Несколько последующих дней были днями ожидания, но никто из дворовых не затрагивал эту тему. Как бы запретной она была. Любава ходила на капище и приносила богам жертву: из клети взяла мёду, сушеных груш, яблок… Несколько раз отправлялась в лес, пытаясь успокоить сердце от такой неопределённости. От Мала не было никаких вестей. Какая-то грусть, тревога переполняли девушку и даже Алекс не мог её успокоить. Она отдалялась, отмежевывалась от всего.
Парень, чтобы отвлечься от ненужных мыслей и домыслов с удовольствием наблюдал за занятием жителей: учился ловить рыбу, стрелять метко стрелами и бросать прицельно копьё. Но часто перед глазами Алекса прокручивалась одна и та же картина: большая яма и ладья, засыпаемая сырой землёй. Он не понимал, почему нет никаких вестей от Мала и в голову закрадывались самые плохие мысли.
Алекс привык к Малу, ему нравился этот храбрый человек с доверчивой душой ребёнка. Он мог понять страсть, стремление того владеть красивой женщиной, желание стать не только князем древлянской земли, но и киевской. Это было тщеславие или желание большого ребёнка иметь самые красивые игрушки, но Алекс это оправдывал. Ему самому в прошлой жизни, хотелось большего, хотелось быть лучшим… Зачем обиженной сейчас на всех и вся Ольге нужен этот человек, что она задумала?
Вместо Мала с князьями и боярами, однажды утром приехали посланцы из Киева от Ольги. Повелевала она приготовить медовуху и угощение у того города, где умер её муж, чтобы поплакаться на его могиле и сотворить тризну. Древляне возрадовались, что Ольга приедет, почему- то все решили, что приедет смотреть на землю эту, её людей. Познакомится со своими будущими владениями. Алекс хотел напомнить, что это она всё знает и помнит, а вот то, что Мал не дал о себе знать, должно было бы всех насторожить. На совет князей, который собирался теперь в Искоростене поехала Любава.
После приезда она взяла на себя обязанности брата и под её руководством дворяне готовили всё, что необходимо было отвезти на тризну по Игорю. Девушка старалась сделать всё как лучше, чтобы не стыдно было перед братом и перед своей будущей невесткой.
Алексу всё это ой как не нравилось. Почему Мал сам не прислал гридней, чтобы приготовить всё к встрече гостей? Почему они не приедут в город с княгиней, а остановятся возле захоронения Игоря? Много вопросов было у Алекса, вот только не было Мала, чтобы ему их задать…
Любава старательно одевалась, ей не хотелось ударить в грязь лицом перед княгиней Ольгой, своей будущей невесткой и сестрой. Девушка надела снежно-белое платье из тонкого полотна. По горловине и краям рукавов была широкая, тёмная полоса. Золотая цепочка охватывала тонкую талию, плечи прикрывала лёгкая красная накидка из тончайшего шёлка. На ноги обула сафьяновые сапожки. Косы заплела туго, а на голову пристроила тонкий золотой обруч — змейку. На шею никаких украшений не надевала: у неё под платьем там висел оберег.
«Ох и красавица, — подумал Алекс, когда Любава лукаво взглянула на него.
— Ну как я? — И повертелась вокруг, весело смеясь. Ямочки на щеках, звонкий смех. Алекс читал в её глазах радость от предстоящей встречи с братом, радость от того, что ему не придётся стыдится такой сестры, и будет горд ею. Алекс не догадывался, что ещё одна причина движет Любаву к тому, чтобы выглядеть наилучшим образом — она подсознательно надеялась на встречу с Подвиздом, ей так хотелось испытать снова, такие волнующие ощущения поцелуя…
И эта своенравная девчонка, решила не откладывать в долгий ящик свои чувства, и проверить свои чары на Алексе.
А так как она делала всегда то, что сама хотела, то подошла к Алексу, стала на цыпочки, положила руки на плечи и попросила:
— Поцелуй мня, Алекс!
