Перещебетали еще какие-то мелочные вопросы и дипломаты с чувством исполненного долга разъехались. Про самые актуальные и очень тяжелые вопросы про подлинный ли святой и есть ли настоящая свобода религий, они и не вспомнили. Зря император беспокоился.
Впрочем, он и не горевал о бесполезном визите. Только очень высоко оценил мои ораторские возможности и, шепотом, чудодейственный потенциал святого. А потом собирался ехать обратно в Зимний дворец.
Макурин, однако, его остановил на некоторое время своими вопросами. Мишка уже ушел, незнакомым ушам больше не осталось. Между тем, вопросов было много. Близилась большая поездка в действующую армию, и требовалось кое-что решать. Например, снабжение продовольствием. Сами продукты Макурин мог достать. И даже провести его першероны могли без особой сложности. А вот по потреблению оказались трудности.
Нет, снабжение самого себя и даже его «государевых людей» он проведет без проблем. Но затем вполне естественно, возникали вопросы снабжения ставки и самой армии, а они обязательно возникнут, хоть не в него реальности, но все же Макурин хотя бы из фильмов знал, как плохо кормили не только солдат, но и офицеров. Не зря регулярная армия так ненавидела интендантов.
Андрей Георгиевич не собирался им помогать, взяточников и воров он и сам ненавидел и пренебрегал. Но вот, извините, нормально кушать он хотел и желательно не менее трех раз. И не только сам, но и кормить Ставку цесаревича, и саму армию. А это было гораздо сложнее.
От императора Николая Макурин, собственно хотел:
— во-первых, официального согласия, как у главного начальника. Действующая армия — это государственная структура в чрезвычайной ситуации, там и расстрелять могут! Не говоря уже о том, что это просто не красиво действовать за спиной государя;
— во-вторых, и, наверное, самое главное, обусловить оплату продовольствия. Сам процесс будет прорабатываться в регулярных частях на самой войне, на так называемой Действующей армией. От императора опять же требовалось согласия в принципе, чтобы интенданты, эти официальные казнокрады, не имели возможности отказывать хотя бы даже в этом.
Выслушав и выяснив, что требуется конкретно от него, Николая сказал категорическое императорское «ДА». После этого он, наконец, смог уехать. Уехал и Макурин. Слабое место в XIX веке была связь. То, что в XXI столетии можно разрешить путем нескольких звонков не сходя с места, два века назад требовало много усилий и времени.
Можно, конечно, перемести тяжесть обслуживания на слуг, но Андрей Георгиевич не решился. Ведь они, канальи, много чего напутают и качество будет слабое. А с учетом, что в его хозяйстве много чего будет впервые, Макурин не хотел бы, что б первый блин стал комом. Да ему и самому было интересно снабжать Действующую армию. Он и в своем-то времени никогда не и близко не подходил к этим вопросам, а тем более в прошлом.
Сначала остановился в Санкт-Петербурге, собрал, кого можно и кого надо на совещание. Потребовал от них резко увеличить выработку сухарей и консервов. Затем выделить возможные запасы, а он не только предполагал, но знал, что их будет много.
Но все-таки наибольшие возможности здесь окажутся не у органов снабжения, а у структуры переработки продуктов. Поэтому, возложив на городские органы, в первую очередь, выработку сухарей, что уже делалось, но в гораздо меньших размерах, и потребовав сделать несколько передвижных хлебозаводов (так называемые ПеЗы, будущие ПАВЗы) он выехал в поместье. Там, конечно же, уже выработались различные консервированные продукты, ведь холодильники не существовали в эту эпоху и в мирное время. Однако же он сразу же понимал, что масштабы надо резко увеличить.
Для этого, в первую очередь нужны, как говаривал товарищ Наполеон, деньги, деньги и еще раз большие деньги. Может и не так точно, но что понадобятся значительные финансовые вливания, Макурин не сомневался. Как и то, что обратные деньги могут и не придти. Но надо, Маша, надо. Рисковые вложения были всегда и не каждый раз они обращались в финансы.
Благо деньги были, и ему даже не пришлось просить у Николая I аванса. Просто необходимо подсчитать, сколько надо рублей по минимуму и по максимуму, и сколько он может дать. А потом распорядиться взять:
— по министерству религий России;
— по сетям общепитовских учреждений;
— по поместью.
