Я подумал, что теперь меня достали. Безоружным. А если побежать? Будут стрелять? Живой я мешаю всем, по крайней мере, в этом городе и именно сегодня.
Не в первый раз пришла ко мне догадка, что Ефим Шлайн - предатель.
Марина сдать не могла... А если это работа Тармо? Голубые непредсказуемы и мстительны. Ах, иметь бы телефон под рукой! Один звонок в Цюрих: пришел ли шлайновский гонорар? Маме и Наташе на пять-десять лет хватит, пока не пообвыкнут в новом положении. Может быть, Наташа найдет и мужа...
Размышления о новом муже для жены, которая не успела овдоветь, прервало постукивание в заднее стекло "шестерки". Я обернулся. Знакомая личность с белесыми бакенбардами - старший из марининой парочки слежения, сторожась непредвиденной реакции, сделал успокаивающий знак. Приподнял рацию, ткнул пальцем в неё и указал на вход в подвальную студию Тармо. Приглашали.
Марина, конечно, классный профессионал. Ухватилась за хвост Ефима и записала мои разговоры с ним. Теперь поставила, образно говоря, мережу, в которую я и заплыл... Ничего личного. Это - работа. И она её выполняет. Во имя Франции, скажем так. Я же пижонски считал отношения с Мариной сугубо личными. Ну, кое-какая взаимопомощь, иногда и в порядке дружеской поддержки. И во имя ничего.
Живым, конечно, останусь, подумал я, но теперь меня достали все и окончательно.
Ийоханнеса Эйкевича распяли лицом к стене с раздвинутыми, как положено, шире плеч ногами и заложенными за шею руками.
- Муж вашей любовницы иностранец, - прошептал уголком рта преданный водитель, покосившись в мою сторону. - Что он бормочет по-немецки, я не понял. Пистолет у него ерундовый, скорее всего, газовый. Он посчитал, что я - это вы. Скажите, что я - не вы, а вы - не я... Какой скандал! У вашей тещи будет что смаковать до конца её дней! Я вам не завидую...
Я подмигнул кригскамараду Дитеру Пфлауму, подтолкнул Ийоханнеса Эйкевича в сторону выхода из полуподвала и занял его место. Повернулся лицом к стене, поднял руки и раскорячил ноги. Сброшенный на пол ружейный чехол шевелился и мяукал между моих офицерских сапог, несколько утративших первоначальный лоск.
Значит, немцы оставили Пфлаума в Таллинне. Четкие, логически мыслящие, дисциплинированные немцы. Да и Марина, благородный корреспондент, оказалась благороднее, чем я полагал, притащив третьего лишнего! Она едва сдерживала улыбку, стоя в дверях, а за её спиной извивались и шелестели на бельевых веревках проявленные пленки. Змеиное царство.
- Как дела в "Каякасе"? - спросил я, когда таксист вышел. И, повернувшись к ним, сполз, вытирая шубой конденсацию на стене, на пол и, усевшись, с наслаждением вытянул натруженные ноги.
- Ты жив! Ты жив! - сказала Марина, присаживаясь передо мной.
- В таком положении из-под твоей мини-юбки виднеются трусики. Неужели нельзя быть скромнее? - сказал я по-французски, чтобы понял и Дитер.
- Театр Достоевского, - сказал он с ужасным акцентом. - Сколько вам нужно минут на спазматический половой акт в состоянии стресса? Время не ждет, любовнички!
- Достоевский не играл в театре, - сказала Марина. - Он был писателем.
- Разве? - откликнулся Дитер. - Ну, другой театр... Там три украинца заправляли. Немирович, Станиславский и Данченко. Я изучал. Евразийцы и мракобесы, говорят. Вроде Гоголя, князя Кропоткина и вас обоих.
Я рассмеялся. Возможно, немного нервно. Дитер и Марина, оба были реальной помощью, пришедшей в нужное время и в нужном месте. И новой надеждой. Не совсем той, какой хотелось. Какая хотелось, конечно, ещё только собиралась запрягать, чтобы потом и понестись, но уже вдогонку за остальными.