В его улыбке была нежность и восхищение. Любава закрыла глаза…Он поднял её руки к своим губам и поочерёдно поцеловал ей ладони.
— Приезжай побыстрее, сестричка.
И развернувшись ушёл, оставив её размышлять над своими словами. Она почему- то не испытала никакого для себя потрясения, втайне не ожидая ничего большего. Потому что какая-то нежность, но отнюдь не страсть связывала их. И это чувство тоже было приятным, и его она тоже приняла своим сердцем. Так кто же ей ближе — Алекс со своей нежностью или же Подвизд с бурей страсти в жгучих чёрных глазах?
*
И снова наступило утро. В дымке над лесом виднелись верхушки деревьев и казалось, что они плавают в огромном озере. В лесу проснулись птицы. Завораживая и своих птах и людей пением.
Подвизд ехал на своём Соколе, который сам вернулся домой и ничего не слышал, и не видел вокруг, чарующей красоты леса.
Княгиня призвала его в терем и он рассказал то, что случилось с Игорем, вернее только подтвердил то, о чём рассказывали другие. Умолчал об одном — о причине своего опоздания.
Все отроки, кто остался в живых, добрались по одному — двое до Киева, а он пришёл, опоздав на целых двое суток.
Сколько дней и ночей прошло с тех пор, как он возвратился. А покоя на сердце как не было так и нет.
Отроки после возвращения с древлянской земли, собрались вместе, пили медовуху, обнимали девушек с посада.
Горислава, подруга Подвизда, тоже не отставала от парня ни на шаг. Она смеялась и ямочки на щеках чудесно украшали её. А курносый носик и искристые глаза выдавали в ней весёлую смешливую натуру. Всё это располагало к себе, притягивало. Отроки были веселы, что остались живы, хотя и знали, что если бы они не защищали князя, остались живы бы и другие. Такая у них служба — защищать, быть везде возле князя и княгини. Но не было войны, а князя не стало. Они не уберегли его, но оправдывали себя, что ведь под случайную стрелу себя не подставишь, а что могли — сделали. Отроки пытались оправдаться перед собой, но понимали, что долг их был — сложить голову вместе с князем.
Горислава, взяла за руку Подвизда, он поднял на неё глаза и увидел лукавую улыбку на пухлых губах и пальчик, который лежал на них:
— Тихо, пойдём со мной…
Он вышел из-за стола и пошёл, увлекаемый девушкой. Горислава привела его к голубятнику, возле которого лежала небольшая копна, пахнувшая ромашками, зверобоем. Сено ещё недавно было травой, его свезли сюда с луга всего пару дней назад.
Девушка присела на стожок и потянула парня за руку к себе. Было темно, ведь с наступлением темноты никто в городе не имел права зажигать свечи. За этим зорко следила стража — дома были деревянными и легко мог возникнуть пожар. Свечи мерцали только в окнах княгини.
То что они под голубятней Подвизд понял по воркованию голубей, которых невольно потревожили.
Он опустился на колени перед Гориславой, а потом не удержавшись, упал на бок.
— Милый, милый, — услышал шепот возле своего уха и почувствовал горячую девичью руку на своей щеке. Пальчик нежно прошелся по его губам, вернулась назад и Подвизд почувствовал горячее дыхание девушки на своём лице.
— «Не хочу я ничего помнить», — пронеслась мысль в хмельной голове. — «Хватит, уйди». — Мысленно приказал Любаве, образ которой постоянно преследовал его.
Подвизд приподнялся и охватив голову Гориславы двумя руками, поцеловал её сначала нежно, потом крепче и она ответила ему, тесно прижавшись к его жаждущему ласк телу. От неё исходила волна жара, и он истово сжимал её в своих объятьях, не отрываясь от губ, пахнущих мёдом.
