Другой хозяйственный проект — производство сахара — Андрей Георгиевич оценивал гораздо ниже. Хоть и понимал, что не прав и новый продукт произведет в питании россиян существенную революцию на долгие годы, а вот эмоции свои перебороть не мог. Да и то, много ли он сделал? Нашел изобретателя — самоучку, сказал ему несколько одобрительных слов по поводу деятельности в целом и проекта в частности, выделил пару — тройку тысяч рублей — сумма для изобретателя огромная, а для самого Макурина уже мизерная. И, пожалуй, все.
А ведь, процесс, как говорится, пошел. И как пошел! Вот что называется, проект во времени, когда и экономические условия созрели, и народ полностью готов и ждет. Сам еще не знает чего, но уже в ожидании. Всего-то подопнуть легонечко и спокойно отойти в сторону и глазеть.
Изобретатель Алексей Семенович Григорьев — мелкий дворянин без рода, без денег, поручик Сумского пехотного полка в отставке — сумел в своем небольшом поместье, почти в огороде, при помощи трех крепостных крестьян, не только вывести новое растение, называемое в дальнейшем сахарная свекла, но и получить технологию производства сахара из свеклы, примитивную пока донельзя. Но ведь получил!
А потом несколько почти десятилетий барахтался, как муха в паутине, не имея ни денег, ни административных разрешений, ни даже добрых слов. До святого Алексей Семенович дошел случайно. При чем как дошел, скорее, наоборот. Святой проводил один из своих святительских выездов на этот раз в черноземную полосу. Помолился со всеми, провел фугу лечения и в конце, как водится, спросил у прихожан, нет ли у них больших потребностей. А чтобы не скромничали и понапрасну не молчали, пустил волну раскаяния.
Вот тогда и узнал он у изобретателя о его грустной судьбе, и о том, как медленно развивается «Сахарный проект». Хотя все уже готово, и земля есть, и помещики, вроде бы готовы выращивать, и крестьяне не плюются и не говорят о дьявольском семени.
Проблема в инвесторах. У бедного, почти нищего изобретателя, конечно, никогда не будет таких денег, а богатые россияне не хотят инвестировать в рискованный проект. Хотя даже как не хотят? Во второй четверти XIX века богатыми были только дворяне, которые не только не умели, но и не хотели зарабатывать деньги инвестициями.
А тут еще активизировались поставщики тростникового сахара из Америки. Прибыль этого продукта давала миллионы рублей прибыли. То, что он был очень дорог и не доставался простым людям, их не очень-то интересовали. Закон рынка: хочешь — бери, хочешь — не бери, все добровольно.
Про свекольный сахар они и знать не хотели, решив придавить реформаторов деньгами, а при случае и силой, дав взятку нужным чиновникам.
Андрей Георгиевич, попаданец XXI века, конечно, был чужд таким настроениям. Поговорив немного, он, восславив милостивого Бога, по-доброму сказал чуточку слов, и даже денежек предоставил. Конкурентам он вообще ничего не сказал. Те сами, узнав, кто появился на стороне свекольного сахара, тихонечко ушли.
О дележе прибыли не говорили. Феодальная России того времени была не той страной, где господствовало патентное право. Нет, здесь по-прежнему решало право сильного и денежного. Так что сколько дал его превосходительство министр и действительный тайный советник, тому и должен радоваться бесправный изобретатель. О святом положении его высокопоставленного покровителя Алексей Семенович не то, что не знал, просто не верил. Был он прагматичен до конца костей и в Бога, к сожалению, не верил. Да и не об этом речь.
Разумеется, изобретатель был щедро вознагражден, хотя и сам Макурин оказался завален деньгами. Это ведь даже если по несколько копеечек с россиянина взять, то сколько будет? А брали больше, гривенниками, даже полтинниками, а кто богаче рублями. Очень уж вкусен и дешев был сахар. А уж пищевая промышленность сразу брала на миллионы рублей.
По этому поводу, Макурин сам хвалил свою продукцию. При чем, как хвалил? Скорее уж заваливал императорский стол. Когда еще российский дешевый свекольный сахар не был известен, а головами тростникового давали взятки, так они были дороги, Андрей Георгиевич принес на вечерний чай голову сахара и смело взгромоздил ее в центре стола личной августейшей столовой.
В ней было в этот час только трое мужчин — Николай I, цесаревич Александр и сам Макурин. Вообще, император, как военный, все любил делать «во фрунт», в том числе и кушать. Его семья к этому давно уж была приучена. Но порядок к ужину был более мягок и каждый приходил, как мог.