А ведь хорошо получилось, даже еще осталось в резерве. А теперь работать, работать и еще раз работать!
Но, прежде всего, сложности у него возникли уже в дороге. Во-первых, снежные заносы, во-вторых, колючие морозы. Оба этих фактора были не столь большие, когда ты дома у горящего камина и, если надо, теплого одеяла, и становятся чрезмерными, если ты сам в дальней зимней дороге.
Правда, ехать Андрею Георгиевичу надо было не так долго. Но несколько раз санки у него застревали в снежных пробках, а один раз, при переезде ледовой переправы, он чуть было не подумал, что хана санки, доездились!
Нет, конечно, это было еще не все, Макурин в этом веке уже и на лошадях мог верхом. Но все-таки хорошо, что их маленький отряд сумел прорваться по дороге в поместье, а помещичий дом был заранее протоплен. Сампомещик предусмотрительно послал весточку со слугой о скором приезде и вот теперь млел в тепле после холодной дороге. В Санкт-Петербурге Макурин хотел сразу же с вечера дать команду собрать крестьян, но после мороза и усталости… да жаркой деревенской бани… да изобильного ужина с большой рюмкой наливки…
Короче говоря, деловой настрой у него появился только после завтрака, после вкусного сладкого чая с травами и медом да с сочными блинами и мясными закусками. После такой еды как-то и работать стало хорошо и с чувством энергии!
Перво-наперво распорядился с пчеловодами и ягодниками. Потребовал резко увеличить выработку меда и медовой продукции, сухого и обычного варенья, повидла и мармелада в связи с войной. В конце провел приятное для всех мероприятие — объявил, что из-за чрезвычайного положения цены на военные поставки существенно увеличатся. И тут же выделил изрядный аванс.
«Производственники» явно повеселели. Макурин на это показал им большую стопку ассигнаций:
— Работайте, мужики, старайтесь, а я вас не обижу. Война — войной, а жрать всем хочется! Так что богатейте!
Потом собрались «возчики» — крестьяне, связанные с провозом различных грузов. Продовольствие ведь само не прибежит, его надо перевезти. Тут уж говорить пришлось более конкретно. Рассказал, что знал — сражения начнутся в Валахии (совр. Румынии), а потом, как война пойдет. При поражении армия будет отступать в Молдавию, при, скорее всего, победе — к Дунаю. Вот туда и будем тянуть дорогу — от поместья до Киева постоянная трасса, от Киева до Действующей армии — временные. Тем более от Киева некоторые трассы пойдут по рекам в судах.
Крестьяне переглянулись. Слова помещика явно говорили про будущие трудности. Но одновременно это были хорошие деньги.
— А-а, барин, сколько нам будут платить? — осторожно спросил старший ватаги возчиков Митяй.
Макурин, который очень нехорошо относился к таким понятиям, как патриотизм, добродетель, гордость за Родину, уже научил своих крестьян требовать за свой труд денежный эквивалент.
Нет, он тоже любил свою Родину и был твердый россиянин. И потому не понимал, когда чиновник, требуя работать, начинал трындеть про патриотизм. Спрашивается, какая связь между любовью к Родине и номами выработки? Правильно, работать бесплатно.
Своих же крестьян Макурин кормил не болтовней, а твердыми расценками, понимая, что сытые люди гарантируют его же помещичьи доходы и тишь.
— Смотрите, — пояснил он, — дорога новая, необработанная, да еще с опасностью в военное время, думаю, с полным объемом груза туда-обратно рублика два-три вам точно обойдется.
Крестьяне, не выдержав, загомонили. Это были большие деньги даже у Макуринских крестьян. За это можно было и помыкаться.
— Если на обратном пути будут нагружать ранеными, то это только на отдельную плату. Православная, конечно помощь, но деньги все равно любят счет. Не сомневайтесь, мужики, задарма не будете работать.
И последнее, — остановил он крестьян, — страхование.
Эта услуга была уже крестьянам известна, хотя поначалу она вызывала только недоумение. Это ведь в XXI веке такое понятие стало повсеместное, а в XIX веке о нем совсем не слышали. Когда приказчики, сами еще не понимающие, но обязательно дергающие с крестьян копейки, последние не стали бунтовать только из-за того, что помещичьи люди забожились — приказ барина. А крестьяне уже привыкли, вся тяготы помещика, какие бы они не были непонятные и разорительные, идут на пользу их хозяйства. И действительно, «скотское страхование» сильно помогло самим же крестьянам в ходе падучей коров. Почти сто коров умерло в прошлом году по всем селениям поместье. Тогда, конечно, страхование стало для Макурина кратковременно убыточно, хотя, как сказать. Прочные крестьянские хозяйства всегда дают изрядную продукцию.