Горислава схватила его руки и ещё крепче прижав к себе, простонала
— Хочешь, я буду твоей рабой?
Подвизд отпрянул, но она снова приникла к нему, изводя его влажными, мягкими губами. Она продолжала целовать его, переполненная страстным желанием.
Парень снова прижал её к себе и она почувствовала ни с чем несравнимое наслаждение, которое ей дать мог только он. Прильнула к нему, переполненная нетерпением и страстью.
Прикосновения твёрдых ладоней вызывали у неё волнующие ощущения, поцелуи стали более страстными, и она перевернулась на спину, увлекая его за собой. Её рука медленно погладила его плоский сосок и безволосую грудь, замерла на талии.
— Ты мой, — выдохнула жарко, стаскивая с него одежду, — я хочу это доказать.
Подвизд потянулся к девушке, плоть восстала во весь рост и он на миг закрыл глаза. И тут же увидел Любаву, укоризненно смотрящую на него своими восхитительными карими глазами.
Он повернулся на бок, резко встал и одевая на ходу одежду, спотыкаясь о что- то, ушёл, мысленно кляня девушку, наверное колдунью, которая так смогла привязать его к себе, что весь мир был ему не мил..
А на душистом сене, плакала давно влюблённая в него Горислава…
Если бы только знать, что всё потеряно, что не мил он Любаве. Подвизд уже винил себя, что сразу полез к ней с поцелуями и ласками, видно испугав этим совсем невинную девушку. Почему же он сразу, как только почувствовал, что она пленила его не сказал о своих чувствах? Почему побоялся, а как тать полез к ней исподтишка? Понадеялся на свою неотразимость, постоянный успех среди женщин? Если бы знать, что они больше не увидятся, он бы тогда постарался забыть её, забыть всеми силами.
Вот бы вернуть время назад, чтобы он не затронул её тогда. Не увёз в лес, не увидел её прекрасного обнажённого тела на озере и такую мужественную и беззащитную в лесу. Не утонул бы навеки в чарующих глубинах её глаз.
Подвизд тогда понял, что любит княжну, когда лишь одно воспоминание о ней бросает сердце куда-то вниз, а биение его, кажется слышно всем. Вот только бы пальцем поманила — бросил всё и на край света ушёл бы за ней.
Неужели боги дали ему то, что так редко встречается у людей — любовь?
Но тогда почему они подарили ему это чувство, но не дали взаимности? Наверняка княжна и не вспоминает о нём. А их путешествие приняла как забавное приключение в лесу и со смехом рассказывала о нём тем двоим, которые с такой любовью и лаской смотрели на неё. Мал понятно, брат. А тот, второй, кто он? Сразу же израненное сердце заполонила жгучая ревность. Он так громко застонал, что его напарник Микула, который ехал впереди оглянулся через плечо: не случилось ли чего с Подвиздом. Он уже заметил, что после побоища с древлянами, его друг сильно изменился. Раньше это был отрок, который не пропускал ни одной чарки, ни одной юбки. Бесшабашно, часто рискуя жизнью шёл на врага, первым бросался в любой кулачный бой. А сейчас стал задумчивым, тихим. Микула, краем глаза видел, как в Киеве на пиру Горислава тихонько увела с собой Подвизда и ухмыльнулся этому, ждал, что скоро придёт его друг весёлый и бесшабашный, но парень так и не возвратился назад. Вернулась только Горислава — глаза её были красны от слёз, платье примято… Но это видел только он, вся братия не обратила на это никакого внимания. Они были заняты другим: разговорами и медовухой.
А наутро воевода их призвал и приказал ехать в древлянскую землю, чтобы приготовить всё к тризне по Игорю, следом на ладье отправится Ольга с дружинниками.
Отроки во главе с воеводой Свенельдом отправились напрямик к месту гибели Игоря. Спешили, перелетая на лошадях речушки, объезжая вековые дубы. И только на привалах вели разговоры.