Николай покосился на сахарную голову, но смолчал. В конце концов, ужин это не парадный строй, каждый волен носить свои продукты, раз уж был приглашен. Так что сахар был как бы не был увиден ни императором Николаем I, ни, тем более, цесаревичем Александром. Хотя тот и хмыкнул и укоризненно посмотрел на святого, что ж ты, мол, делаешь? Но словами никак это не обозначал.
Но Макурин не сконфузился, более того, он даже сам предложил сахару императору. Николайк сладкому был равнодушен. Ел, конечно, тем более с чаем, но не преувеличивал. И от предложения Макурина отказался, показал маленькой ложкой, мол, пью со сладким вареньем.
Тогда настырный сегодня министр предложил сахар цесаревичу. Тот не отказался, отщипнув специальными щипчиками небольшой кусочек.
Подождав, пока тот его, не торопясь, употребит с кружечкой чаем, Андрей Георгиевич поинтересовался, как ему вкус?
Александр оказался в тупике. Не отравить ли собирается их святой, отправить так сказать к Богу в гости. Впрочем, с этим не шутят. И с ядом, и с Богом. Поинтересовался у спрашивающего, что вкус немного странен, а, в общем, в чем, собственно, дело?
— Ваше императорское высочество! — торжественно сказал Макурин, — позвольте вас поздравить, вы первым попробовали российский сахар, изготавляемый из свеклы!
— М-да? — теперь уже заинтересовался Николай. Откусил кусочек, запил чаем, опроверг сына: — ничего такого он не почувствовал. Сахар как сахар, сладкий и вкусный. Не знаешь, так и не поймешь, тростниковый он или свекольный.
— Ну да, — вынужден был признать Александр, — сахар он, прежде всего, сахар.
— И почем стоит фунт? — задал Николай самый важный для себя вопрос.
— Наша компания продает по два-три рубля, — машинально ответил Макурин. Николай заметно поморщился. Стоимость свекольного сахара кардинально от тростникового не отличается. Стоит ли тогда ломать копья?
— Извините, ваше императорское величество, — постарался реабилитироваться попаданец, помня, как он опростоволосился в свое время с солью, — это голова сахара столько стоит, фунт будет гораздо дешевле. При массовом производстве миллионов пудов фунт будет не дороже десяти — пятнадцати копеек. А производить мы будем десятки миллионов пудов.
— Это же другой вопрос! — повеселел император, — за такую цену я куплю у вас сахар на большой объем.
Речь, конечно, шла не об императорском столе и даже не обимператорском дворе. Это не такие расходы, чтобы у российского Самодержавца голова болела. Нет, прежде всего, Николай беспокоился об армии.
На протяжении XIX века не только у благородных генералов, но и у массового офицерства и даже у унтер-офицеров и рядовых возникла стойкая привычка к чаю и сахара. И теперь никого не удивляет, когда на завтрак и ужин военные ограничивают себя сладким чаем и полуфунтом ситного. Сволочи из купечества немедленно подняли цены. И если с ними еще можно разделаться, то вот на международной арене никак не получится. Любая напряженная обстановка или, не дай Бог война, чай и сахар немедленно исчезнут из России.
И если чай еще может быть заменен, то сахар почти нет. Туземного сахара производится мало и он весьма дорог. Это будет такой страшный удар, что страна проиграет войну, даже не начав ее. И ведь никакая замена в виде фунта хлеба за день или полуфунта мяса положение не изменит.
Потому и оживился, поняв, что сахар свой, из местного сырья и производства. Как он вовремя нашел начинать создавать этот товар!
В общем, вечернее чаепитие у них закончилось конструктивно и благодушно, и даже Александра Федоровна с детьми не только не помешали, а, наоборот, оживили разговор. А дочь Татьяна, пусть и взрослая, никак не могла понять. Как это в холодной России можно выращивать тростник. Ведь сахар можно производить из сахарного тростника, правда?
А когда Николай сообщил, что нет, сахар можно производить еще из свеклы, наотрез в это отказывалась, так что ее августейший монарх сначала раздражался, а потом смялся.
И только Андрей Георгиевич несколько раз ловивший внимательный взгляд, несколько обеспокоился. Она что, никак не успокоилась, маленькая проказница?
Но все в конце концов, закончилось, прошло и это вечернее чаепития, при чем на оптимистичной ноте. Николая радовал отечественный сахар, который внешние враги никак у нас не отберут, Макурина же тешил тот факт, что он не зря оказался в XIX веке и на доброе действие Бога ответил своим поведением. А деньги… что деньги? Миллионы рублей XIX века, конечно, лишними не будут, но, в конце концов, на тот свет, к Господу Богу, деньги и не возьмешь, а земная жизнь проходит быстро. Первую тысячу можно еще заработать с радостью, а сотую уже как-то откровенно занудливо.
