- Чужие слова не идут мне в душу. Я не могу читать.
- Тогда скажи сама. Ты ведь только что уже начала делать это... - фигура по-прежнему сохраняла неприступную неподвижность, и Ренате даже не пришло в голову встать, подойти, отбросить капюшон...
- Когда?! - в непонимании она даже улыбнулась.
- Ты назвала меня моим именем.
- А ты называл меня... Тан... Тан... Вечно... Вечно Возрождающейся?! - это имя всплыло у нее в голове без его помощи. Рената села на пятки и задумчиво пробормотала: - Давно ли я смотрела на звезды?.. Ал, да я ведь никогда на них не СМОТРЕЛА! Смотреть - это видеть, правда?
- Слово не ведает смерти, говорили древние... Кем они были? Вспомни! Нарушение закона - это когда ты делаешь то, чего ни кто-то, ни ты сам от себя не ожидаешь. Это - раскрытый неисчерпаемый резерв сил... Это - ПАМЯТЬ! Прощай, моя золотая жрица. Больше я не приду никогда.
- Но я никогда не оставалась одна, Ал! - вскрикнула Рената и вскочила на ноги.
Темная фигура стала туманом и рассеялась в сумерках...
Рената очнулась. В дверь звонила приехавшая нянька: после того, как Николай грохнул дверью, сработал, наверное, предохранитель на замке, и открыть его ключом с той стороны было невозможно.
- Что случилось?! - Люда была испугана.
Тело Ренаты утомленно дрожало после ужасной ночи.
- Ничего...
Но обмануть Марго было невозможно. Она в упор спросила ее с порога:
- Почему я не могу дозвониться до твоего Гроссмана?! Ты снова что-то напортачила?!
- Наверное... - вздохнув, согласилась та.
- А чего хромаешь?
- Палец болит.
- Ну, матушка, ты даешь стране угля! Садись на телефон и вызванивай его! Он мне нужен до зарезу...
- Скорее всего, ничего не получится...
- Я т-те дам - не получится! Саму заставлю Колькиными делами заниматься, посмотрим, какая ты крутая!
Через стеклянную витрину ее было видно, как на ладони, а вот она не обращала внимания на того, кто глядел с улицы.
Он наблюдал за Ренатой очень внимательно, словно поймав в перекрестье прицела. Ледяная улыбка змеилась по его губам.
- Плохо выглядишь, сестренка Танрэй! - чуть слышно пробормотал он. - Все мы - не боги...
В семье Аси было принято, что называется, "ходить по струнке" перед авторитетом родителей. Все, что ни говорил отец - весьма, кстати, достойный человек - воспринималось как непреложная истина. Однако, как ни редко это бывает в наше время, Илья Александрович Пожидаев отнюдь не являлся деспотом, угнетающим жену и детей. Просто удачное стечение обстоятельств, либо судьба, либо что-то еще из разряда "бабушкиных суеверий" свело в знакомстве Пожидаева и его будущую супругу Анну. Это потом оказалось, что воспитаны они в одних и тех же традициях, так что Анна вошла в дом Пожидаевых, как в теплую воду - легко и без озноба. Понятие "притирка характеров" для Анны и Ильи осталось пустым звуком. Они с огорчением узнавали о скандалах и разводах в семьях друзей и знакомых, но не понимали - как так? разве такое может быть?!
Ася переняла у матери все, что необходимо женщине и что очень приветствовалось бы в дореволюционных русских семьях: ровный характер, неспешность, самоуважение. Правда, на взгляд окружающих, была она несколько скучновата, ибо не каждому человеку охота применять усилия, чтобы понять, какие "сокровища" хранит в себе душа другого человека. В общем, многие приятельницы Аси оценивали ее по градации от "законченная зануда" до "тихоня", а две-три близкие наперсницы таинственно улыбались на сей счет: с нею хорошо было делиться девичьими проблемами, плакаться, приводить своих парней, не боясь, что те перекинутся на невзрачную пташку, а потом выспрашивать, стоящий ли он человек или лучше покружиться над другим цветочком... Так или иначе, но в школе у нее не было ни кличек, ни обидных прозвищ, мальчишки не дергали ее за косы, и все не потому, что кос у нее не было, а просто никто не замечал хрупкую и болезненную отличницу.
