- Фотоаппарат-то я еще не собрал! - раздается уже из комнаты жалоба-вскрик.
Появляется Люба.
- Ровно в четыре подъедет "ауди" синего цвета. - Она смотрит в окно. Объяснила, где остановиться. Увидим, думаю.
- Спасибо... Можно позвонить? С женой попрощаюсь.
- Конечно...
Сергей в одном углу химичит с фотопринадлежностями. Я в другом говорю с Лизой:
- Вот, собрался. В четыре часа такси...
- Что ж, - ее бесцветный голос в ответ, - уверена, все у тебя там будет отлично.
Я усмехаюсь:
- Почему ты в этом уверена?
- Потому что там любят, когда о России так пишут.
- Да? - усмехаюсь опять, на этот раз злобновато, но выяснять, что она конкретно имеет в виду, не решаюсь; да и понятно. - Ладно тогда... спасибо на добром слове. До встречи.
- Счастливо.
Вот и весь разговор. Лучше бы не звонил.
- Может, покурим? - зову Сергея.
Стоим в подъезде у мусоропровода, всасываем и выдыхаем дым. Смотрим на разбавленную желтизной электричества темноту за окном. На пустую проезжую часть Второй Рощинской улицы.
- Вот видишь как, - говорю даже не Сергею скорее, а самому себе, неплохое мы занятие выбрали - то в пансионат "Липки" бесплатно, то вот в Берлин... Да, выстраивается жизнь, тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить... У тебя-то с книгой как? Договор подписал?
- Что-то мандраж такой, - отзывается он и говорит о другом: - аж до поноса. Весь день в туалет бегаю.
- А-а, у меня это давно. Нервы.
Покурили, вернулись. Люба приглашает поесть. Да, не мешало бы. Голода не чувствую, но перед дорогой...
Спагетти, миниатюрные сосиски с сыром, приправы.
Разливаю остатки "Изабеллы".
- Желаю вам, парни, там прославиться как следует! - шутливым тоном произносит Люба.
Отвечаю шуткой на шутку:
- Прославиться не обещаем, а вот ославимся наверняка. Да, Серега?
Серега машинально кивает и, чокнувшись, залпом выпивает все из бокальчика. Вскакивает (в который уж раз!) и бежит в комнату. Слышно, как выдвигает ящики письменного стола, что-то ищет.
- Люба, а в походы он так же у тебя собирается? - продолжаю пошучивать.
- Да не-ет! Тогда он знаешь какой - за десять минут рюкзак упакует, оденется и садится здесь покурить, - с удовольствием вспоминает Люба. Вообще-то я ему не разрешаю в квартире курить, но тут уж... Такой мужичара в сапогах, бушлате... А сейчас как угорелый...
- Не привык еще. И я тоже... Но - ничего. Лиха беда начало.
Занялся своими сумками.
- Люб, куда лучше принтер поставить, чтоб не мешался?
- Давай вот сюда. - Она расчищает письменный стол. - Ух ты! Вот это вещь! А мы думали, у тебя какой-нибудь вроде нашего - простенький.
- Если надо будет, Люб, что распечатать... - Я снова наклоняюсь над сумкой, копаюсь в ней, делаю вид, что что-то ищу. - Блин, а провода-то забыл!..
Провода я специально не взял. Вдруг Любе действительно захочется попользоваться принтером, а он не заработает. Она полезет смотреть и обнаружит конверт с деньгами... Возникло желание взять деньги с собой - мало ли что там ждет, в Берлине, куда жизнь повернет, но, во-первых, без специальных документов такую сумму, кажется, не провезешь, а во-вторых, все-таки, всяко-разно, через пять дней я снова буду здесь, в Москве. Вернусь в общагу, к хлебу насущному...
Последняя пара часов - самый тягостный отрезок нашего ожидания. Сборы закончены, делать нечего, разговор не вяжется. Сидеть просто так невыносимо. Пришлось сбегать в ночной мини-маркет еще за бутылкой вина. Люба этого не одобрила, а Сергей на мое предложение лишь отрешенно пожал плечами - у него свои мысли, свои малопонятные хлопоты. А телевизора у них нет.
- Каким-то эмигрантом себя ощущаю, - говорю я, вытягивая штопором пробку из "Изабеллы". - Тут читал недавно... Один какой-то питерский непризнанный композитор написал. Приходит он к Бродскому попрощаться, а тот ему: "Уезжайте тоже отсюда". Композитор говорит, что, дескать, его никто отсюда не выгоняет. Бродский так на него посмотрел с жалостью и развел руками. И вот этот до сих пор малоизвестный композитор все гадает, что этим жестом Бродский хотел сказать...
Почти четыре. Торчу на темной кухне и смотрю в окно. Мертвая тихая улица, по асфальту ветер гонит жидкие волны сухого снега... На той стороне пустырек с холмиком в центре; холмик похож на курган... Нигде ни души. Окна соседних домов одинаково черные. Завтра, точнее, уже сегодня - вторник. Очередной рабочий денек. Рядовой рабочий денек.
На семинаре обсуждение Татьяниной повести. Про девчонку-потаскушку, которая пришла к вере в Бога. Хорошо, что я не участвую, а то наверняка что-нибудь сказанул бы...
Желтые, как щупальца, блики. Вытягиваю шею, встаю на цыпочки. Внизу автомобиль. Плавно, точно сомневаясь, остановился возле подъезда. Не "Волга", не "Жигули". Иностранная...
Мчимся в прихожую, мешая друг другу, одеваемся, ворочаем свой багаж. Я кое-как прощаюсь с Любой и прыгаю за дверь, вызываю лифт. Слышу, как Сергей что-то шепчет жене, слышу чмоки их поцелуев. Лифт не едет.
- Да что ж это! - снова вдавливаю пластмассовый кругляш кнопки.
- Ром! - их заполошный хор. - После двух он не работает. Надо пешком!
Спускаюсь по лестнице. Висящая на спине сумка с моими книгами, бельишком при каждом шаге бьется о зад; чувствую на кого-то обиду, что вынужден топать с четвертого этажа...
Наклоняюсь к приопущенному стеклу дверцы:
- Вы - такси?
- Да вроде. - И водитель выбирается из машины. - Багажа много?
- Нормально...
Он открывает багажник. Я кладу в него большую сумку, затем Сергей втискивает свой чемодан. Садимся. Оба почему-то на заднее сиденье. Водитель отжимает сцепление.
- Куда едем? - спрашивает у перекрестка.