— Едет Ольга вершить расправу над древлянами…
— Людей много, не могут они жить в полном понимании друг друга.
— И потому убивают? Может не могут поделить славу, может защищают свою честь, честь близких? — горячился самый молодой отрок.
— Если не могут поделить славу, заслуженную на поле брани. Но если есть у кого-то слава, он её убережёт сам, честь свою и своей жены, детей тоже убережёт.
— Из-за чего распри на Руси между городами, землями?
Молчал Сванельд. Он знал, что пройдёт ещё пара лет и эти молодые отроки станут дружинниками, будут воевать за свою землю и никто больше из них не спросит и даже не задумается: почему люди убивают друг друга.
Когда подъехали к древлянским землям, Подвизд показал место гибели Игоря. Он бы не нашёл его, всё случилось так быстро…Но место от кострища на большой поляне, указывало на то, что древляне сожгли тело Игоря по своим обычаям.
Разные обряды были у древлян, особенно тризны по умершим. Северяне считали, что человек чистым приходит на землю, чистым и уходит, а очищает его огонь. Поэтому сжигали тех, кто уходил у Вырий. Киевляне же выкапывали глубокую могилу и вместе с умершим туда складывали его любимую лошадь, одежду, оружие и ещё многое чего, что будет необходимо в царстве мёртвых. Игорь был похоронен по законам древлян, очищенный огнём.
Сванельд отправил двух отроков в Киев, рассказать об увиденом Княгине. А другим приказал подготовить, расчистить поляну, чтобы потом можно было бы поставить шатры.
Когда дело было сделано, Подвизд с разрешения Сванельда, оседлал коня и поскакал к небольшому озерцу, которое, он знал, находилось недалеко отсюда в лесу, чтобы умыться да и побыть немного одному.
Время у Любавы было и пока древлянские гридни свозили к месту предполагаемой тризны Ольги медовуху, мясо, рыбу, она решила наведаться к своей берёзе.
Она подъехала к деревцу на опушке. Спешилась и подошла поближе. Погладила молоденький ствол, почувствовав тепло, как от живого существа. Решив немного посидеть и подумать, девушка сорвала стебелёк травы, и стала его покусывать, так ей легче думалось. А думы в её красивой головке роились разные: и о Мале, которого она наконец сегодня увидит, и об Алексе, вернее его невинном поцелуе. А ещё для неё было странным и приятным думать о Подвизде.
— Неужели он мне нравится? Но, конечно это не любовь… Пора признаться себе, что такой стихии чувств, которые он мне дал, я не испытывала никогда. Даже не думала, что поцелуи могут вызывать такое. Мне было очень хорошо с ним и это правда. Но я ведь княжна, а он отрок: что скажет брат, княжьи люди, старейшины?
Она улыбнулась.
— Лада, богиня Лада, а разве не всё равно, что скажут люди, если сердце бьётся быстрее, если ланита краснеют, лишь только вспоминаю о нём, о его ласковых руках…
Любава умолкла, а потом, качнув плечом, спросила то ли у себя, то ли у берёзы:
— А он то меня любит? Или похоть просто была и всё равно, кого ласкать? Ведь никого в лесе, кроме нас и не было. Была бы на моём месте другая он бы её обнимал…
Девушка сомневалась. Неопытна была и не знала подобных чувств. Любовь стучалась в её сердце, а она боялась его открывать.
Вскочила на лошадь и полетела навстречу открытому простору. Впереди лесная речушка. Княжна опускает поводья и умное животное как молния взлетает в воздух и одним прыжком преодолевает неширокое речище. Летит княжна, ветер бьёт в лицо и все ненужные мысли тоже летят из головы вон. Поляна суживается, а за поворотом ещё больше можно разогнаться, радуется княжна и видит всадника, который тоже несётся наперегонки с ветром. Вот ближе он, ближе…Что-то знакомое в фигуре. Посадке…Ещё ближе. Подвизд. Непроизвольно она натягивает поводья и конь сбрасывает ход, недовольно хрипя и кося глазом на хозяйку: мол, чего останавливаемся, ведь так приятно лететь наперегонки с ветром. Но хозяйка не замечает недовольства, она смотрит вперёд на всадника, который тоже приостанавливает своего жеребца.
