- Лучше на кухне, - сказала Таня, пряча деньги в шкатулку. - Там и покурить можно, и закуска под боком.
Нинка, прихватив бутылку, отправилась на кухню. Таня достала из серванта две рюмки и последовала за Нинкой. Та уже уселась за стол и закурила. Таня достала из холодильника колбасу, огурцы, нарезала хлеба, разложила на тарелки. Нинка помочь не порывалась, только с бутылки пробку свинтила.
- Ух-х, хорошо пошла, хоть и теплая! - хрустя огурцом, заявила она после первой. - Ну, давай, подруга, рассказывай, как дошла до жизни такой.
Ее хитрые глазки так и буравили Таню. Еще бы - вся общага полтора года так и гудела от слухов о знаменитой артистке Лариной, родным коллективом, можно сказать, вскормленной. Слухи были один другого нелепее - Таню успели выдать за нашего посла во Франции, за шведского миллионера, за артиста Огнева, за артиста Костолевского и даже за Вячеслава Тихонова, трижды погубить в автокатастрофе, один раз - в крушении поезда, умертвить от рака груди, наделить ее миллионами, бриллиантами, виллой в Крыму, любовником из ЦК, внебрачным сыном от внука самого Брежнева и дочерью от американского певца-коммуниста Дина Рида. В том, что Огнев зарезался из-за нее, практически не сомневался никто. Ожесточенные споры велись лишь по вопросу "кто виноват?". Большинство, надо сказать, взяли сторону Тани - сказался местный патриотизм. Судили, рядили, иной раз дело чуть не до дра- ки доходило. А тут на тебе - сама на вахту позвонила, к позвала не кого-нибудь, а Нинку, прийти пригласила, к вещичкам прицениться. Поиздержалась, видать, артистка-то, просадила миллионы - или и вовсе их не было, и разговоры все - брехня. И теперь все это Нинка узнает из первых рук - и про миллионы, и про любовников, и про Огнева. Месяц теперь героиней ходить будет, не меньше. Таня, однако, не спешила удовлетворять ее любопытство. Выпив свою рюмку, она поморщилась, не спеша закусила, г зажгла сигарету, пустила дым в потолок и сказала лениво:
- Сначала ты про себя расскажи. Сколько уж не виделись.
- Да что я-то? Рассказывать нечего. В бригадирах теперь хожу, получаю неплохо. На личном фронте без перемен. Два мужика постоянных, один старый, другой молодой. Старого я дою, молодой меня доит. И знаю, что гад, а что поделать - красавчик, куколка, как глянет - я уже кончаю... Ты-то как?
- Я...
Раздался телефонный звонок. Нинка с досады аж плюнула. Таня вышла в комнату, взяла трубку. Нинка тихонько встала с табуретки и приоткрыла дверь вдруг что интересное. Танин голос отсюда был слышен хорошо.
- Да, я... Здравствуйте, Юлия Юльевна... Опять ничего?.. А эпизоды?.. Четыре дня массовки? Взятие Ораниенбаума, отход Юденича?.. Спасибо, пожалуй нет, каждый день туда-сюда мотаться. Больше проездишь, чем заработаешь... Знаете, я ближайший месяц-полтора массовок брать не буду... Да, кое-что... Но если будет эпизод или вдруг роль, вы уж не забывайте, я в долгу не останусь... И вам спасибо большое.
Нинка, ничего не понявшая из разговора, первым делом спросила возвратившуюся Таню:
- Ну что там?
- Да так, пустяки всякие предлагают...
- Ну, а вообще?
- Вообще? Вообще, как сама видишь, на мели я, Нинка... Наливай по второй, что ли...
В Склифосовского Таня пролежала до середины марта.
Выписалась, забрала вещички из гостиничной камеры хранения, съездила на студию, получила причитающийся ей остаток за "В начале большого пути", двести с копейками, - мимо жирных подарков, обещанных Клюквиным каждому участнику фильма, она пролетела, как фанера над Парижем. Позвонила следователю Иванову попрощаться и узнать, как же решилось дело с Никитой, который обезумел вконец и наклепал сам на себя, будто бы он зарезал Огнева. Следователь сообщил ей, что Захаржевский от самооговора отказался, из-под стражи выпущен и где он в данный момент - неизвестно. Что ж, неизвестно так неизвестно, разыскивать его она не собиралась. В Москве делать ей было нечего, и она вернулась в Ленинград.
