- Туговато, Матвей Ильич? - раздался за его спиной голос Егора Ивановича. Когда вошел он, Песцов не слышал, а может быть, и не выходил вовсе, остался незаметным где-нибудь в углу.
- Здравствуйте, Егор Иванович! - Матвей задумчиво прошел к столу. Суета какая-то.
- Машина большая, а сцеп один - вот она и тяжело вертится, - сказал Егор Иванович. - У нас ведь все от одного колеса норовят двигать.
- Да, Егор Иванович, норовят. Добро хоть колесо-то надежное попадет.
- Мы вот, колхозники, промеж себя часто балакаем - порядок у нас не тот. А ведь можно к хозяйству приноровиться...
- Как?
- А вы приходите вечером ко мне на чашку чая. Мужики соберутся. Вот и потолкуем.
- Приду обязательно!
Вышедшего из правления Егора Ивановича встретил Семаков.
- Дай-ка прикурить, Егор Иванович.
Тот достал спички, протянул их Семакову.
- Далеко идешь? - спросил Семаков, возвращая спички.
- Заверну домой на минутку да на поле.
- Может, велосипед прихватишь, - кивнул Семаков на прислоненный к палисаднику Надин велосипед. - А то Песцову-то некогда отвозить его... Председатель! Временный, правда.
- Какой велосипед? - переспросил Егор Иванович.
- Да ты что, не узнаешь? Твоей племянницы велосипед, агрономши!
- Надькин? А чего он здесь валяется? При чем тут председатель?
- Чудак человек! - губы Семакова тронула снисходительная усмешка. - На нем Песцов на работу приехал.
- Откуда? - все еще недоумевая, спрашивал Егор Иванович.
- Говорят, возле реки в копнах спали... Вот он и торопился.
Вдруг Егор Иванович побагровел и угрожающе двинулся на Семакова.
- Сволочь!
- Полегче! - Семаков отстраниться, растопырив пальцы.
- Блоха! - Егор Иванович пошел прочь.
- Все-таки советую взять велосипед. А то чужие приведут, - очень вежливо сказал Семаков.
Егор Иванович вернулся, взял велосипед и, сдерживая ярость, процедил:
- Гнида...
"Ну ж я ей задам, срамнице!" И чем ближе подходил он к Надиному дому, тем сильнее кипела в нем ярость. Велосипед внес в сени и, сердито грохая сапогами, прошел в дом. Но Надя словно не заметила его; она приехала с Косачевского мыса, легла на койку поверх одеяла, запрокинув голову, и смотрела в потолок.
- Велосипед привез, - грозно сказал Егор Иванович.
- Спасибо.
- Валялся возле правления.
- Кто?
- Нехто! Совесть потеряла ты. Вот кто!
- Ты что это, дядя Егор? - Надя присела на кровати и с недоумением уставилась на Егора Ивановича.
- А я-то, дурак старый, еще дорожку ему указывал. Способствовал. Думал, у вас как у порядочных людей. А вы уже в копнах ночуете!
- Ах, ты вот о чем! Это мое дело. Тебя оно не касается.
- Конечно, меня не касается! - Егор Иванович всплеснул руками. - Твои грехи-то глаза мне колют. На людей стыдно смотреть. Хоть бы седины мои пожалела.
Надя резко поднялась и подошла к Егору Ивановичу с побелевшим лицом.
- Стыдно, говоришь?! А мне, думаешь, не стыдно? А меня кто жалеет? Мне двадцать шесть лет... А у меня лицо-то задубело, как выделанная овчина... Круглыми днями мотаюсь на ветру, на жаре, на холоду... А ночью уткнешься в подушку да ревешь от тоски. Кому слово скажешь? С кем здесь пойдешь? С Сенькой-шофером, что ли?
- Ну, ты это другой оборот взяла, - сказал Егор Иванович, отступая.
- Тебя бы на мое место, небось другим голосом запел.
- Как бы там ни было, а линию свою держать надо.
- Наплевать мне на линию! Я жить хочу!..
- Сдурела ты совсем, баба. У всех на виду... Срам!
- Ну и пусть смотрят! А я буду, буду!..
- Эх ты, атаман. - Егор Иванович вышел, хлопнув дверью.
Надя легла на кровать и зарыдала, комкая подушку.
27
Вот и прошли две недели, которые так много значили для Песцова. Он и раньше ходил по земле не гоголем, но все-таки, приезжая в колхозы, давал указания, продвигал в жизнь, так сказать, решения, вынесенные в кабинетах, то есть делал все то, что обычно делают люди его положения и круга, но теперь он как бы остановился и понял, что дальше он не пойдет по той дороге ни за какие коврижки.