Глаза юноши смотрели на Любаву и от этого взгляда покалывания прошли по телу девушки и вышли на щёки густым румянцем. И это не осталось незамеченным юношей.
— Ты зарделась, Любава.
— Просто очень быстро неслась, вот и загорелись щёки.
Их лошади ходили по кругу, узкому кругу, друг возле друга. Хрипя, закусывая удила. А всадники их тоже смотрели друг другу в глаза. Подвизд так, что Любава горела под его взглядом. Он манил к себе, притягивал, обещал и давал, просил и прощал.
— Ты скучала по мне, милая? Тогда я не успел сказать, как дорога мне почему-то стала. Я постоянно вспоминал о тебе и мечтал о нашей встрече. А ты, вспоминала?
— С чего бы это? Ты что мне брат или отец?
Но это же было неправдой и так её задевали его речи. Как можно только от красивых слов, что человек по тебе скучал, чувствовать себя самой красивой и желанной.
— Я по тебе скучал и так рад был, что княгиня меня сюда отправила. Ведь думал, что больше тебя не увижу.
— Ну да, я же живу за семью морями…
— А причина какая? Сидел бы где-то в лесу дожидаясь тебя, не зная придёшь когда или нет. И вот же встретились. Значит это судьба?
— Всё решают боги, но нам и не надо встречаться.
— Я догадываюсь, это из-за того парня, который был с твоим братом. Я видел, как сияли твои глаза, когда ты его увидела. Ты его любишь?
В словах парня сквозила ревность. А Любава в который раз задумалась — что для неё Алекс. К этим двум парням она испытывала совершенно разные чувства — большую нежность к Алексу, желание защищать его, быть сильной. А к Подвизду её влекло, хотелось, чтобы он никогда не выпускал её из своих крепких объятий. Она чувствовала себя в них защищённой. Так что же из этих чувств — любовь? Нельзя ведь любить двоих…
— Я не знаю, — растерянно прошептала. Спешилась, и взяв за повод коня, подошла к небольшому дереву. Напряжённое молчание стало почти осязаемым, когда Подвизд подошёл к ней.
Княжна заглянула в его сразу потемневшие глаза почувствовав слабость перед этим человеком, вновь покраснела.
— Если хочешь, я оставлю тебя. Знаю, что у нас нет будущего — ты княжна, а я отрок. Кем я буду — дружинником… Но знаешь, если бы ты только захотела я бы достиг всего, чтобы быть тебе ровней!
Любава не думала о будущем — оно так далеко. Ей важен был этот миг.
— Одно слово и я оставлю тебя…
Подвизд коснулся завитка волос на её виске, нежно провёл кончиками пальцев пр щеке. Любава закрыла от этих прикосновений глаза, улетая куда-то ввысь.
— Можно ли поцеловать тебя? Позволь мне ощутить вновь вкус твоих губ. Это желание не даёт мне покоя вот уже сколько дней.
Подвизд замер, почти касаясь губами её рта. Он ждал, не смея настаивать. Ждал, хотя его захлестнуло нетерпение. Медлил, предвкушая. Девушка чуть придвинулась и Подвизд мгновенно отреагировал, нежно прижавшись губами к её рту.
Внутренний голос подсказывал, что она сразу убежит, если почувствует как он её хочет. Его захватывала сила, названия которой он не знал, и когда губы девушки раскрылись навстречу, почувствовал, что никто кроме неё ему не нужен.
Поцелуй Подвизда привёл Любаву в изумление, заставил почувствовать себя по настоящему желанной и любимой.