Остаток весны Таня понемногу приходила в себя - поначалу жила как в тумане, автоматически, душевный ландшафт ее мало чем отличался от царства Божественного Скривнуса: промозглая и серая глинистая пустыня, без кустика, без травинки - но уже без сырых шатров, центурионов, без внушающих ужас черных парусов, без пасти Владыки, вырастающей прямо из перерезанного горла. Ей ни до кого не было дела - и никому не было дела до нее. Телефон молчал, безмолвствовал и дверной звонок, на улице, куда она выходила по возможности редко, никто не провожал ее взглядом, не перешептывался за ее спиной - или она всего этого не замечала. И на том спасибо.
Когда она вернулась домой, соседка молча передала ей два полиэтиленовых пакета, забитых письмами. Прежде Таня назвала бы их письмами от поклонников, но теперь, перебрав конверты и посмотрев на даты, увидела, что подавляющее большинство писем было отправлено на другой день после того, как в печати появились некрологи Огневу (в "Вечерке" написали "трагически погиб", а "Советская культура" обтекаемо сообщила: "ушел из жизни"). Отложив в сторону письмо Лизаветы, извещение о задолженности по коммунальным платежам и официальное уведомление из института о том, что студентка Ларина Т. В. за систематические пропуски занятий отчислена, Таня сложила остальные письма обратно в мешки и снесла на помойку. После этого всплеска поток писем иссяк, приходило два-три в неделю. Таня, от нечего делать, стала прочитывать их перед тем, как выбросить. Они были скучны и однообразны.
"Таких, как вы, надо изолировать от общества нормальных людей. Своим коварством и развратом вы убили замечательного артиста, а скольких неопытных молодых людей морально убивают с экранов ваши "героини", такие же безнравственные, как и вы сами. Позор и безобразие!"
Вариация на тему Девлеткильдеевой. Глас народа № 1.
"Мы, нижеподписавшиеся, осужденные учреждения 14/219-Б, не верим, чтобы Вы, уважаемая Татьяна Ларина, были в этой мокрухе замешаны, и каждому, кто против Вас что вякнет, рога пообломаем. Мы все вас любим, и Ваша фотка в каждом бараке у нас висит на почетном месте".
Глас народа № 2.
"Уважаемая Татьяна Ларина! Мне четырнадцать лет, и я восхищаюсь Вами. Моя мечта - когда вырасту, быть похожей на Вас, чтобы из-за меня мужики тоже горло себе резали! Пожалуйста, пришлите мне Вашу фотографию с автографом".
Глас народа № 3.
Ближе к лету онемение стало проходить, а чувства - оживать. Ответила на встревоженное письмо Лизаветы. Заплатила в сберкассе за квартиру. Снесла в стирку гору белья и сдала в чистку каракулевую шубейку. Позвонила на студию, напомнила о себе - обещали дать знать, если что будет. Сходила прогуляться на залив, подышала свежим ветерком. Вечером купила полбанки, выжрала в одиночку и отрубилась. Назавтра весь день ревела. Потом помылась от души, обернула мокрую голову полотенцем, села на кухне, заварила кофе покрепче, положила перед собой чистый лист бумаги и стала думать, как жить дальше.
С работой пока что пауза. Возможно, и долгая. Чем такая пауза вызвана, отгадать несложно: Глас народа № 1. Ругательные письма, разумеется, шли не только ей, но и по начальству. А начальство - оно, конечно, в курсе, но не начнешь же народу разъяснять, как оно все на самом деле было: ведь официально-то у нас в стране никакого гомосексуализма нет, как нет наркомании, проституции, добрачных и внебрачных связей...