- Ты сильно поднаторел в русских делах, Дитер, - сказал я.
Щека Марины становилась совсем мокрой. Как хорошо оставаться живым, подумал я, а она ревет словно прощается навсегда, и сказал:
- Перестань, мы совершенно отсырели. Дитер подумает, что и я плачу.
- Я уже ушел, - сказал он, - я подожду... Валяйте. Сотрясайтесь в рыданиях и совокуплениях, мать вашу так и эдак! Но времени на это нет...
Она уселась верхом на моих коленях. И переменила одну мокрую щеку на другую. Имели мы право, пользуясь словами Тармо, на личную жизнь?
- Я увезу тебя сегодня к себе, - шепнула Марина по-русски.
- Ты хочешь сказать, что Рауль в море? Это - предмет особого разговора, к которому, боюсь, придется привлечь и Дитера. Он надолго? Дитер?
- Немецкий представитель на переговорах с Бахметьевым и свита, включая и ответственных за безопасность, уехали. Они засобирались, едва узнали об инциденте возле музея. Никто не хочет скандала. Они уверены, что это работа Москвы.
- И я один из путаных аспектов этой работы?
Марина кивнула. Я отстранился, упершись затылком в холодноватую стенку. Слезы стекали двумя потоками вдоль крыльев её набухшего носика.
- Пфлаум оставлен специально?
- Пфлаум обратился ко мне в "Каякасе". Бассейн предупредил немцев о готовящейся здесь заварухе, когда получил от меня информацию о вашем разговоре со Шлайном здесь, в студии. Когда немцы уезжали, Дитер остался и попросил свести с тобой. Это представлялось нормальным...
- Значит?
- Значит, ему приказано вступить в контакт с тобой. Немцы полагали, что покушения все-таки не будет, предотвратят. Эстонцы не смогли ответить немцам определенно, что же случилось с генералом Бахметьевым, и сообщить, кто действительно нападал. Генерал убит?
- Хуже, - сказал я, не решаясь отереть её слезы подпаленным рукавом дохи. - Его украли.
- Хорошо, что не вместе с немцем...
- Немцев не крадут. Боятся. Крадут русских. Никто не заступится.
- Ты, что же, теперь работаешь на патриотических началах?
Она откинула голову, подтянула колени, оперлась руками о мои плечи и встала. На ней были фиолетовые колготки, шерстяная мини-юбка и спадавший с плеч свитер с глубоким вырезом. Потерла пальцы, испачканные об искусственный мех моей дохи. Внешней стороной согнутой ладони отерла щеки. Улыбнулась. Совсем не радостно. Информация, которую она передаст в Бассейн, охарактеризует наши отношения на данном этапе как вялотекущие. Я бы тоже назвал их так.
- Бассейн вломился в наши отношения. Тебе велят расстаться со мной? спросил я.
- Он вломился в них с самого начала, - сказала Марина. - Ты что, не догадывался?
- Ты бросаешь меня?
- Чтобы не обманывать ни тебя, ни Бассейн.
- И Рауля?
- Рауль - муж.
Мурка со свалявшейся в перья шерсткой высунулась из ружейного чехла с отпрыском в зубках. Мяукнула. Нырнула за следующим.
- Скоро вы там?! - заорал Дитер из съемочной-кабинета.
Я обнял Марину за талию, и мы вышли к немцу, который смотрел приветливо и весело. В Легионе мы обычно оказывались с ним в одном отсеке казармы или в той же палатке - Дитер и я. А выпивали чаще втроем - за тентом или за выгородкой Рума, которому полагалось отдельное офицерское помещение
- Что с генералом, Бэзил? - спросил Дитер, пожимая мне руку.
- Захвачен, - сказал я.
Марина, подрыгав ногами, сбросила туфли и забралась на диван с подушками, выставив нимфеточные коленки.
- Где он теперь?