Наслаждаясь беседой и пикировками, Роберт по привычке отслеживал краем глаза всё, что происходило вокруг. Уже минут десять он наблюдал, как огромный контейнеровоз класса «Пана-макс» втискивал железную тушу в гавань. Всё бы ничего, но гавань эта не предназначалась для грузовых судов. Несоответствие заставило его приглядеться к судну внимательней. Раньше, чем на контейнерах стали видны логотипы, а мозг сформулировал единственно правильный вывод, большой палец правой руки активировал на коммуникаторе нужную программу.
— У вас есть машина? — Роберт мельком взглянул на Варпу поверх дисплея.
Девушка покачала головой. Вопрос её даже не насторожил. Она продолжила излагать свою версию его жизни, а Роберт, поддакивая и улыбаясь, сделал несколько важных отметок и отдал пару коротких распоряжений. Приказы привели в действие доверенных лиц и брокеров, и те, синея от натуги, теперь выводили активы с южноевропейских рынков, невзирая на неизбежные потери от срочных транзакций.
— Тогда я возьму такси, — сказал он, убирая смартфон.
— А что случилось?
— Ещё не случилось, но поторопитесь, — он встал. — И если желаете расплатиться сами, то положите на столик купюру, а нет, так я сделаю это за вас.
Всё ещё не понимая, что происходит, она всё же решила не медлить. Схватила сумочку, диктофон, бросила на скатерть несколько бумажек и поспешила следом.
Роберт едва успел поймать такси, когда корабль в гавани дёрнулся, точно наткнулся на невидимое препятствие, и контейнеры вдруг стали валиться с палубы, на которой они до сих пор стояли в несколько рядов ровными штабелями. Теперь они сыпались в воду разноцветными поленьями, словно в гигантском тетрисе.
— Франция, — сказал Роберт таксисту. — Отвези нас к границе и получишь сотню сверх счётчика.
— Франция? — удивилась Варпу.
— Если вы желаете продолжить беседу, мы сможем сделать это в Марселе или Тулузе, — сказал Роберт, открывая дверцу. — В сущности, какая разница, где говорить.
— Что за блажь! — возмутилась она.
Тем не менее, сразу села в машину. Поверила ему или не захотела отказываться от интервью? Он вздохнул с облегчением — на уговоры времени не оставалось, но и бросить девушку здесь он бы не смог.
А тем временем, попав в воду, контейнеры начали раскрываться, точно намокшие картонные коробки. Из цветной упаковки появлялись особого рода игрушки из тех, какими играют большие дяди. Вернее, игрушки даже не появлялись, а как бы сами контейнеры превращались в них — в разнообразные беспилотные тактические системы. Некоторые сразу же взлетали с воды, другие уходили на глубину. Основная масса трансформеров двинулась к набережной, разворачиваясь по пути в атакующий ордер.
Гуляющие на набережной горожане и туристы не понимали, что означают маневры. Видимо, многие восприняли их как шоу и приготовились насладиться зрелищем. Логотипы на контейнерах им ни о чём не говорили. Роберт же всё понял правильно, ведь он сам разрабатывал начинку для этих систем и знал доподлинно, что предназначались они вовсе не для потехи публики.
Возвращение к активной деятельности лишь подтвердило старый афоризм о невозможности ступить в одну реку дважды. Его ощущения были совсем не те, что раньше. Не та усталость, не та боль в мышцах, не та реакция на стресс. Отвык, постарел, разнежился. Да, но не только это.
В некотором смысле он всегда был спринтером. Любил операции энергичные и короткие. Несколько недель, не больше. Уже к концу первого месяца мозги начинали работать с пробуксовкой, к исходу второго он чувствовал себя полностью выжатым, а сознание начинало меняться.
Иногда Роберт пытался представить, что ощущает солдат на большой войне, когда срок уходит за горизонт и никакой передышки в уютном европейском городке не предвидится. Он пытался представить и не мог. Годы войны превратили бы его в голема или иное какое чудовище. Возможно, человек и правда привыкает ко всему, но, скорее всего, на большой войне просто не живут столько.