Из института ее выперли. Правильно, между прочим, сделали - она и дорогу туда забыла. Однако же теперь недолго осталось ждать, что и с квартиры ее попросят. Фактически она давно уже живет здесь незаконно, потому что к стройтресту, которому принадлежит этот дом, ее работа никакого отношения не имеет. Теперь же исчезла и последняя формальная зацепка - Таня перестала быть студенткой-целевичкой. Может, какое-то время, из уважения к былой славе, ей и дадут пожить здесь. Но в любом случае, надо настроиться на то, что придется теперь мыкаться по углам. Или возвращаться в трест, куда-нибудь в плановый отдел или бухгалтерию. Ведь среднее специальное у нее все же имеется.
Но как не тянет за конторский стол после света рампы! Нет, по крайней мере полгода форы она себе дает. Не получится с кино - в театр какой-нибудь устроится, в варьете. А квартира - да Бог с ней, с квартирой. Она теперь свободна, одинока, найдет себе какую комнатушку-и ладно. Не впервой. Из города-то ее никто не вытурит, пока она с ленинградским мужем расписана.
Деньги кончаются, и новых не предвидится. Опять же, есть два пути - либо залезть в сберкнижку, у нее там на срочном вкладе от актерских барышей тысяча с небольшим имеется, либо начать распродавать барахло, которого за это времечко тоже изрядно накопилось. Одежка лишняя, всякие там фарфоры, хрустали и побрякушки, без которых прекрасно можно жить, а таскать за собой по квартирам одна обуза. Деньги - они и в Африке деньги. И карман не тянут. Нет, при таких ближайших перспективах - лучше налегке, но при своих.
И она позвонила Нинке. А теперь вот про все это дело ей же за бутылочкой рассказывает.
- Ой, да не про то ты, подруга! - бурчала Нинка, разливая по четвертой. Ты лучше про кино расскажи, про актеров... - Набрала воздуху побольше и выпалила, наконец, тот вопрос, который давно уже покою не давал ни ей, ни всей общаге: - Правду говорят, что Огнев из-за тебя зарезался?
Неизвестно, как отреагировала бы Таня на этот проклятущий вопрос, только вышло так, что она недослышала его: позвонили в дверь, и она бросилась открывать, а Нинка, не сразу отреагировав, задала этот самый вопрос пустой табуретке.
- Га-а! - заорал с порога Белозеров, врываясь в прихожую и целуя остолбеневшую Таню в щеку. - Я ж говорил: дома она, в тоске и томлении. А ты все - в Москве, в Москве! Заходи давай!
И на шею Тане бросилась визжащая от радости Анечка Шпет.
- Вы... откуда вы? - вымолвила Таня, вконец теряя голову от такого напора.
- Да вот, последний день на плезире отработали, теперь вот отмечать это дело едем, решили крюка дать - да тебя, буку, с собой прихватить, - ответил Белозеров. - Мы же не то, что некоторые, старых друзей не забываем.
- Но, Сережа, - смущенно сказала Таня, - ты же знаешь...
- Знаю-знаю... Только все равно, это не повод. Могла бы позвонить, мы ж волнуемся.
- Вы тоже могли позвонить.
- Ох, все полеты, полеты... - Белозеров заглянул на кухню, увидел присмиревшую Нинку. - Здрасьте, девушка... Тань, ты тут, я погляжу, тоже не грустишь. Вон и бутылочку приговорили с подружкой.
- Пойду я... - поводя плечами, сказала Нинка и отправилась в комнату за сумками. Отговаривать ее никто не стал.
- Собирайся, мать, - сказал Белозеров авторитетно. - Надо тебе встряхнуться, это я как врач говорю.
Действительно, в театральный он поступил, уйдя с третьего курса медицинского.
- Да я не в том виде...
- Ничего, ничего, скоро будешь в самом том виде, гарантирую... Компания узкая, дружеская, выпендриваться не перед кем.
- А кто? - спросила Таня.
- Вилька за Анечкой заехал,а я примазался. С тобой четверо будет.
"Бабы не хватило", - поняла Таня, но мысль эту оставила при себе. Отчего бы не встряхнуться, коли зовут?
Она скоренько распрощалась с Нинкой, закрыла за ней дверь, натянула пестрый джемперок и вельветовые брючки и вновь предстала перед Белозеровым и Анечкой.