Потом пошло и медицинское страхование, непонятное ни по первому слову, ни по второму. Ничего, быстро поняли, когда кривая Марья — супруга недавнего бедняка Никифора, заболела животом и пришла в больницу. Врач, сначала недовольный пациенткой, узнав, что она по страхованию, не только вылечил ее, но и дал ей кучу денег — почти восемь гривенников. Ух ты!
Вот и остановились возчики, желая узнать, чем барин их в этот раз обрадует. В общем-то да, новость вроде бы сначала шла о тяготе, но потом опять же об дополнительных отчислениях.
Поговорили, погалдели, порадовались. В этом году в связи с войной возчики стало побольше, а работать они будут много. Зато денег станет значительно больше, а сам Макурин был твердо уверен — продовольствие в армию точно пройдет!
Потом пришел к собственно цели визита — животноводческих и куриных фермах. Там он хотел не только увеличить объем продукцию, хотя и это тоже. И курятина, и крольчатина, и свинина должны были вырасти в продаже. В первую очередь, — как понимал Макурин, — за счет интенсификации, больше едим — быстрее растем, и только во вторую очередь за счет уменьшения поголовье.
Но и это он собирался оптимизировать за счет роста маточного поголовья. Поэтому и скот, прежде всего, выбрал скороспелый. Свинья — свиноматка рожает по десять — пятнадцать поросят за раз. Раньше почти поголовья шла на стол. Теперь же шабаш, пусть растут!
А вот говядина, которая пусть у россиян XIX века популярна, но все равно осталась в прежнем объеме. Корова дает одного теленка в год, попробуй потом численность их компенсируй! Для этого века — это десятилетия.
Лучше уж о молоке поговорить. Новые коровы голландской породы дают в это время более десяти тысяч килограмм молока в год. Пей, не хочу! Конечно, мелкие крестьянские семьи, пусть имеют и с десяток и даже более прожорливых детей, это не съедят. А вот для рынка очень даже хорошо. И для продажи, и для переработки.
Кстати, для производства, которого почти пока не было. Производили по мелочи, что и так делали в крестьянских хозяйствах — сметана, сливки, простокваша (кефир). Лаже сливочное (животное) масло и сыр очень медленно распространялось на рынке. Все-таки общество XIX века ближе к средневековому миру, чем современному, приспосабливается к любому новому очень медленно и плохо. А у него, в свою очередь, все руки не доходили. Да и не хотелось, честно говоря, хоть и понимал, что это весьма выгодно.
Но вот теперь, с проблемами армейского снабжения, хочешь, не хочешь, а придется. Ведь свежее молоко за тысячи верст для Действующей Армии везти и очень невыгодно, и сложно. Скорее, скиснет продукция, превратится в взбитую простоквашу. Выход один — преобразовывать молоко в нужнуюпродукцию. Какую?
— во-первых, сухое молоко. Вполне хорошая продукция, не страшащаяся транспортировки и переработки. Единственно, боится воды, но для этого у нас пока единственный выход — деревянные бочонки разного объема. От несколько ведер, до литра — два;
— Во-вторых, сгущенное молоко. Единственный, помимо молока, ингредиент — сахар, появился сейчас в большом количестве и дешево. Так что и сгущенное молоко можно производить много и не дорого;
— В-третьих, молочный шоколад и различные сладости на основе молока. А также меда и шоколада. Мда-с, с последним будет трудно. Какао сейчас уже получают, и, соответственно, шоколад производят, но мало и дорого. Ведь сам по себе, без добавок, шоколад чувствительно горек. Пожалуйста, сахар-то есть!
Вывод один — все возможное наличествует, надо только работать. Это, в свою очередь, подталкивает к возможному пути — поставить во главе шоколадного проекта разбитного и талантливого работника, не боящегося нового, и дать ему большие возможности. Кто? М-гм, Мищка с Урала! Переводить послов он смог хорошо, но ведь не одними переводами жив человек.