Затяжное бегство тоже меняло сознание. Не так, как война, но всё же меняло. Постоянное напряжение размывало рассудок.
Мир подполья никогда не был своим для Роберта. Здесь обитали революционеры, террористы, спецслужбы, криминал. За века противостояния в тайной войне они выработали особое мировоззрение, дисциплину, повадки, стиль, язык и даже определённый кодекс чести и своеобразную этику. Простые наёмники вроде Роберта лишь изредка касались чуждой материи этого мира. Не все из их операций одобрялись властями, не всегда можно было выступать под собственным именем. Так что фальшивые документы, маскировку и транзитные маршруты ему приходилось использовать время от времени. Но подобные мелочи лишь приоткрывали завесу, не более. В конспиративной работе он, по сути, был дилетантом. Пусть и продвинутым, но дилетантом. Нелегалы сражались по своим особым правилам, часто непонятным на взгляд непосвящённого, а он привык воевать в открытую, лицом к лицу, и куда уютнее чувствовал бы себя посреди пустыни, имея чёткий расклад на бой, чем в мирном густонаселённом городе, где большинство обитателей не были включены в игру.
До сих пор ему, однако, везло. Было ли это везение просто везением, или, может, быть боги, втравившие его в эту гонку, не собирались пока расставаться с удобным объектом гона, прикрывали его от чужих глаз.
Кому же он насолил там на небесах?
Уже через неделю после бегства из Барселоны у него на глазах был разгромлен Мадрид. За час-полтора до атаки Роберт рассматривал «Гернику» в музее королевы Софии. Странная привычка искать всевозможные ответы, погружаясь в произведения искусства, в кои-то веки привела к результату. Пусть прямых ответов он не нашёл, зато наткнулся на нечто иное — под полотном Пикассо он внезапно испытал то же самое ощущение, что и прежде перед монументом старинному каталонскому танцу.
История повторилась. Он выскочил из-под обстрела в последний момент. Не будь он солдатом, то, возможно, ещё долго списывал бы такой оборот на случайность, на нелепое совпадение. Но для Роберта его связь с неожиданными атаками на города стала очевидной уже в Мадриде. Вот только природа этой самой связи оставалась загадкой. Что это — предвидение, прозрение? Не проснулся ли в нём пророк после блужданий по Ближнему Востоку и Северной Африке?
Человеческих жертв, как в Барселоне, так и в Мадриде, было немного, если мерить африканскими мерками. Но в цивилизованных странах существовала своя арифметика. Новостные каналы терзали горячую тему, как стая волков. Круглосуточно шли картинки вживую, приглашённые аналитики тщетно пытались найти ответы, власти отговаривались общими фразами.
Из Испании он перебрался в Марокко, не собираясь, впрочем, задерживаться здесь надолго. Планировал сесть на корабль в Касабланке и отбыть куда-нибудь в Бразилию или Аргентину. Но ближайшее подходящее судно уходило через неделю, и Роберт решил прогуляться по побережью.
За каким дьяволом ему понадобилось навестить Эс-Сувейру? Он бывал уже там не раз и вполне насытился и архитектурой, и музеями, и граффити с портретами Джимми Хендрикса, и прогулками по улице Сигхайн в поисках оригинальных работ местных художников. Но вот же приспичило, что называется.
А уже через несколько часов город был ввергнут в хаос.
Теперь его, наверное, проклинали все хиппи мира, но эту неприятность Роберт как-нибудь пережил бы. Хуже, что его проклинали ещё и «клинки». И не просто проклинали, но и охотились за ним. Их марокканским ячейкам тогда крепко досталось. Боевые машины молотили по городу, как стая дятлов, доставая бородатых экстремистов, словно вкусных личинок из-под коры. Причём тут Роберт? Никто ведь не мстит Калашникову за разработанный автомат. Но лидеры «клинков» как-то пронюхали о проклятии. Может быть, прочли книгу или посмотрели фильм?
