Ночь была тихая, звёздная, тёплая. Если лечь неприкрытым и то не холодно, может только под утро ветерок потянет от реки и станет прохладней. А сейчас тихо, тихо. Только огонь горит, потрескивают угольки, пытаясь разогнать темень, которая сгустилась вокруг.
Подвизду хочется отдохнуть, день вымотал его, но нельзя. Возле него под дубом спит Любава. Он бросает в огонь сушняк и ложиться на спину на землю, устремив глаза в небо: сколько звёзд, а он раньше и не замечал. Когда прибыл на службу князю киевскому было не до любования звёздами. Походы, а ночью быстрее бы забыться сном, тело молодое просило хоть немного отдыха.
А сейчас для него всё как бы внове: и этот лес, напоенный ароматами цветов, и загадочная тревожащая тишина, и высокое звёздное небо.
Он приподнялся и пошарил возле себя. Сушняк закончился, нужно было отойти немного за ним. Юноша помнил, где лежали сухие ветки.
— Ты куда? — услышал мелодичный и сонный голос.
— Веток принесу для костра, неровен час, волки учуют, а так огонь их отпугнёт… А ты, Любава, спи, завтра как только денница покажется так и двинем дальше.
Девушка снова опустилась на траву и закрыла глаза. Вдруг возле них раздалось громкое уханье.
Княжна вскочила и перепугано уставилась на Подвизда.
— Не бойся, не бойся, княжна. Это мавки, лесные девушки. Видишь, уже и не слышно. У нас огонь, ни зверь, ни духи в лесу не страшны.
Девушка в испуге прислонилась к нему.
— А я испугалась. Подумать только, как будто никогда не слышала ни о мавках, ни о русалках.
— Лучше о них и не знать. а то услышишь их пение и пойдёшь за ними. Мама, когда я был маленьким, рассказывала, что русалки и мавки так умеют петь и танцевать, что люди как заговоренные не удерживаются и идут к ним.
Подвизд увидел, что своими речами ещё больше испугал девушку и сразу же поменял тему разговора.
— Почему ты так испугалась, это же наверное, филин.
— Устала я вот и мерещится всё. А не подумала бы, что умеешь так красиво говорить: мавки, русалки…
— Ты ничего не бойся, милая. Отдыхай… Смотри, какая вокруг тишина. — Он улыбнулся. — Всё же те шалуньи ушли дальше. Это мы их место для хоровода заняли.
— Снова напугать меня хочешь? — сонным голосом спросила она.
— Спи и ничего не бойся, пока я рядом.
Голос у него спокойный, убаюкивающий и ночь взяла своё. Мысли начали путаться и потом оборвались совсем. Девушка спала. Подвизд смотрел на Любаву и боялся пошевелиться, чтобы не разбудит её.
Впервые так доверчиво и по детски позволила обнять себя…Утром, когда проснётся, снова отдалится от него и будет такой неприступной.
Жар огня понемногу остывал, становилось темнее и Подвизд, глядя на девушку, почувствовал, что пьянеет, а темнота разбудила в нём желания и не мог больше бороться с собой: он наклонился над Любавой и впился страстным поцелуем в её полуоткрытые губы.
Княжна не сразу поняла, что случилось. Попробовала встать и не смогла. Кто-то большой, сильный горячим поцелуем накрыл её губы. Спросонок никак не могла понять, где она и что с ней.
В его поцелуе сквозила неприкрытая страстная чувственность, которая грозила переполнить её до краёв. Она целиком отдалась во власть этого огня. Юноша обхватил её за талию, приподнял и поцеловал в грудь. Девушка слабо охнула, когда он бережно положил её на зелёную молодую траву. Любава не понимала, что с ней происходит и это беспокоило. Не означает ли это, что она теряет над собой контроль и беспрекословно поддаётся, подчиняется ему, чего ей вовсе не хотелось, но было, если говорить правду, так приятно.