Ну и так далее… сладости в эту войну вряд ли много дадут, но, в принципе, через лет двадцать — тридцать, выгода проявится.
Он долго стоял, глядя на коров, занятый своими всеобъемлющими думами. Соседская буренка, любопытная, как все женщины, устала на него смотреть и протяжно промычала с вопросительными нотками, — мол, что с тобой?
Макурин на это только засмеялся, вытащил из кармана на этот случай сухарь, дал кусок. Корове этого хватило, а человек поспешил прочь. Не от коровы, к большим и трудным делам. Мастерская — прообраз завода пищепрома — у него уже есть, как и технологии сухого и сгущенного молока, так и сухого яичного порошка, но требовалось рассмотреть некоторые тонности, усложняющие продукцию при большом производстве.
Весь день только на это и ушел. Едва в вечернее время сумел заглянуть в деревообработанную мастерскую. Так несколько работников, не спеша, резали доски и обрабатывали их с помощью пара и горячей воды. Макурин нахмурился. Процесс ему нравился, совсем не нравился объем.
— Тебе не сообщали о росте продукции? — холодно спросил он заведующего, уже готового к пустой отмазке, — где твоя реакция на это, а, собака дранная?
Но у того не оказалось и ее. Он только мялся и что-то невнятно говорил о недостатке дерева и работников, испуганно косясь на помещика. Тот ведь, мало что читал гуманистическую литературу, так и запороть мог до смерти.
К счастью для крестьянина, Макурин сегодня очень устал и уже не мог ругать. Он только пригрозил ему:
— Через два дня сюда придут или я, или мой доверенный. Смотри у меня, если что не деется, одной поротой задницей не обойдешься.
И ушел. Некогда ему было, завтрашний день был последний в поместье, поскольку послезавтра он обязательно должен быть в Зимнем дворце, встретиться в очень короткой, но важной встрече с императором Николаем I, где тот даст им (ему и цесаревичу Александру) последние наставления. И потом они должны уехать. И так, наверное, опоздают к первым боям, что не важно, и к большому сражению, что весьма плохо.
А ведь он еще должен побывать у беременной жены, где получать наставления, хе-хе, от любимой, но капризной женщины. Когда успеет.
При таком недостатке времени, он только сумел глянуть насолонину и копчение, не только посмотреть, но и положить в рот кусочек мяса. Кажется, вкус нормальный. Хотя это ведь на третий день и на производстве. А что будет через месяц времени, и тысяч верст пути?
Но ему уже было некогда. Несколько часов бешенной скачки и он уже сидел у ног дорогой и милой Насти. На этот раз она не злилась. Ведь жена никак не ожидала мужа дома, зная, что император отправляет их на войну. А тут он будет у него целую ночь!
Но все-таки, главным образом, она не злилась на него из опасения разволновать слабую нервную систему ребенка. Макурин и это знал, правда, не от Насти. Вездесущая служанка Алена нечаянно услышала, читай, подслушала, как приходящий врач наставлял ее хозяйку, как беречь ребенка. Врач был весьма дорогой и важный, но Андрей Георгиевич был ему за эти поучения жены очень благодарен. Ведь вместо пяти-шести часов ругани и попреков не за что, он будет мило беседовать с женой и уверять ее, что она все равно красива и при том очень здорова к будущим родам.
То тоже не очень комильфо, но нервы все же бережет и тем и этим. Макурин погладил ее по руке, мягко пожурил ее за жалобу на здоровье. Интересно, а как в крестьянской семье мужья берегут своих жен? Там-то не только нет никакого лечения, но и отдыха у беременных нет. Всегда работают крестьянки, даже уже с большим животом.
А то вот высокопоставленной дворянке можно лежать на постели и капризничать почем зря, мучая окружающих.
— Дорогая, — дождавшись, пока Настя, наконец-то, замолчит, перебил Макурин, — ты не хочешь отужинать? Пора уже!
— Ах, я, наверное, такая глупая и жалкая, — слабо улыбнулась Настя, — впрочем, проси, лично я тоже хочу поесть.
Вот и еще два часа можно подержать время, а потом можно и спать. А завтра на войну, ура! Бедные турки, как они от нас отмучаются. А все от жен.
Впрочем, дергаться из-за жены во время ужина ему не пришлось. У Насти были рабочие руки, а с блюдами копошились две служанки под четким руководством Алены. Ему лишь приходилось сохранять милую улыбку и пару — другую раз самому «приглаживать» салфеткой лицо «бедной» жены.
