Тодор никогда не мог подумать, что в этой маленькой женщине, его жене, есть такая хозяйственная жилка.
То, что у неё в городе всё было посчитано, рассортировано по полочкам, он ведал. Знал, что Мал крепко держал в руках бояр и дворян и думал, что это заслуги его твёрдого руководства.
Но когда Любава стала налаживать хозяйство их княжьего терема и подворья он немало удивился.
Милана была девушкой несколько скромной и особенно хозяйственными делами не занималась, чем очень пользовались ключница, конюшие. Одним словом, дворяне.
А вот Любава сразу же заставила дворовых девушек начисто убрать в светлицах. И те несколько дней скоблили и убирали палаты, перестирывали и выполаскивали бельё, а потом рубелем его выглаживали. Все скатерти, занавеси засияли белоснежно и ярко. Когда комнаты были убраны, княжна взялась за клети. Первое, что сделала — приказала хранить отдельно рожь, ячмень, овёс. Несколько дней подряд из дерева делали большие лари для муки: овсяной, пшеничной, ржаной. Круп гречневой и пшённой.
Любава всё контролировала и всё проверяла сама.
Осенью, в пору грибов, рубки капусты она приказала делать запасы. И в клетях появилось много кадок с квашеной капустой, грибами. На вязанках лука, чеснока висели вязанки грибов: белых, подосиновиков, подберёзовиков.
Чуть поодаль стояли кадки с мочёными яблоками, огурцами. В углу посвечивали своими чёрными боками кучи репы и редьки.
А уж сколько было засушено и наварено в меду грушек, вишен и слив, клюквы, малины!
Большие кладовые были заполнены солёной олениной, говядиной и свининой.
На стенах висели пучки укропа, а в коробах хранились горох и фасоль.
В клетях, где хранилась рыба, тоже приказала навести порядок: отделить рыбу сушеную от вяленой.
Заставила пересушить связки шкур белок, бобров, куниц. Волчьи и медвежьи определила в другие бортьяницы. Мёд у неё в бочках стоял отдельно: гречишный — темнее, засахаренный — пахнущий лесными травами и цветами. Летом бортники твердили, что в этом году полёт пчелы плохой, цвету мало, поэтому и мёду будет немного.
Любава их выслушала, а потом просто сказала, что в этом году мёда будет предостаточно. Алекс, присутствующий при этом разговоре, улыбнулся, вспомнив, как когда-то встретил девушку, инспектирующую ульи в дуплах деревьев. Сколько в этом году мёда она знала наверняка! На следующий день бортники довезли мёд, да ещё и соты, наполненные золотистым тягучим мёдом, запечатанные воском.
Когда же были наведены порядки в клетях, кладовых, княгиня заставила вымести и вычистить двор. И всё засияло чистотой и уютом. Нет, нельзя сказать, что здесь было запустение. Когда хозяйничала Заряна, то она следила за всем и держала всех в строгости. После её смерти Тодор не мог охватить сам и домашние и народные дела. И постепенно всё пошло из рук вон. Дворовые обленились, не чувствуя контроля и делая всё кое-как.
Вечерами Тодор и Любава могли, наконец, побыть вместе. Это было то, о чём он мечтал. Сидя в деревянном кресле, Тодор смотрел на Любаву, которая широким гребнем с золотой, инкрустированной каменьями ручкой, расчёсывала свои дивные волосы. Они искрились и потрескивали, водопадом стекая по плечам и точёной фигурке его жены. Это были самые любимые минуты князя, не считая даривших радость и блаженство ночью.
Мужчина подошёл к Любаве, отодвинул одной рукой её волосы и поцеловал в нежную шею. Девушка повернулась и он в который раз прочитал в её огромных, лучистых глазах сказку о любви.
— Любушка, посмотри на мой тебе подарок.
В правой его руке было чудное монисто. На золотой нитке — золотые слёзки, вперемежку с камешками, от блеска которых уставал глаз.
— Как красиво, — залюбовалась девушка.
— Давай примерю. Оно сделано как-будто для тебя.
