Джон Уиндем
ПОРА НА ПОКОЙ
Перевод с англ. И. Мудровой
Пейзаж не радовал. Глаза, помнившие земные красоты, отмечали в этой части Марса нечто вроде обыкновенных задворок. Широкое водное пространство, блестя серебром, простиралось до самого горизонта. Справа за жиденькими зарослями кустиков, напоминающими камыши, примерно на милю виднелась плоская насыпь красноватого песка. За ней вдалеке вставали темно-красные горы с белыми вершинами.
Берт плыл по каналу. День был ясен и мягок. Ровные волны широким веером расходились позади и затем тихо таяли, сливаясь с водной гладью. Молчаливое пространство смыкалось за его спиной, ничто не напоминало о том, что здесь кто-то был.
У Берта был катерок. Он сам его конструировал, и сооружение получилось весьма нестандартным. Во всяком случае, ни на Марсе, ни в других местах, где ему приходилось бывать, но не видел ничего подобного. Приступая к его строительству, он даже не представлял себе, как должно быть устроено судно. Вначале у него не было не только проекта, но и сам замысел был довольно смутным. В процессе работы и он то и дело терпел изменения, поскольку все зависело от тех материалов, которые попадались под руку. Однако под конец все же вышло нечто среднее между сампаном, плоскодонкой и элементарным вездеходом. И Берт был этому рад.
Сейчас он развалился на корме катера, расслабившись и погрузившись в приятное безделье. Правую руку в рваном рукаве он небрежно кинул на румпель, левой лениво почесывал грудь. На длинных, тощих ногах были плотно прилегающие сапоги оригинального фасона с брезентовым верхом и прочными подошвами из склеенных веревок. Их он сделал сам. Штаны он тщательно залатал и заправил в сапоги. Свои тощие, неуклюжие ноги он берег. Мало ли что. Из-под дырявых полей видавшей виды фетровой шляпы торчала рыжая борода, подстриженная клинышком, и блестели неподдельным любопытством темные глаза, оживляя его серое худое лицо.
Бормотание старого мотора доставляло ему огромное удовольствие. Оно напоминало мурлыканье ластящейся кошки. Берт представлял механизм своим старым товарищем, он заботился о нем и всегда был к нему внимателен. На это тот благодарно отвечал размеренным спокойным ворчанием и уносил Берта все дальше и дальше.
Иногда Берт ловил себя на том, что разговаривает с мотором, делится своими разочарованиями и мыслями. Его пугало то, что это вошло в привычку. Он этого не одобрял, пытался с этим бороться, когда замечал за собой, но все чаще он забывался настолько, что не мог контролировать себя. В душе он испытывал благодарность к верному старому другу за то, что он пронес его через тысячи миль по воде, ни разу не высказав недовольства.
Тишина, которая нависла над пустыней и водой, словно горький упрек, не пугала Берта. Она нисколько не раздражала его, не выводила из себя, как обычно бывает с людьми. Берт жил в колонии, среди нескончаемого шума, суеты и иллюзий надежды. Вот это он ненавидел, и ненависть гнала его в неизведанное, за приключениями. Если он не находил приключений и вынужден был возвращаться, он впадал. в отчаяние. Хотел-то он совсем немногого: не сидеть на месте, шататься, .словно цыган.
Берт Тессел... каким он был много лет назад. Свою фамилию он слышал в последний раз так давно, что забыл, как она звучит в человеческих устах. Фамилия вроде была, как у всех, но он был просто Берт. Для тех, с кем общался - Берт, и все.
- Ну вот, почти и приехали, - пробубнил он, обращаясь к равномерно журчащему мотору и к самому себе. Чтобы лучше видеть, он приподнялся, оперевшись на локтях.
Берег теперь выглядел чуть по-другому. Между кустиками появилась жесткая трава. При малейшем дуновении ветерка длинные стебельки растений с отливающими металлическим блеском листьями наклонялись, все в них дрожало и нежно звенело. Впереди были заросли этих растений. Даже если сейчас остановить мотор и идти по инерции, то тишины уже не будет - он погрузился в тихое позвякивание миллионов маленьких жестких листьев.