Ей было двадцать, когда она совершенно случайно познакомилась на вечеринке у подруги с молодым человеком, который не сводил с нее глаз и, надо признать, показался ей симпатичным - совсем не так, как некоторые парни, с которыми ее знакомили девчонки и которых она должна была "объективно оценить". Нового друга звали Хусейном, но Ася никогда не предположила бы по внешности присутствия горячей "горской" крови в его жилах. В первый же вечер она поняла, что может слушать этого человека не переставая и что ей приятно находиться возле него. Его приятели (из кубанских и терских казаков), люди с крутыми характерами, относились к чеченцу, "черному", как ни странно, с уважением. И это, в глазах Аси, было большим плюсом для него - если он сумел правильно поставить себя с людьми, у которых были свои счеты с "вайнахами" еще со времен Пушкина и Лермонтова.
Хусейн ухаживал за нею очень осторожно. Ася ощущала себя хрупким цветком в его громадных ладонях - цветком, который он боится ненароком повредить своей невероятной силищей и потому старается даже не дышать на него. Он так и называл ее "Незабудка".
Хуже было другое: родители приняли в штыки сообщение дочери о том, что у нее появилось увлечение в лице этого типа. Может быть, Асе и удалось бы правильно объясниться с ними, но кто-то из соседей опередил ее, шепнув Анне, что ее дочь встречается с "нерусью". Пожидаева, как женщина, не лишенная впечатлительности, тут же вообразила жуткую картину: ее маленькая нежная Ася в руках у злобного чеченского террориста. В общем, у родителей было время подготовиться к достойному отпору даже одной идеи о таком зяте (если бы все не было так серьезно, Ася не решилась бы доложиться: так она воспитана). Илья Александрович с порога объявил дочери, что и слышать не желает о подобном "Ромео".
- Но ведь ты его даже ни разу не видел, папа! - впервые в жизни решилась запрекословить Ася.
- Этого мне не хватало! - Пожидаев был удивлен: задурил ей голову этот проходимец!
Но это ее не остановило. Она не сомневалась в своем избраннике, а женской интуицией природа ее не обделила. Если бы ее посетило хоть малейшее сомнение, Хусейн никогда больше не увидел бы Асю. И девушка решила подождать. Рано или поздно родители изменят свое мнение, Ася в это верила.
Затем он куда-то исчез, ни о чем ее не предупредив. Ася растерялась. Сердце подсказывало ей, что с Хусейном что-то случилось. Через месяц он вновь объявился в городе, осунувшийся, с настораживающим огоньком в зеленых глазах. Не изменилось только одно - обезоруживающая нежность в обращении с нею. Единственное, что он позволил себе в тот раз за все время их знакомства, это осторожно обнять ее при встрече и неловко поцеловать возле губ.
Ася попробовала расспросить его, где он пропадал, но Хусейн отмалчивался на эту тему. Она заподозрила недоброе и попросила поставить ее в известность, если он вновь соберется куда-то уезжать. Хусейн поклялся, что сделает это, и прозрачно намекнул, что по законам его народа жених должен заплатить родителям невесты какой-то сумасшедший калым, чтобы никто вокруг не думал плохо о его семье.
Где-то в середине октября того страшного года он сообщил девушке, что "по семейным обстоятельствам" должен на какое-то время уехать в какой-то аул, где у него якобы умер родственник. Ася пообещала ждать, сколько бы ни потребовалось, хотя по его рассказам знала, что чья-то смерть в чеченском роду накладывает на всех родственников соблюдение траура долгое время, так что никаких свадеб играть будет нельзя в течение минимум полугода.
В конце осени Хусейн погиб при таинственных обстоятельствах. Знавшие об их романе подруги Аси многозначительно косились на девушку: ходили сплетни, что парень застрелился. По их, по женскому, разумению, у молодого человека могла быть одна-единственная причина для самоубийства - конечно же, несчастная любовь... Не прекращавшиеся слухи о том, что Усмановы прокляли Асю, считая Пожидаевых косвенно виновными в смерти сына, довели ее до нервного срыва. Ироничное отцовское сравнение романа дочери и "горца" с шекспировской драмой внезапно и страшно оправдалось.
