- Да причем тут мы! - последний ход оказался эффектней всех прошлых. Да они, б..., простите... я сказать хотел... они ж это... да мы... я...
Парень вскочил, на глаза у него навернулись слезы. Губы тряслись.
- Да, гражданин начальник, причем тут... Врут они! Ну врут же, господин начальник!
- Ха, уже гражданин, - заметил я. - Юрец, ты так скоро в генералы выйдешь.
Тот лишь улыбался, глядя на Дениса, словно мысль продать "белого война" в столичный бордель до сих пор не оставляла его коварного ума.
- Ну что нам-то вас обманывать, - парень плакал, слезы были совсем детские - большие и тяжелые.
- Да есть резон, - Юрка взял крайнюю бумажку и, оглядев ее, произнес. - Колян, отнеси-ка ее в бухгалтерию, пусть там пробьют проплату.
Тот кивнул и подошел, протянув за листком руку. При этом старший воспитатель не преминул деловито переспросить:
- А по какому счету проводить-то? У нас же два теперь.
- Да они сами дотумкают, - успокоил его Юрик. - У них там это моментально меняется, пока мы сидим, уже все не так... Ну, понимаешь меня? Что, я должен им звонить, спрашивать?
- Нет, - притворно смутился Коля. - Просто мало ли, - он пригляделся к записям. - Может, это особое чего-то.
- Нет, - махнул рукой Юрик. - Товарная накладная и все. Никаких заморочек. Пусть просто по безналу оплатят, я все там подписал.
- Хорошо. Сейчас.
Коля повернулся и направился к выходу. "Швейцар" открыл перед ним дверь, а Юрик, направив своего порученца, и вовсе впал в какую-то прострацию, позабыв и о плачущем скине, и обо всех остальных. Всем своим видом он подчеркивал: надоело. Счета, стрелки, разборки - и так каждый день.
Скукота...
Вот еще двоих мочить придется. Возиться с ними...
- Гражданин начальник, я же... Ну... - речь "левого" окончательно потеряла всяческую стройность. "Правый" сидел, будто каменный. Он уже понял, что просто так вырваться не получится, да и думать о собственной шкуре уже не хотелось.
Он верил. Действительно верил в своих друзей, а те...
- Короче так, - решил Осоргин. - Пишите заяву на них.
- Какую?
- Ментовскую. Обычную. Ну вы чо, не умеете?
- О... о чем? - "правый" нахмурился.
- Вам сейчас объяснят, - Юрик повернулся к Грачёву и сказал: - Игорь, отведи их в приемную. Пусть накатают по полной форме и распишутся. Ясно?
- Да. Так точно, - Грачёв сейчас походил на гестаповца, холодного как нордическое лето.
- Нечего мне. Самому. Такой фигней. Страдать, - Юрик взглянул на скинов, на "охрану" и бросил: - Идите. Костян, ты задержись.
- Пошли, - один из "псевдобыков" толкнул "правого". Тот тихо поднялся. "Левый", сообразивший, что вроде бы как обошлось, вскочил и, погоняемый лично Грачёвым, пулей вылетел из кабинета впереди охраны. Остальные последовали за ним.
- Дверь закройте, - крикнул им Юрик.
Последний из выходивших неслышно исполнил приказ. В кабинете стало тихо и мне на миг показалось, что я слышу голоса с улицы.
Нет. Это невозможно. Если звук и проник бы сквозь новомодные стеклопакеты - внизу просто некому говорить. Как-никак двенадцатый час...
- Отлично, - заметил Осоргин. - Подержим их у себя пару деньков, потом отпустим. Надо только предлог по-лучше выдумать...
Я кивнул, но все-таки не сдержался.
- А что они там напишут?
- Да дурь всякую, ничего страшного.
- На друзей донос?
- Упаси Бог! - он в притворном ужасе замахал руками. - Да ты что! Чтобы я такими делами занимался...
Вот это меня удивило. Я уж было окончательно уверился в том, что "заявление братьев по борьбе" и впрямь поддельное. А выходит, нет. Написали его сами, чистосердечно, причем без какого-либо насилия. Вряд ли местные менты рискнут применить свои излюбленные методы к несовершеннолетним.
Все же "Струна" под боком. Никого не упустит.
- Как бы они друг друга не передушили потом, - заметил я.
- Не передушат, - ухмыльнулся Юрик. - Я уж позабочусь. Вот соваться сюда больше не станут...
И тут уже я не сдержался. Прорвало меня, потянуло на откровенность:
- А как же их детские души? Мы же за них в ответе, - даже ироническую улыбку скрыть не удалось. Ладно, "дядя Юра". Уж тут мы с тобой вдвоем. Ежели хочешь, стучи на неблаговидного соратника. - Перевоспитывать их не будем?
- А может, их еще с ложечки кормить? - Юрик взглянул на меня с нескрываемым удивлением. Похоже, принял слова за чистую монету. Или, скорее, дал понять, что не ценит моего юмора. - Нам бы тех отбить, кого еще можно. А... - он подался вперед, предварительно оглядевшись по сторонам. А скинов и нариков, которых через два года по этапу отправят, если наши же и не задушат, вот этих - пускай "Вега" мучит. У них там любят... "бесперспективных".
В коридоре хлопнула дверь.
- Ладно, ступай, - сказал Осоргин. - А то не выспимся сегодня. Нам еще завтра куча дел...
5.
Отсидеться в сторонке, возле двери не удалось - меня очень уважительно и вместе с тем уверенно пригласили на сцену. Так сказать, в президиум. Эх, если б и впрямь президиум, пустые речи, торжественные обещания провернуть пятилетку в три года... С каким облегчением я бы вздохнул.
Все было гораздо хуже. Уж чего-чего, а даже в самых гадких моих кошмарах мне не доводилось принимать участие в струнном судилище. Оказывается, дело не ограничивается Мраморным залом для всякого рода глиняных. Есть еще, оказывается, "детский суд" - нечто вроде высшей меры в приютах-"упсах". Виновато улыбаясь, Осоргин сообщил мне, что мера сия ранее в "Березках" не применялась, но тут уж такой случай, что ничего не поделаешь.
- Сам видишь, Костян, какое у нас сложное... гм... международное положение. Приходится считаться. Попробуем, конечно, как-то по-тихому разрулить, но тут уж как получится.
Я не верил, что получится. Достаточно было поглядеть на стройную, резкую в движениях, так и искрящуюся энергией Оленьку Стогову, чтобы оптимизм съежился до бесконечно малых. Оленькин возмущенный разум кипел праведным гневом, голос ее звенел, на щеках разгорались румяные пятна словно красные сигналы светофоров.