- Медные колокольчики проезжаем, - констатировал он. Да, теперь уже скоро.
Он открыл сундучок, который был у него за спиной, и вытащил истрепанную карту. Он сверился с ней, потом открыл замусоленный блокнот, нашел нужную страницу и пробежал глазами список имен. Бормоча их, словно заучивая наизусть, он заложил бумаги обратно в сундучок и больше не отрывался от дороги. Примерно через полчаса на горизонте появилось темное пятно, выделяясь на однообразной береговой полосе.
- Вон оно, - громко сказал Берт, вдохновляя мотор еще на несколько миль. Последних.
То, что столь необычно выглядело даже с огромного расстояния, при ближайшем рассмотрении оказалось сплошными развалинами. Веранда у их основания носила по бокам следы украшений барельефами. Ныне они настолько стерлись, что угадать их очертания было невозможно. Когда-то за верандой начиналась башня, об архитектуре которой тоже ничего не было известно, поскольку от всего строения уцелело не более двадцати футов в высоту. На полуразрушенных стенах тоже виднелись следы резьбы, и фундамент, выложенный из темно-красной породы, был очень красив. С расстояния в сотню ярдов от берега создавалось впечатление прекрасного уединенного уголка. Только сойдя на берег, можно было ужаснуться силе разрушений, нанесенных временем и природой.
Берт шел твердым курсом прямо на развалины. Оказавшись напротив них, он развернул свою неуклюжую посудину и, включив малую скорость, направился к берегу. Наконец, достигнув песчаного пляжика, катерок ткнулся в него носом. Как только Берт выключил мотор, на него нахлынули местные звуки: позвякивание металлических листьев, надрывные скрипы ветхого колеса, вращающегося несколько левее по берегу. Из глубины развалин доносился глухой стук.
Берт нырнул в свою крохотную каюту. Она была довольно уютной и могла по ночам сохранять тепло, но в ней было темно, так как стекло для окошка он так и не достал. Пошарив в темноте, он нащупал саквояж с инструментами и пустой мешок на палубе, перебросил их через плечо и перешагнул через борт в воду, чтобы выбраться на берег. Он закрепил катер, чтобы не дай бог не унесло. Вода стоячая, но все же... Наконец он двинулся широким легким шагом по направлению к развалинам.
Со всех сторон к этим остаткам древнего строения примыкали поля, на которых взошли аккуратно посаженные хлеба. Узкие оросительные каналы разделяли поля на ровные зеленые квадраты. Под одной из стен развалин приютились ограда и навес, кое-как слепленные из обломков некогда могучей башни. Несмотря на подозрительный внешний вид, навес был довольно крепок, и из-под него доносилась успокаивающая возня и похрюкивание небольших животных. В одной из стен была прорублена дыра, служившая дверью, в остальных - закругленные отверстия, которые, без сомнения, были окнами, естественно, без стекол.
Во дворе находилась женщина. Двумя толкушками, которые она держала в обеих руках, она толкла зерно на плоском обтесанном камне. Кожа ее была красновато-коричневой, темные волосы, высоко поднятые, обвивали голову. Одеждой ей служила коричневая юбка, разрисованная цветами по старой моде. Она была уже немолода, но тело ее сохраняло упругость мышц и гибкость стана.
Когда Берт приблизился, она подняла на него глаза и произнесла глубоким грудным голосом на местном наречии,
- Лривет, землянин. Тебя так долго не было. Мы заждались.
- Я старался не опоздать, Анйка, - ответил Берт на том же языке. - Мне кажется, что я явился в то же время, что и прежде.
Он опустил вещи на песок. Тут же стайка маленьких банкунов кинулась на исследователя. Разочарованные, они принялись юлить у его ног, жалобно мяукать и тыкаться в него своими обезьяньими мордочками. В кармане у Берта были для них орехи. Он присел на камень и бросил им горсточку. Вспоминая имена из блокнота, он поинтересовался у Аники об остальных членах ее семейства.