Мысли путались, стали разрозненными, нечёткими, сосредоточиться она не могла. Накатывали странные волны радости, нет — блаженства. Потом отступили, чтобы снова нахлынуть. Они зависели от действий его губ и рук. Дрожь наслаждения пронизывала её. Но когда рука Подвизда поползла выше по бедру, он почувствовал как прошла по телу пугливая дрожь. Любава резко оттолкнула его и села. То что произошло, поразило её и встревожило. Сколько прекрасных ощущений: его тёплые ладони, его жаркие губы, льнувшие к груди и волны восторга, наплывающие друг на друга. Как это сладко, когда тебя целуют по настоящему.
Княжна заставила себя поднять глаза и посмотреть на него. И такое у неё в эту минуту было выражение лица, что Подвизд озабочено нахмурился. Любава смотрела на него не то чтобы с ненавистью, но так, словно искала чего-то и не находила. Или напротив, увидела такое, чего видеть не хотела. Или ещё что — не разберёшь. Во всяком случае что-то её расстроило. Девушка присматривалась к Подвизду. Припухшие от поцелуев губы приоткрылись, чёрные брови пытливо, недоуменно изогнулись. Он тоже молчал, чувствовал, что горит от стыда, гнётся под тяжестью своей совести: испугалась или просто отвергла как недостойного? Как, у него оказывается есть ещё совесть? Чувство, о котором он так давно не вспоминал и которое загнал так глубоко, зная, что в этом мире лучше быть без совести, чтобы чего то достичь. Почему же так больно и стыдно?
Он не может понять нрава княжны. Он княжий человек и думает по своему, чего то не понимает, в чём-то ошибается. Отвергла его как недостойного… Да, да и это наиболее всего вероятно. Отрок князя… Вот она причина мук его. Она княжна, ей негоже знаться с такими как он. Как мотылёк полетел на свет и обжег крылья. Вот это правда. Но как больно обжёгся, кричать хочется.
Подвизд повернул голову и тихонько прошептал:
— Прости меня, княжна.
Она молчала, покусывая стебелёк травы.
— Мила мне очень, не хотел я тебя обидеть, веришь?
— Ты забыл кто я, отрок. Ты пытался украсть то, что тебе не принадлежало.
Любава лукавила, это «воровство», которое пытался устроить юноша, её странно волновало, тревожило, беспокоило. Можно было ещё придумать много разных слов, но никак нельзя было назвать неприятным.
Она представила глаза Мала, если бы рассказала о её путешествии с этим юношей, о двух таких чудесных, волнующих попытках добиться её и хмыкнула: о таком рассказывать стыдно. Алекс! Как давно она о нём не вспоминала. Странно… И такая светлая улыбка озарила её лицо, что даже свет костра, казалось не был таким ярким.
Подвизд заметил эту улыбку и странная, непонятная не изведанная никогда раньше боль, обожгла его сердце.
— Ты любишь другого?
Любава молчала, она не могла разобраться в своих чувствах. Но сейчас с уверенностью сказать, что она любит Алекса значило обмануть себя.
На небе появилась утренняя заря. Денница. Первыми проснулись глухари и то не все сразу, а по одному. Взмахнёт крыльями, покричит на сонный ещё лес и снова тихо. Но уже ненадолго, потому что проснулись дикие голуби. Сереет на сосне, клювиком почистила крылышки и завела: во-дич-ки, во-дич-ки…
В чуть розовом небе пролетели лебеди на голубые глади озёр. А потом начали свои трели соловьи, застучали по дереву дятлы в красных шапочках на макушках.