После чаепития пришлось еще немного заниматься делами. Виноват оказался Николай, который буквально утащил Макурина с собой. Он же не только министр, но и столоначальник Е.И.В. собственной канцелярии. Министр и действительный тайный советник как-то не соотносились между собой со столоначльником, но Николай «по-дружески» попросил его потянуть и эту должность. А то ведь ни столичные дворяне-письмоводители, ни бывший коллежский регистратор Гаврила (ныне титулярный советник) до конца не тянули до своего начальника.
Поговорили немного, проработали несколько документов, Николай напомнил, что завтра будет заседание Государственного Совета, на котором ему надо обязательно быть. Впрочем, все это мелочь, официальная причина побеседовать на важную тему. Другое тяготило. С Турцией опять назревала очередная война и российский император хотел обязательно поговорить со своим поданным (шутка). Поговорить о грядущей войне он действительно хотел, но со святым, а это две большие разницы, настолько большие, что император выискивал серьезные причины, а когда святой, подумав, согласился, заметно облегченно вздохнул.
— Господь наш Бог, — объяснил Макурин, — считая, что все народы одинаковы, все же находит некоторые народы излишне агрессивными. И если они опять начнут войну, то неплохо бы их остановить. В турецко-российской войны Россия делает богоугодное дело.
— А-а? — удивился цесаревич Александр, который опоздал, но внимательно слушал разговор отца со святым. Он уже знал, когда Макурин был министром, пусть не обычным, но администратором, а когда становился святым. С первым можно было поспорить, а отец даже приказать, пусть и очень вежливо и мягко, со вторым только слушать и подчиняться, ведь иной раз через его лицо явственно выходил сам Господь Бог. Но ведь спрашивать немного можно, правда?
Спрашивать было можно и святой, показывая это, спокойно ответил:
— Господь Наш Бог отнюдь не граф Толстой, он уж излишне увлекся несопротивлением, а Бог всегда отвечает удар на удар. И хотя сравнивать турок с Ним, Всесильным и Могущественным никоим образом нельзя, но эти злобные гады могут постоянно нападать на мирных соседей, а вот это уже очень нехорошо. Когда-нибудь, лет через двести — триста, сами турки станут мирными. Но для этого их надо примирить, а средством для этого станет Россия. Увы, но это так.
Оставив августейших отца и сына обдумывать его мысли о Милосердном, хотя и Грозном Господе, он поспешил домой.
Там у него была своя напасть — очень грозная и вдвойне теперь капризная, хотя и очень красивая. Что поделать, у Настеньки гормональный взрыв и ей приходилось бороться самой и еще подключить его. Ничего, это он сумеет. В XXI веке у него не было беременной жены, но он даже на работе сталкивался с этим и знал, до какого состоянии капризной фурии доходят женщины.
Настенька еще очень даже белая и пушистая по сравнению с ними. А то, что и ему приходится страдать, так ведь и сам виноват. Сыночек-то появился при непосредственном его участии, хе-хе! Ничего, жене куда тяжелее, ей еще рожать, а он только должен потерпеть максимум месяц — два, охо-хо, скорее уж!
Настя сейчас доводит себя до состояния… нет, не смертельного врага, больше такой зверушки, очень симпатичной и милой, но одновременно чудовищной и бестолковой. Когда сейчас с ней общаешься, никогда не знаешь, что от нее ожидать — раздражающего крика, непонятной жалобы, виноватой ласки…
Надо терпеть. Андрей Георгиевич видел своим особым взглядом, что сознание ребенка уже проснулось. Человеком он еще не стал, но уже все чувствует. И когда с ней будешь ругаться, то, по сути, будешь цапаться с двумя самыми близкими людьми на этой планете.
Санки подъехали к «замку Татищевых» — все так называют и он, чтобы не выходить из общего ряда. Хотя, честно говоря, попаданцу XXI века виделось, что это был просто большой дом, не самый, кстати, крупный. Просто в них предполагалось жить несколько семей, а не так вот два человека. Солидно вышел из санок, как ему показалось, взял большую картонную бонбоньерку с конфетами из его ресторана. Кафе со сладостями и напитками здесь еще не было принято заводить, а вот такие многоступенчатые рестораны, в которых можно не только вкусно поесть, но и попить кофе с пирожными и мороженными, пожалуйста. Надо попробовать провести сеть забевалок и небольших ресторанчиков под общим названием бистро, — решил он напоследок и окунулся в домашние заботы
Настя вышла к нему с опозданием, и он, уже поднявшись на второй этаж и остановился в затруднении — искать ему ненаглядную в комнатах второго этажа или подняться еще на третий? И ведь и слуг нигде не видно. Ни прелестного постреленыша Аленку, ни служанку Марию, тоже, между прочим, беременной, но выносящую своего первенца более стойко. Ни даже слуг — мужчин, предпочитающих находится от своевольных теперь женщин подальше. Но ведь все равно находящихся здесь же в доме!