В день похорон девушка сбежала из больницы, куда ее положили с сильным нервным расстройством, и тайком добралась до кладбища. Подойти ближе она побоялась и наблюдала за ритуалом из-за дерева, с дальнего участка.. Лишь когда все уехали, поздно вечером, она осмелилась пробраться к его могиле и, невзирая на холод, до глухой темноты простоять у выстеленного арабской вязью камня с именем того, кто был потерян для нее навсегда...
Когда истощились не только нервные, но и физические силы, Ася ощутила головокружение и упала в обморок. Только усилившийся ледяной дождь привел ее в чувство. В голове не было ни единой мысли, и она даже не смогла испугаться, что это начинается безумие. Промокшая одежда прилипла к телу, но Ася не могла объяснить, почему ей так холодно: два факта уже не сопоставлялись и не укладывались в ее мозгу, как причина и следствие. Она просто ковыляла по тропинке между оградами, а злой ветер пытался сшибить ее с ног.
Наконец девушка вышла на пустынную дорогу, и огни дальнего города, мерцая между ветками ив и кустарника, разбудили в ней воспоминания о доме, о том, что она когда-то была живой, что ей было тепло, что она была счастлива... Боль стиснула горло, Ася зарыдала. Все возвращалось к ней... Иногда и не знаешь, что лучше - сумасшествие или полное здравие рассудка...
Она поняла, что сидит на стволе искривленного дерева, склонившегося над оврагом.
И тут со стороны города по шоссе пролетел большой автомобиль, осветил ее фарами и резко притормозил. Ася безучастно взирала на это, словно происходящее касалось не ее, а кого-то другого, а сама она осталась там, под камнем с чужеземными письменами...
Машина развернулась и съехала к обочине, приблизившись к ее кривому деревцу. В салоне включился свет. Отстраненно, с полным безразличием, девушка разглядела: в "Паджеро" находился какой-то мужчина в черном плаще или пальто.
- Ася, - подойдя к ней, тихо сказал незнакомец, поехали...
Она подняла голову и все-таки не сообразила спросить, кто он такой и откуда знает ее имя, а просто поднялась и молча пошла за ним в джип.
Незнакомца звали Владом. Он налил продрогшей до костей попутчице горячего кофе из термоса и, пока она пила, держа обеими дрожащими руками пластмассовый стаканчик, рассказал, что был другом Хусейна и присутствовал на похоронах, там и заметил спрятавшуюся за деревом Асю. Она равнодушно восприняла его слова. Тогда Влад вложил ладонь девушки в свою, продел свои пальцы между ее и слегка сжал. Так делал Хусейн, которого больше не было... Она тихо завыла.
- Не плачь, Незабудка! - серьезно попросил Влад, глядя на нее глазами - синими и печальными, как у брошенной собаки. Все только начинается...
Не веря ушам, она замерла. Влад отпустил ее и молча завел машину.
Сколько раз потом, много месяцев позже, наблюдая за его возней с сыном, за общением с собственной матерью, Ася замечала в нем черты странной двойственности. Странной, непонятной была его душа. Изредка он был так сильно похож на "милого горца", что она замирала. Затем на его место заступал другой - человек ли?.. Этот "второй" кувыркался со своим сыном, участвовал в его играх, разделял все его интересы, а потом, когда находил нужным настроить его и себя на серьезный лад, единственным взглядом мог заставить мальчика повиноваться... Ася видела такие отношения, но... не у людей. Не у людей...
После встречи у кладбища Ромальцев надолго исчез, и она почти забыла про него, долечилась в стационаре, вернулась к обычной жизни. Смогла даже сдать экзамены в своем университете. Наступила весна. Город оживал, вселяя в Асю лютую тоску.
И в один прекрасный майский день Влад приехал к ней и встретил ее у дверей аудитории с охапкой бархатной сирени. С тех пор они были как будто вместе. Вместе и порознь. Она видела и любила в нем Хусейна. Он давал ей понять, что он не совсем такой, каким она его воспринимает: всего-навсего человек, поведение которого сходно с поведением покойного друга.