Любава смотрела в зеркало, а Тодор, отодвинув ей волосы, попытался надеть украшение.
Даже от одного его прикосновения, у девушки, как обычно, по телу пробежали чувственные волны.
Нежные руки остановили свою работу, наткнувшись на простую чёрную нить.
— Я постоянно смотрю, но никак не спрошу у тебя. Странное украшение какое-то.
— Это не украшение, а оберег. Оно должно передаваться по женской линии. Лада оберегает нас.
— Вот оно как. А почему именно Лада?
— Потому что имя её означает добро, мир в семье. У неё же сын, бог любви — Лель, а дочка — Леля. Богиня весны.
— Это я знаю. И передаётся по женской линии? — лукаво улыбнулся Тодор.
— Ну да. От матери дочери. Мне от моей мамы досталось. Ведунья сказала, чтобы я его не снимала. Он меня защищать будет, а потом передам дочери.
— Но у нас пока нет дочери. Кому же ты будешь его передавать, если мы не постараемся?
Его рука лежала у неё на плече и девушка почувствовала, как та мгновенно потяжелела. Это вызвало у неё волнующие ощущения. С каждым днём, как и обещал Тодор, волшебство сближения становилось всё прекраснее.
Любава стала на цыпочки и вскинула руки на плечи мужа. Он наклонился к её лицу и начал целовать, прижимая к себе так, что она ощущала каждую напряженную мышцу его тела… Масса волос укрывала её, глаза блеснули из — под опущенных ресниц. Тодор невольно залюбовался в который раз своей женой. Он не видел мавок, а только слышал о них, но сейчас догадывался, что если они хотя бы немного похожи на его жену, то можно понять путников, которые бросая всё следуют за лесными красавицами, забывая обо всём.
Тодор подхватил её на руки и бережно уложил на ложе, не отрываясь от её сладких губ.
Мешала её рубашка и он стал стягивать ту с тела девушки, Любава помогала ему в этом. Свечи мерцали. И в бликах их на стенах рисовались причудливые тени.
Её улыбка возбуждала его, манила, обещала…
— Прикоснись ко мне, милая. Я успел соскучиться по твоим нежным рукам.
— Так быстро? — Гортанно засмеялась она.
— Всегда…
Он прижал её к себе, взял в рот сосочек её упругой груди, стал языком и губами ласкать горошинку.
«Как маленький ребёнок, — сквозь пелену наслаждения подумала она, нежно поглаживая своего мужчину по спине, опускаясь ниже и ниже.
Тодор не переставая, ласкал по очереди её грудь. Вначале одну, потом вторую, руками крепко прижимая её ягодицы к возбуждённой плоти.
Скрипнул зубами, сдерживая в себе сильнейшее возбуждение. Любава шевельнулась и, взглянув в её томные глаза, он увидел нетерпение. Постепенно волны наслаждения поглотили её и понесли куда-то ввысь, вдаль.
Короткий вскрик наслаждения был двухголосным — мужским и женским…
Они медленно приходили в себя. Тодору не хотелось покидать такое любимое и желанное местечко.
Как он мог жить, не зная этой женщины, без её ласк и сжигающего наслаждения. Знал женщин, любил жену. Думал, что испытал всё, но никогда не ожидал, что возможно такое. И что с каждым разом это будет всё прекраснее и прекраснее.
— Я люблю тебя, Любава, — прошептал тихо в маленькое ушко. Стал нежно покусывать его и девушка вновь почувствовала в себе его восставшую плоть. Она зарделась от гордости и нежности. Но и недоумению было место в её голове. Как можно было быстро так возбудиться?
— Скажи что любишь меня, милая, — попросил он шепотом.