О-о, кажется, кто-то бежит, и, судя по легкости шага, Аленка. Опять куда-то послала ее Настя. Как тяжело ее встретила жена, так и не прижилась, все норовит ревновать и под этим поводом как-нибудь отругать, слава Богу, не выпороть. И ведь не отчитаешь пока Настю, не обсмеешь ее ревность к сопливке девчонке. Если она все еще не образумиться, что мало вероятно, придется ее выдать замуж и направить куда-нибудь в городской дом-замок, которых, к счастью, сейчас достаточно.
— Стой, Аленка! — едва остановил он девчонку, — где барыня находится и в каком она состоянии?
Инерция разбегавшейся малышки так была велика, что чуть было не развернула взрослого мужчину в пять пудов веса. Но он все же устоял и тормознул бывшую нищенку.
— Ой, барин! — белозубо улыбнулась она стеснительно, но руку его не отпустила. Похоже, она все еще не чувствует себя женщиной и не понимает, что от большинства мужчин надо держаться подальше, если не хочешь оказаться в интересном положении или, хотя бы, не получить авторитет гулящей девки. Или влиятельным господам, по его мнению, все возможно?
— А меня как раз за вами послали. Барыня подумали, что, наверное, вот-вот приедете, а его не найдете. Дом, чать, большой, а нас здесь немного. Так ведь и не найдете друг друга-то, поди.
Эх, крошка, как я тебя понимаю. Даже мне, человеку XXI века, и то видится дико. А тебе дитю маленькой крестьянской избы, кажется невообразимо.
— Пойдем, Аленка, к моей бедной жене. Где она, кстати? — как бы между прочим поинтересовался Андрей Георгиевич.
— Так это у камина, — простодушно удивилась Аленка, — ноги греет. Объяснила: у беременных всегда так, то жарко, то холодно. Маленький-то к жизни привыкает, а с ними и мама мучается.
— Боишься так же забеременеть? — полюбопытствовал Макурин, хотя и понимал, что девочке, может быть, и неприятно.
Но Алена, как и все крестьянки, видела жизнь практически. Пояснила дурачку барину, не знающего простую народную жизнь:
— Грешно не рожать, пусть и мучительно. Или я не женщина какая? Грех не принести новую жизнь и напрасно прожить свою судьбу.
«Во ведь… женщина, — удивился Андрей Георгиевич мысленно, — сама-то еще пигалица, а рассуждает, как взрослый человек. Еще учить начнет жизни».
Словно услышав мысли барина, она невзначай поинтересовалась:
— Хозяин, а ты мне мужа хорошего найдешь. Пора уже, пятнадцать годов пришло. Чтобы все, как у людей, в церкви батюшка благословил, а потом детишки пошли. Худо без них-то будет.
«Экая она меркантильная, все выгоды ищет, рыжая лиса плутовка. И ведь даже не стесняется совсем!»
Подумал несколько цинично, и самому стало неприлично. Жизнь у них такая, а не они такие. Родился, вырос, рожай сама поскорей, пока молода. А то потом рожать будет тяжело, с кем будешь в старости? Это ведь не XXIвек, когда государство по-барски с господского плеча дает пенсию. Сейчас считается нормально, когда дети кормят. А для этого их надо сначала родить. Как это говорится: один сын — не сын, два сына — полсына, три сына — вот это сын. А барин, этот самозваный отец, все тянет, своими делами все занимается.
— Найдем тебе, Алена ровню. Чтобы ни он тебя не стеснялся, ни ты его. Сама-то не смотришь? Вдруг какому понравишься, а?
— Что ты, барин! — возразила она, наконец-то заалев, — стыдоба это, самой мужа искать. Батюшка или, вон ты, барин, найдешь мне жениха хозяйственного, состоятельного. Вот и будет у нас любовь.
«А что, может и действительно выдать ее замуж? — подумал вдруг помещик Макурин, — мне раз плюнуть, а девушке жизнь исправим. Заодно и Насте повода больше не будет нервничать».