Несмотря на то, что соприкасались только их губы, а тело парня застыло в нескольких сантиметрах от неё, между ними образовалась как — бы прослойка раскалённого воздуха. Княжну терзали противоречивые чувства: она страстно желала оказаться в его объятиях и боялась того, чем это может закончиться. Однако Подвизд не отрывался от её рта, и Любава, задыхаясь, поняла, что он сумеет преодолеть её страх, если будет просто целовать, ограждая от всего мира.
— Любава, ответь мне, — прошептал.
Она приоткрыла губы и нежно ответила на поцелуй.
Подвизд начал медленно гладить ей спину, потом осторожно положил руки девушки себе на грудь и Любава, ощутив под ладонями быстрые удары его сердца, ещё сильнее прижалась к нему.
Он сознавал, что эти мгновения могут оказаться для него единственной возможностью прикоснуться к её невинности, что эта встреча под сенью векового леса будет преследовать, мучить запретным соблазном. Голова кружилась. Тело напряглось, откликнувшись на её безыскусную реакцию. И вдруг он почувствовал её сопротивление и испуг, сразу же ослабил объятия, хотя поцелуй стал ещё более пылким.
Подвизд хотел отпустить девушку, чтобы его необузданное желание не испугало её и не сумел.
— Любава, до чего же ты прекрасна, — прошептал, задыхаясь.
Тёмные ресницы приподнялись.
— Пожалуйста, отпусти меня.
Подвизд сразу опустил руки, поражённый резкостью её тона.
— Мне не следовало тебе позволять. Ты не должен больше прикасаться ко мне.
Он стиснул зубы — они отдалялись друг от друга, и острая, почти физическая боль лишила его обычного спокойствия.
— Но ты получила не меньшее удовольствие, чем я.
— Да, ты прав. Но совершенно же очевидно, что у тебя очень большой опыт такого общения с девушками.
— А я этого и не скрываю. Просто я впервые испытываю чувства, которых раньше не знал…
— Ну да, ты же мастер срывать поцелуи в темноте.
Лёгкость, с которой она поддалась ещё раз доказала, как просто мужчинам добиваться своего. И насколько она слаба.
Подвизд мрачно усмехнулся. Слова девушки подтверждали её невинность, ведь он лишь чуть-чуть приподнял завесу над своей страстью.
— Я бы хотел большего, можешь не сомневаться…
— В моей жизни нет места человеку вроде тебя и даже не потому, что ты всего-навсего отрок, — она поморщилась, заметив мелькнувшую в его глазах боль. — Мы очень разные, а нас объединяет только физическое влечение друг к другу и только. Наверное потому, что ты опытен в этих делах, ты вызываешь ответные чувства в моём теле и сердце.
Подвизд смотрел на неё. Его страсть достигла опасного уровня, когда эмоции грозились вырваться наружу и за это он ненавидел себя. Он оттолкнул её ещё тогда, в первый раз …Эта девушка имела над ним власть. Будь на этом месте другая женщина, он бы повалил её на эту густую, зелёную траву, удовлетворив своё вожделение, но Любава — чистая, невинная.
Подвизд и Любава отошли к своим лошадям, и не смотря друг на друга разъехались в разные стороны.
— Беги, милая. Потому что если мы снова встретимся, я могу поддаться искушению и уже никуда не отпущу тебя, — подумал Подвизд, глядя вслед девушке.
А Любаву расставание обидело больнее, чем она могла предположить. На скаку, взяв повод одной рукой, она закрыла глаза, прижав ладонь к губам, ещё горячим от поцелуев.
Подвизд, удаляясь, вспомнил, как его рука обнимала стройную фигурку девушки, и понимая, что не должен этого делать, поднёс руку к лицу и вдохнул запах Любавы, оставшийся на его руках. Он ненавидел и страстно желал её. Но больше он к ней не подойдёт — слишком всё тяжело и безнадёжно.