Она никогда не говорила ему этих слов, а он так бы хотел их услышать. В том, что они созданы друг для друга, Тодор был уверен. Его тело мигом отзывалось на прикосновения Любавы, а он видел, как быстро возбуждалась она от всякой его, даже невинной ласки. Тодор любил девушку. Он понял это почти сразу, как только впервые увидел на поляне. Правда, вначале подумал, что это просто плотское влечение. Но узнавая её больше, понял, что уже не мог бы жить без этих прекрасных глаз, водопада волос, чарующего голоса. Даже её советов. И она дарила ему такое наслаждение, о котором даже раньше и не подозревал. Но что испытывает она? Только наслаждение в близости? Эта мысль была почти постоянной гостьей в его голове. Но мужчина надеялся, что любовь когда-то всё равно придёт. Он мечтал об этом.
Но девушка никогда не говорила о своих чувствах. И он решил, что его любви хватит на их двоих, даже если она его никогда не полюбит. Мужчина повернул к ней лицо и в который раз залюбовался своей женой. И вновь его плоть восстала, искушая его притронуться к этому миниатюрному телу, желая привести своего хозяина к пику наслаждения. Любава потянулась к нему навстречу…
— Это, наверное, неправильно так часто делать, — услышал он шепот.
Пересилив себя, Тодор отодвинулся от Любавы, прикрыл её мокрое от пота тело периной, а потом уже заинтересованно спросил:
— Это почему же неправильно, любимая?
— Если часто что-то делать, то это надоедает.
Он незаметно улыбнулся в темноте.
— А разве тебе это не нравится?
— Очень нравится, я и не предполагала, что такое может быть. В такие минуты кажется, что можно умереть. Ведь правда?
Он посмотрел на неё с нежностью и со всей серьезностью, на которую был способен, ответил:
— Правда. Наверное, можно. А сейчас поспи немного, ты устала.
Тодор видел, что глаза её закрываются и вот уже тени от ресниц, тёмной занавесью окутали почти пол лица.
Она тихонько засопела где-то у него под мышкой и нежность вновь заполнила его сердце. Тодору не спалось, мысли переполняли голову, но вновь возвращались к истокам: за что боги подарили эту девушку, пленившую навеки его сердце.
Во сне Любава пошевелилась, а потом положила полусогнутую ногу на него, замурлыкала и обняла. Тодор сразу почувствовал своё восставшее тело. Боги, даже одно её прикосновение сразу приводит его в боевую готовность. Так нельзя, нужно дать ей отдохнуть. Впереди у них целая жизнь.
И мужчина, счастливо вздохнув, сразу же забылся в безмятежном сне.
В окнах начало светлеть, утро приходило на смену ночи. Денница, утренняя заря, уже просыпалась, умывая своё лицо чистой росой с листьев, деревьев. Купаясь в тумане, стоявшем над рекой.
Тодор внезапно проснулся от чувства острейшего наслаждения. Открыв глаза, увидел, что маленькая рука бережно сжимает его плоть и Любава с любопытством рассматривает её.
— А тебе, женушка, не кажется, что немного неприлично рассматривать интимные части чужого тела? — улыбнулся он.
Глаза Любавы лучились теплом. Лицо было свежим, казалось, что она не спала совсем.
— Разве тебе это неприятно?
— Эти разглядывания требуют продолжения, — через силу пошутил он, глядя ей в глаза.
Она поняла его желание и быстро убрала руку.
— Тебя там уже ждут, и бояре, и воевода. Да и дела княжеские. Поспеши.
Тодору так не хотелось вставать. Вот так бы и провёл жизнь на этом ложе, где так хорошо и спокойно.
— Ладно, если выгоняешь…
Он вскочил и потянулся. Любава вновь засмотрелась на его красивое мускулистое тело. Боги! И этот мужчина принадлежит ей.
Тодор опустился во вчерашнюю купель и быстро обмыл разгорячённое тело. Дворяне знали, что после того как в опочивальню заходят князь с княгинею, то можно уже до утра идти спать. Они им не понадобятся.
— Любушка, иди ко мне, — позвал с улыбкой.
— Я в тёплой попозже искупаюсь. А ты поспеши, а то скоро возле двери опочивальни старейшины будут стоять, — пошутила девушка.
Когда князь ушёл, девушка задумалась. Она вспомнила вопрос Тодора, любит ли она его. Постоянно отмалчивалась, потому что не знала ответа. Эти чувства к Алексу, Подвизду… Ведь она в каждом случае думала, что наконец пришла любовь.