Все остальное время Андрей Георгиевич лениво грыз ножку курицы и спасал жену от скуки. И ведь так все мужья обходятся в семейную пору. Только Алена радовала. Новобрачная тоже уже была беременной (сама сказала), но только от этого радовалась и веселилась. Но и она могла погоревать. Как же, у нее будет ребенок, и может сын! На что барин только укоризненно покачал головой.
— Алена, ты опять заставляешь меня, а в моем лице, и Бога работать на тебя! Смотри, если Бог не разгневается, то я сподоблю!
Глупая Аленка ничего не сказало, но выжидающе посмотрела на Макурина. Ее лицо так и говорило:
— Барин, ну дай Христа ради сына. Тебе ничто не стоит, а нам с мужем радость на всю жизнь.
На эту наглую, в общем-то, простьбишку Макурин не успел ответить. Бог на этот раз сам отреагировал. В зимнем небе грозно заворочал гром, словно предупреждая мелкую умишком женщину, что б больше не мешала Богу. А то!
В сумеречном небе проскользнула крупная молния, осветившая и без того светлую комнату. А следом прокатился мощный гром. Служанки, пронзительно завизжав, бросились под постель жены, Алена осталась на ногах, но так побледнела, что стало ясно — на этот раз испугалась и даже очень.
А жена Настя, внешне оставшись спокойной, так дрогнула рукой, что золотая чайная ложка, которой она копошилась во фруктовом салате, улетела в угол и не просто так, а в красный, под иконы.
Настя печально посмотрела на нарезанные фрукты. Это вкусное блюдо, якобы придуманное французским поваром Натиньи, хотя на самом деле предложено было попаданцем, ей очень нравилось. Поколебавшись, она рукойвзяла кусочек груши. Дома можно и не быть культурной. Обратилась к мужу:
— Дорогой, тебе не кажется, что Бог был очень разгневан? Как бы и нам не попало!
Настя тоже была весьма впечатлена, если не сказать испугана. Тут император разозлится, вся Россия дрожит, а как Бог?
— Да уж, — буркнул Макурин. Обратился к Алене строго: — ну, что задумалась? Бегом подбирать ложку и тщательно ее мыть. А потом будем наказывать!
Крепостная служанка — иногда меньше, чем собачонка. Ее хоть барыня иной раз любит. Алена печально, но быстро пришла к золотой ложке. Она и так виновата, а тут еще добавят! Пришла к столу, аккуратно положила вымытую ложку:
— Барин, а можно мне платье снять, очень ладная-то одежка, порвется ведь!
Андрей Георгиевич мысленно хмыкнул. С одной стороны, да, платье, перешитое из старого наряда Насти на свадьбу Аленки и носимое иногда по ее просьбе, было очень даже великолепным. Если Алену сейчас нещадно выпороть, то и платье порвется.
Настя тоже об этом подумала и, поскольку, сегодня она была спокойна, а, значит, и не нервна, то попросила:
— Милый, а может не так жестко наказывать? Беременна ведь!
Макурин посмотрел на служанку. Стоит, вроде бы мается. А в глазах все равно мелькает бесенята! Ведь, наверняка, в голове мелькают мысли, какой она барину будет без платья? Конечно, при беременной жене он ее неизавалит на постель. А вдруг потом! Она и не на постель согласна.
Вот ведь бабы! Все их на секс тянет.
— Никакого смягчения, вот еще! — твердо сказал, как отрезал Макурин: — быстро пошла в красный угол, платье не снимать, а только оголять колени. И читай давай, с чувством и толком «Отче Наш». Ну!
Это было так неожиданно, что женщины страшно удивились и переглянулись. Они-то только о порке думали, а он дальше подумал. И ведь может и мягче, а может и жестче, как еще захочет.
Прочитала нужную молитву.
Андрей Георгиевич между тем догрыз куриную ножку, одобрительно кивнув, приказал:
— А теперь иди в нашу домашнюю церковь и читай ту же молитву, пока Господь не даст знак, что хватит. Ребенка ты, так и быть, родишь мужского пола.
Вот что у них находится в голове. Алена расцвела, будто ей сказали светлое, и побежала в церковь — снимать вину.
Ведь на все Божья воля!