Вот как оно сказывается большие размеры зданий! Пока дошел до жены на третий этаж, додумался служанку замуж выдать. Оно хоть и не родная дочь, но и не совсем чужая. Вот через год детей придется в доме — Настя с сыном, ее подружка с просто ребенком и пока Аленка потенциальная жена.
Подумал и решительно шагнул в комнату, где сегодня остановилась Настя. Это была уютная гостиница, и в центре стоял, как водится, красивый, уютный камин, по решению хозяйки зажженный, где она, находясь в роскошном кресле, грела свои ноги, протягивая их к горячему огню.
Хотя по зимнему холодному времени в доме топились все четыре печи, но камин как-то не казался лишним. Андрей Георгиевич с удовольствием протянул руки к открытому огню, заодно поинтересовавшись у жены ее здоровьем.
Нехотя поздоровался, понимал, что прямо ведь нарываешься на «приветы».
И ведь точно! Настя с полуоборота, едва успев рассказать про «плохое здоровье», наехала на любовные отношения мужа со служанкой Аленой. Ладно хоть, не стала ругаться матом, но все равно не хорошо. Ведь то, что маленькая девушка, почти девочка стоит невдалеке, ее совершенно не волнует. Простые люди — это, как видно, и не люди совсем.
В раздражение, он несколько раз ударил кулаком правой руки по открытой ладони левой. Хорошо, хоть не в личико ударил, хоть так не смог.
Настя, почувствовав, что переборщила и муж может взорваться, притихла. Сказала жалобно:
— Я плохая жена да? И не красивая очень, так ведь?
— Не говори ерунды, Настя. Ты очень красивая беременная женщина и верная жена, просто из-за этого очень капризная. А я вечером прихожу усталый и без того нервный. Помни, самая легкая возможность получить от раздраженного и злого мужа кулаком в свою прелестную мордашку — нудеть по мелкому поводу и без повода обо всем!
— Да! — неприятно удивилась Настя, — ты такой всегда добрый и милый, и ты святой!
— Я, прежде всего, человек, — отрезал Макурин, — и ничто человеческое мне не чуждо. А вот ты злая, явно тешишь Дьявола. Помни об этом! Когда я ударю тебя, я буду мучить не тебя, а дьяволово семя в тебе.
— А-а-а! — только и могла сказать Настя, поглаживая по большому животу, как последнему доводу в свою пользу.
Однако, она не учла, хотя и знала, что в животе у нее находится мальчик, тоже будущий мужчина. И он энергичными пинками дал знать, что он за папу и, соответственно, против мамы.
Бедная женщина горько заплакала от боли и тоски. Не для того, чтобы разжалобить нехорошего мужа, а просто стала лить от плохой, как она думала, жизни.
Макурин вздохнул. Ведь же ж, опять он стал виноват! Как женщины умудряются это делать?
Присел на карачки рядом с ее креслом, уже мягче сказал:
— Не плачь, милая, я еще не бил.
От того жена зарыдала громко, слезы уже не капали, а лили из глаз ручейками. Ох, как трудно разговаривать с беременными женщинами. Ты или должен со всем соглашаться, либо чувствовать себя откровенным злодеем.
Остается только крепнуть и думать в русле народной пословицы: «чем больше женщины плачут, тем меньше они ходят по нужде». Ладно уж, раз такая драка:
— Чем Алена тебе не нравится конкретно, Настя? Скажи мне, я немедленно решу эту проблему?
Сказал, а сам подумал, что главная проблема — беременность, а точнее, повышенный гормональный уровень. Впрочем, Алену все равно надо выдать замуж. А Настя, так или иначе, найдет причины горько пореветь и позлословить про нехорошего злобного мужа и хорошую лапочку жену.
— Она, — всхлипнула Настя и задумалась. То, что на сейчас завидует красоте и молодости Алены и ревнует, поскольку муж просто так с ней разговаривает, это точно. Но что конкретно? Говорить, что она ревнует из-за их разговора при ней, Настя не хотела, поскольку даже в таком неуравновешенном состоянии понимала, что это довод глупой дурочки. Наконец, сформулировала: — мне не нравится, что она такая красивая и незамужняя, находится рядом с ней и ты с ней разговариваешь, а за моей спиной, можете целоваться и вообще!
— Пусть, — согласился Андрей Георгиевич, — красивая, это не ко мне, я ее уродовать не буду. А вот замуж выдам. Да, Аленка?
— Да, барин, — тоненько, наконец, произнесла девочка, судьбу которой взрослые делили, как мешок картофеля.