А ведь получается, что неуклюжий толстяк спас ему жизнь. Он замешкался, вытирая платком вспотевший, состоящий из складок, точно у бегемота, загривок. Роберт шагнул в сторону, чтобы обойти неожиданное препятствие. Тут-то и прогремел взрыв. Улыбка на лице террориста мелькнула на короткий миг. На очень короткий миг. Снимай кто-то всё действо на киноплёнку, улыбка затерялась бы между кадрами. Но террорист просчитался. Он не учёл заминки толстяка.
Роберта обдало кусками мяса, сала, одежды, огнём и кипящей кровью. Но ударная волна и шрапнель из полимерных игл потеряли силу, превращая толстяка в фарш.
Так что он очнулся на полу через минуту или две и спокойно наблюдал, как отползали подальше от кровавой каши раненные, а навстречу им уже бежали охранники терминала в чёрной форме и парни в голубых халатах из привокзального медпункта.
Океан позволил ему перевести дух. В океане нет городов. Значит, нет и бомбёжек. Роберт даже подумывал, а не взять ли в аренду яхту и не отправиться ли на ней в кругосветку? Но пока вместо яхты его вёз старый балкер под греческим флагом. Он царапал Атлантику, как ленивый и пьяный стекольщик. Атлантика не осталась в долгу — корпус корабля покрывали ржавые разводы и подтёки; изъеденный солью борт имел несколько заметных вмятин. В маленькой каюте висела репродукция батального полотна. Николас Покок или кто-нибудь, работающий под него. Деревянные линкоры изрыгали бортами огонь, превращая корабли противника в груду обломков. Смерть на полотне выглядела красиво и благородно. Ни разорванных тел, ни тонущих моряков. Грязь и позор войны прикрывали клубы пороховой гари.
Роберт — единственный пассажир — почти не выходил из каюты. Только по ночам появлялся на пассажирском балкончике, раскуривал неизменную сигару и разглядывал звёзды. А звёзды смотрели на мир с тем же равнодушием, с каким взирали они на обе мировые войны.
На внешнем рейде Монтевидео война догнала его. Она пришла раньше, чем лоцманский катер. Оказалось, что война никуда и не делась, а буквально притаилась за плечом — скрывалась, как и он сам, на греческом балкере.
Точно в фильмах о вторжении инопланетян, из ржавого брюха судна, из кучи гранулированного чего-то-там воспрянули боевые машины. Судя по ругани, что раздалась с капитанского мостика, экипаж оказался не в теме. Закрякал ревун, команда рванула к бункеру, оборудованному на случай пиратского нападения. Дроны, ничуть не интересуясь судном и людьми, набросились на беззащитный порт.
Так что ещё один город исчез в огне, прежде чем Роберт понял, что не предугадывает события, а сам вызывает их. Как? Кто ж его знает? Каким-то образом он связывает реальности и альтернативы, провоцирует точки бифуркации, проколы в пространстве-времени. А быть может, его задело проклятие? Там, на Африканском Роге, казалось, было возможно всё. Несмотря на давнее укоренение ислама и христианства, многие до сих пор верили в колдунов, а некоторые колдунами являлись. И на улицах разрушенных селений проклятий до солдатских ушей доносилось немало. Умирающие люди не различали тех, кто бомбил, и тех, кто пришёл следом. Проклятий хватало на всех. А быть может, всему виной магия Барселоны с её сюрреалистической атмосферой. Или даже гекатомбы Сталинграда. И каким-то образом костлявая рука дотянулась через десятилетия относительного мира и пробудила поступь войны. Роберт никогда не был силён ни в науке, ни в мистике, ни в бытовых суевериях. Он любил считать себя тупым солдатом, как тот равнодушный бык Герники.
Да, теперь он часто вспоминал голову быка на полотне Пикассо, о символичности которой так много спорили искусствоведы. Вот он и оказался, похоже, тем самым быком. Сам пройдя через множество войн (их считали мелкими, локальными, вовсе войнами не считали, но ведь солдату без разницы), он научился чуять бойню за версту. Но одно дело — чуять кровь, и совсем другое — её провоцировать. Допустим, он был быком, а кто же выбрасывает мулету? Кто прячет за спиной шпагу и выжидает, чтобы пустить её в ход?