Вроде, у них все складывалось неплохо. В отъезде был только старший сын, Яндодо. С ней оставались младший Тенек, две дочки - Гуика и Зейла. У Гуики была семья: муж, дети. Со времени последнего посещения Берта у них появился еще один ребенок. Сейчас все, кроме крошки, ушли на работу в поле. Скоро уже им возвращаться. Они придут вон оттуда. Он оглянулся и увидел вдалеке маленькие темные фигурки, движущиеся неровной цепью.
- Вы должны собрать неплохой урожай, - заметил он.
- Слава Могучим, - инстинктивно отозвалась она.
Она продолжала заниматься делом. Он сидел на камне и с удовольствием рассматривал ее. Цвет ее кожи, краски окружающего мира, приобретающие особый колорит в свете клонящегося к закату неродного солнца, погружали его в мир Гогена. Его картины он очень любил. Как давно все это было... Гоген... Она, конечно, не походила на женщин Гогена, и, скорее всего, художника не вдохновила бы здешняя обстановка. Берту тоже сначала все это не нравилось. Марсиане выглядели, на первый взгляд землянина, хилыми и немощными из-за своих хрупких костей и воздушного строения тела. Но теперь Берту показалось бы невероятным присутствие в этой среде земной женщины. Она смотрелась слишком мощой и неповоротливой, как тумба, на фоне легких и гибких движений марсианок.
Аника чувствовала на себе его внимательный взгляд. На минуту она подняла глаза от работы и посмотрела на него. В глубине серьезных темных глаз он прочитал понимание и сочувствие.
- Как же ты устал, землянин, - выдохнула она.
- Да, моя усталость вечна, - ответил он.
Она понимающе склонила голову и снова принялась толочь зерно.
Берту было приятно, что его хоть кто-то, пусть по-своему, понимает. Марсиане были симпатичны ему своей искренностью и непосредственностью. Случилось так, что первые люди, высадившиеся на Марсе, воспользовались их слабостью и покорностью и стали эксплуатировать их, как только возможно. Аборигены были нищими, отверженными, бесправными. Это стало трагедией не только Марса, но и Земли, уже не первой трагедией Земли. Теперь, когда всему пришел конец, людям следовало бы постараться войти в контакт с марсианами, но они опять отгородились от них, поселились обособленными колониями. Как они так жили, Берту стыдно было даже думать.
Через некоторое время она спросила:
- Сколько же тебя не было?
- Месяцев семь. По нашему - около года.
- Да-а, долго... - она покачала головой. - Наверное, набродяжничался? Отчего земляне не любят нас? - Она пристально смотрела ему в глаза, пытаясь прочесть в них ответ. - Даже сейчас... Нисколько не лучше, чем прежде, - она опять задумчиво покачала головой.
- Все идет, как надо, - постарался Берт закончить этот разговор. - Так что же вы насобирали для меня на этот раз? спросил он о деле.
Она вздохнула, и он стал вполуха слушать о прохудившихся кастрюлях, о том, что никто здесь не может сделать сковородку, что колесо еле-еле крутится и не поднимает достаточное количество воды на поля. Яндодо попробовал было исправить дверь, соскочившую с петель, но ничего не вышло. Он слушал уже внимательно. Мысли его неуклонно возвращались к своей собственной неустроенной одинокой жизни.
Сказав: "Все идет как надо", он покривил душой. Он себя не обманывал, да и ее не проведешь. Ни у одного землянина теперь не могло быть "как надо". У кого-то было чуть получше, у кого-то хуже, но трагедия была у всех. Некоторые, как он, искали забвения в путешествиях, но большинство отсиживалось в колониях, пьянствуя и медленно угасая. Кое-кто пытался "приспособиться к местным условиям", под прикрытием темноты балуясь с марсианскими девицами. На их лицах и в поведении было заискивание, горечь и безысходность. Колонии были батогом, способным засосать кого угодно. Это становилось все очевиднее даже тому, кто не обладал особо развитым воображением.
