на меня, и одновременно с ним наплывал чей-то вибрирующий, только что родившийся, крик. Я приподнялся на локте. Крик шел справа. Все повернулись туда.
В песке, в воротах, катался Танкер. Кричал. Хватаясь то за ногу, то за голову. В поле моего зрения вдруг ворвался дядя Женя, бегущий со всех ног. Танкер был его сыном — единственным, не очень любимым, ругаемым и изредка поколачиваемым, но все-таки единственным. Посмотрев в мою сторону, дядя Женя нахмурился.
Мое правое бедро было разорвано шипами до мяса. Точно так же, но непонятно чем, было разорвано правое бедро Танкера. На моей башке был стесан достаточно большой кусок кожи с волосами, и то же самое было на голове Танкера. Только часть моих волос осталась на проклятом ржавом столбе, а кусок скальпа толстячка… а фиг его знает, где он был.
Помню, как дядя Женя, как раз шедший с работы, поливал перекисью наши раны. Мне было щекотно, Танкер же орал, как мучимый всеми чертями ада. Оба одинаково перебинтованные, мы похромали каждый к себе домой. Ему рядом, мне через квартал.
Через пару дней дядя Женя зашел ко мне. Он не любил излишнюю грубость ни в жизни, ни на футболе и считал, что грубияна всегда надо наказывать — так или иначе. Оказывается, дядя Женя потом подробно и дотошно расспросил ребят о том, что произошло. Все как один — 19 человек в один голос — подтвердили, что Зюзик влетел мне прямой ногой в бедро (вообще удивительно, что ничего не сломал мне), я пролетел метра два и врезался башкой. Ни я, ни Зюзик, ни Черемуха (дичайшей грубости игрок) — никто другой Танкера не трогал. Более того, это подтвердила какая-то бабка, выгуливавшая свою мерзкую псинку как раз рядом с полем. Откуда, почему на Сашке (так, как оказалось, звали нашего Гаргантюа-вратаря) оказались такие же раны, как на мне, — никто понять не мог. Все решили, что Танкер упал на какие-то подлые камни, часто встречавшиеся в песке. Проверять, есть ли камни, никто не стал.
А дядя Женя проверил. Место, где лежал Саша, он запомнил — чуть ли не единственное на всем поле место, где не было ни камешка, ни палочки, ни веточки. Странно, мягко говоря.
Дядя Женя рассказал это на работе, в поликлинике. И его сотрудница, Зоя Михайловна, онколог, женщина с богатейшим опытом, какими-то неимоверными знакомствами и гиперэнциклопедическими знаниями, заинтересовалась мной да попросила, чтобы я зашел к ней. Что-то странное и любопытное она должна была мне сказать.
Я зашел. Зоя Михайловна — сморщенное яблочко, обрамленное копной рыжих волос, — сразу взяла метафорического быка за метафорические же рога и рассказала следующее.
Есть люди… определенно, люди… Зоя Михайловна назвала их Зеркальными, которые в результате физической травмы или каких-то мощных эмоциональных встрясок приобрели дикую способность — их тело автоматически отбрасывало эмоции или физические ощущения. Отбрасывало случайному адресату, не обязательно источнику. Никакой закономерности, когда это происходит, обнаружено не было. Зеркальный мог полгода жить, ощущать все, что может ощущать живой человек, и ничего не происходило. А потом вдруг в течение пары недель он отчаянно зеркалил любовь, боль, щекотку, оргазмистические ощущения, симпатию — все. Потом снова период спокойствия — хоть люби его, хоть ненавидь — назад ни к кому ничего не вернется. В общем, никаких закономерностей не было, кроме одной, и очень неприятной. Мерзкой и фатальной.
Все Зеркальные рано или поздно (причем скорее рано, чем поздно) заболевали раком мозга. Все без исключения. Причину такой смертельной определенности определить пока не представлялось возможным; наверное, кризисы, при которых проявлялись способности Зеркальных, были настолько сильными, что нарушали что-то в работе мозга. Что-то, из-за чего в голове появлялась медленно тикающая бомба опухоли. Сильнее способность — быстрее и прожорливее опухоль.
Зарегистрированных Зеркальных, отпасовывающих назад эмоции, было 42 на всю Украину. Возвращающих боль и удовольствия — двое. Причем оба уже были приговорены и доживали последние месяцы, если не недели.
«Андрей, вы можете верить или не верить этому… Но я бы порекомендовала вам пройти у нас обследование. Судя по всему, вы — Зеркальный», — завершила рассказ Зоя Михайловна, затягиваясь крепчайшим «Кэмелом».
Я сам себя удивил тем, насколько спокойно воспринялось рассказанное. Если все это правда — обречен. Причем обречен быстро и болезненно. Вдруг, неожиданно для самого себя, я рассмеялся:
— Зоя Михайловна, а зачем обследование?