Ответов не было. Города продолжали пылать. Кирпичная пыль мешалась с пороховой гарью. Боевые дроны высаживались и в песках, и во льдах, а поскольку всякие пески и льды кому-то принадлежали, то города всё равно разрушались, чуть раньше или чуть позже. Роберт пытался спрятаться в абсолютно нейтральных странах, куда войны не заглядывали веками. Но даже Цюрих получил свою порцию свинца и стали.
И вот когда Роберт окончательно осознал, что является эпицентром войны, вектором мирового безумия, вот тогда ему стало по-настоящему страшно. Вот тогда он и побежал. И принялся выискивать логово во льдах или песках, подальше от городов, людей и их армий. Но тщетно. Он притягивал войны, как притягивал бы молнии медный штык высотой в километр во время сильной кенийской грозы. А какие там случаются грозы, Роберт испытал на собственной шкуре.
Он разозлился на судьбу и на проклятие, если это всё же было проклятием; он разозлился на весь мир и с трудом поборол соблазн укрыться в какой-нибудь из ядерных держав, просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет и существует ли предел злу.
Он едва удержался. Но если его загонят в угол, кто знает. Ядерное сдерживание дело такое. и почему бы им не воспользоваться в личных целях, если припрёт?
Кажется, он опоздал на поезд. Привычка появляться в последнюю минуту сейчас сыграла против него. Впрочем, поезд могли и отменить вовсе из-за теракта, а Роберт, будучи в отключке, просто прослушал объявление.
Дым и пыль от взрыва понемногу рассеялись, их остатки вытягивала вентиляция. Роберт с трудом поднялся, опираясь рукой о стену. Осмотрелся. Толстяк превратился в ободранную тушу — ни черт лица, ни цвета кожи распознать было невозможно. Ещё три трупа с укоризной смотрели на счастливчика остекленевшими глазами. Упрёк был адресован не ему, а тому, кто привёл в действие бомбу, но Роберт воспринял обвинение на свой счёт. Хорошо, что среди погибших не оказалось детей. Лишние терзания ему сейчас ни к чему. Нервы и так ни к чёрту. Надо выбираться отсюда, не дожидаясь следователей. Опросы потерпевших теперь проводят тщательно и дотошно, и его биография выплывет почти сразу. А потом — финишная прямая и выстрел в спину.
Он сделал вид, что ему стало плохо. Схватился за бок, осел. Позволил санитарам погрузить себя в «скорую» и отвезти в клинику.
Наверное, позвонить Варпу и рассказать о свои догадках было ошибкой. Её книга об успешном миллионере, «сделавшем самого себя», уже готовилась к печати. Пусть в первоначальном виде книга не стала бы бестселлером, и мир узнал бы всего лишь об одном из счастливчиков, сорвавшем джек-пот на современных технологиях. И он бы в таком случае надолго остался в тени. И сеял бы смерть втихаря, пока какой-нибудь суперкомпьютер в Лэнгли не выдал бы оператору тревожный циркуляр о странном совпадении череды вооружённых столкновений с местом пребывания некоего бывшего наёмника, имеющего, ко всему прочему, немалый интерес в оружейном бизнесе. Но это произошло бы не скоро, ведь Роберт был парнем опытным, и компьютеру в Лэнгли пришлось бы ещё долго скрипеть силиконовыми мозгами.
Однако он не смог промолчать, а кроме Варпу рассказать историю оказалось некому. После той единственной встречи девушка как-то незаметно стала его конфессором, ну или кем-то подобным. Подобным — преподобным, так сказать.
Она слушала, не перебивая, не задавая наводящих вопросов. И наверняка сразу включила запись. Он выложил всё и говорил чётко, без эмоций, опасаясь пробудить сочувствие, проявить слабость — только не перед ней! И только под конец разговора, когда Варпу заговорила об искусстве, вызывающем видения и предчувствия, Роберт не выдержал и пожаловался:
— Последнее время мне не до живописи, стараюсь держаться подальше от картин, но как только закрываю глаза, в голове возникает один только образ — «Апофеоз войны».