Поэтому Берт выбрал беспокойную жизнь бродяги и шлялся по всему Марсу. Целый марсианский год он потратил на сооружение своего катерка. Он оборудовал себе рабочее место, наделал всякой кухонной утвари для торговли и обмена, изготовил инструменты лудильщика, собрал немного провизии. И однажды он снялся с якоря. С каким нетерпением он выбрался из колонии! К соотечественникам он заявлялся только за топливом для своего двигателя да еще зимовал. Но всю зиму он готовился к новым скитаниям, мастеря кастрюли и сковородки, которые больше всего пользовались спросом. Едва дождавшись конца зимы, он вновь с неистовой радостью бежал по неизведанным дорогам Марса. Так шли годы. В колониях же становилось все тягостнее и безотраднее. Поселенцы искали забвения в вине; пьянство и безделие неумолимо приближали их конец.
Вдруг в последнее время он стал замечать в себе нечто новое. По-прежнему нетерпение не давало ему покоя. По-прежнему он не оставался в колониях дольше, чем это было необходимо, но душа его. уже рвалась оттуда, как из клетки. Путешествия и приключения не приносили былого удовлетворения. Поселенцев он не любил, общение с ними не соблазняло его, но он стал задумываться о них, понял, почему они поддались стадному инстинкту, удерживающему их вместе, понял, почему они не могли не пить так много. Он дошел до того, что стал им сочувствовать. Такие изменения в самом себе заставляли его тревожиться, временами очень сильно.
Скорее всего, наступали возрастные изменения. В первый (и последний) свой космический полет он попал еще мальчишкой, в двадцать один год. Остальные были гораздо старше его. Теперь, через много лет, он стал испытывать чувства, которые те пережили уже давно - бесцельность, безнадежность существования, тоску по безвозвратно утраченному.
Никто не знал и теперь не узнает, что же именно случилось на Земле. Корабль, на борту которого был Берт, стартовал с лунной станции и взял курс на Марс. Они были в пути уже четвертый день. Его подтащили к иллюминатору, и вместе с другом, бывшим на несколько лет старше его, они, не отрываясь, смотрели на вспышки адского пламени на фоне черного космоса. Эта картина застыла в его глазах навсегда: Земля, расколовшаяся пополам, и ослепительно белый огонь, бушующий на ее поверхности.
Быть может, как считали одни, в каком-нибудь месте атомные запасы достигли критического уровня, и это привело к взрыву. Другие говорили, что взрыв такой силы не достаточен, чтобы расколоть Землю. Он только породил бы пылевое облако, уничтожившее все живое. По их мнению произошла цепная реакция элементов земной коры, причем такое на Земле периодически повторялось. Да. Сейчас истинную причину не узнаешь. Для всех уцелевших важнее было то, что их Земля, распавшись, рассыпалась на бесчисленное множество астероидов, облако которых продолжало нестись по орбите вокруг Солнца. Земля превратилась в лавину космических булыжников.
Трудно было поверить в очевидное, хотя все видели все своими глазами. Не сразу до людей доходит весь ужас произошедшего, все с трудом могли такое предположить. Некоторые считали, что они сошли с ума, рассудок других отказывался воспринять всю трагедию до конца, они просто приняли это как должное и наблюдали, как со стороны. Они уговаривали себя, что Земля, хоть и существует где-то далеко, но для них она недостижима.
Как бы по-разному не восприняли это событие члены экипажа, деморализация и уныние были общими. От растерянности вначале даже хотели рвануть назад, на помощь. Смысла в этом не было, но сработал рефлекс - помочь! Сколько было негодования, когда возвращаться на место катастрофы было запрещено. Какая уж там могла быть от них польза! Капитан решил продолжать путь к Марсу.
Вскоре навигаторы обнаружили, что карты и таблицы становятся неточными из-за изменения орбиты всех небесных тел. Это вызывало естественную тревогу. Вдруг с удивлением они увидели, что Луна, теперь не удерживаемая Землей, сошла со своей орбиты и поплыла в космическом пространстве, увлекаемая могучими силами тяготения, отыскивая нового хозяина. Наконец она попала в объятия гигантского Юпитера. Тем временем несчастный корабль, благодаря невероятным усилиям, все-таки совершил посадку - свою последнюю посадку на Марсе.