И звуки дятла и пение птиц где-то там высоко-высоко. Все звуки касались слуха чуть-чуть легко и нежно ложились на сердце и мысли становились вялыми, сонными, разбросанными и хотелось нырнуть в этот сладкий сон, потому что в этом чудном зелёном шатре так спокойно… И вдруг какие-то голоса и топот копыт разрушил это очарование. Инстинктивная потребность не дать в обиду, сковала все унылые мысли Подвизда и он вскочил на ноги. Открыла глаза и Любава, прислушиваясь к приближающимся голосам. Вдруг на её лице появилась улыбка, которая становилась всё шире. Подвизд посмотрел на неё и в который раз поразился смене настроения девушки. Любава вскочила и бросилась навстречу топоту и если бы не мастерство всадника на белом коне, она бы попала под копыта. Тот резко натянул поводья и лошадь с громким ржанием стала на дыбы, отступив от княжны.
Легко спрыгнув на землю, всадник подбежал к девушке и обняв её за плечи, встряхнул.
— Любава, сестрёнка! Вот ты и нашлась, а я где только не побывал, разыскивая тебя. Слава Перуну — ты живая!
В его голосе звучала такая неподдельная радость, что Подвизд, который бросился за девушкой, испугавшись, что она может попасть под копыта коня, остановился. Значит не один он такой, кому безумно дорога эта княжна. И порадовался за неё, потому что у него таких близких не было.
Когда восторг от первой встречи прошёл, к Любаве приблизился и второй человек. Он тоже ласково улыбался девушке и в глазах его ясно читалась нежность и беспокойство. Юноша обнял Любаву и закружил её вокруг себя. Окончательно лес проснулся от весёлого, беззаботного смеха этой троицы. Волнения и неизвестность этих дней прошли и они снова были вместе, были втроём.
И тут Любава вспомнила о Подвизде, который стоял и молча наблюдал за ними. Она повернула к нему лицо, ещё озарённое улыбкой и туда же устремили свои взоры Мал и Алекс.
Юноша среднего роста, лицо обрамляли густые вьющиеся тёмные волосы, прямой нос, чуть раскосые чёрные глаза, упрямо сжатый рот.
— Это Подвизд, он спас меня от волков. Это отрок киевского князя. Мы встретились, когда я заблудилась в лесу и он помог мне.
Мала это насторожило. Он знал, что Любава в лесу потеряться не могла. Она, как будто читая мысли брата продолжила.
— Волки гнались за мной, а я ведь с собой не взяла никакого оружия… Лошадь понесла. Я упала на землю. А когда пришла в себя, то оказалась одна в лесу и если бы не этот отрок, плохо бы мне пришлось.
Подвизду не понятно было это враньё. Но ясно было одно, что она почему-то выгораживает его. И это давало какие — то надежды на будущее. Но скорее всего Любава стеснялась того, что была какое- то время с простым отроком и это перечёркивало всё…
Мал всегда верил своей маленькой сестре. Он даже не спросил, как они отошли так далеко от дома.
— Помощь не нужна? По внешнему виду вижу, что хорошо тебя серый потрепал…
— Да изрезал его так, что крови немало потерял вот и пришлось выхаживать травами. Бабушкина наука пригодилась…
— Что же спасителю помочь не грех. Если что нужно, проси.
— Далеко ли Киев?
— Нет, несколько часов пути…Но если ты слаб, то наверное больше.
В разговор вмешался Алекс и по взгляду, который бросила Любава на этого человека Подвизд угадал в нём соперника.
— Недалеко отсюда есть большое селение, оно возле реки и оттуда легче будет добраться в Киев. Если Мал и Любава не против, то я бы смог тебя туда подбросить…
— Если не далеко, то я и сам доберусь. Не хотел ни в чём зависеть от этого человека.
— Ну вот и ладно. Не будем больше терять времени- скорее едем домой.
Мал кивнул Подвизду и усадив Любаву впереди себя, тронул коня и медленным шагом всадники двинулись вперёд.
— Я буду бороться. За имя своё, за честь и за княжну. Я пройду через всё, чтобы быть достойным её, — прошептал истово Подвизд…
Всадники были уже далеко, увозя его только родившуюся любовь.
— Слышишь, Любава? — громко прокричал он и эхо в лесу повторило:
Слышишь, слышишь, слышишь…