Теперь она постепенно разбиралась в тех чувствах и понимала, насколько они разные. Чувства к Алексу были братскими. Она испытывала желание помочь ему, уберечь от всякой беды. Странные чувства как к брату, а может, даже как матери к сыну. И это её удивляло, потому что никак ни с чем не вязалось. Алекс ведь был значительно старше её.
Чувства к Подвизду — любопытство познать что-то новое, неведомое доселе. Невероятно приятное и возбуждающее.
Другое дело Тодор. Оказалось, что ей стало трудно прожить без него день, час. Девушка чувствовала себя хрупкой статуэткой в его сильных руках, боящихся причинить ей даже толику боли. Она могла рассказать обо всём, что её беспокоило и услышать то, что она хотела услышать. Рядом с ним и вместе с ним она испытывала высочайшее наслаждение, которое хотелось продлить вечно. Сможет ли она сейчас жить без него?
И вдруг она отчётливо поняла всем своим верным сердцем, что любит. Любит беззаветно этого человека, который незаметно, исподволь, заменил собою весь мир.
Так чего она ждёт? Нужно же немедленно сказать ему об этом!
Любава вскочила с постели, позвала дворянок, которые быстро заменили вчерашнюю купель на тёплую, окунулась. Но сегодня ей не хотелось долго нежиться в ласковой, тёплой, пахнущей разными травами воде.
Княжна надела своё любимое платье. Голубое, отороченное мелким бисером по краям декольте и рукавов, и посмотрела в зеркало. Она ли это? Красивая девушка со счастливыми глазами и припухшими от поцелуев губами смотрела на неё.
— Ты уже оделась… — обижено посмотрев на неё, сказал вошедший в комнату Тодор. — А я поспешил как можно быстрее закончить дела, чтобы побыть ещё немного возле тебя.
— А я хочу позвать тебя в лес, пока такая хорошая тёплая осень.
— Может, ну её осень, — глаза мужа умоляюще смотрели на неё.
— Тодор, у нас впереди ещё много таких дней и ночей. Правда ведь? — Как-будто прочитала его недавние мысли.
— И правда, любовь моя. — Князь подошёл к Любаве и нежно поцеловал мягкие, податливые губы.
Возле крыльца их уже поджидали оседланные лошади. Княгиня заранее побеспокоилась об этом.
Тодор помог ей взобраться и сам легко вскочил в седло.
— Вперёд? — улыбнулся ей. — Ты знаешь куда ехать?
Алекс пытался составить им компанию, как и всегда, когда эта пара собиралась на прогулку, но сейчас, как ни странно, Любава попросила его остаться. Он вначале обиделся, но потом увидев счастливое, загадочно улыбающееся лицо девушки, понял, что третий лишний.
В лесу было тихо, только шелестели уже изрядно пожелтевшие листья.
Когда отъехали так, что городища не стало видно, Любава остановила лошадь, спешилась и подошла к огромному старому дубу, прижалась к нему, прислушиваясь и шепча что-то. Князь с нежностью смотрел на неё.
— Подойди сюда, Тодор, — позвала тихо.
Он спешился и подошёл к девушке.
— Знаешь о чём я рассказывала этому великану?
— Догадываюсь, — улыбнулся. — Жаловалась, небось, что замучил совсем своей любовью.
— Нет, не угадал. Я его спросила о том, правда ли, что люблю тебя?
— И что он ответил? — настороженно спросил Тодор.
— Ответил, что правда. И что я люблю тебя, — засмущалась девушка.
— А сама ты что мне скажешь? — настаивал князь.
Любава посмотрела на него глазами-звёздами и прошептала:
— Я люблю тебя, Тодор. И так будет всегда.
— Ох, Любушка, как ты меня извела… Я ведь думал, что пока у тебя нет этого чувства ко мне. Но если бы ты только знала, как я ожидал этих слов. — Он обнял её и закружил, счастливо смеясь.