— Кто они, Алекс? — любопытство сквозило в голосе Любавы.
— Не знаю я. Коли такая любопытная то сама и спросила бы, — подшучивал Алекс. — А то увидела новых людей и скорее как мышка в норку бежать.
— Да не боюсь я сейчас ничего, ты же знаешь… Хуже, чем было уже, наверное, не будет. Но как — то попасть в Киев мне надо. Брал брат меня туда несколько раз, но ведь ничего там и не помню. Ну терема, хоромы красивые. Много людей.
— Зачем тебе в Киев? Я то думал, что забыла ты детские те глупые мысли о мести. Кому ты собралась мстить, княгине? Да к ней тебя даже не пропустят. Нунадо же когда то закончить эти безумные правила, в которых кровь за кровь, — почти кричал Алекс.
— Нет, я не могу забыть того, что случилось. Тот голос постоянно слышу и те страшные слова, сказанные так спокойно, как будто не людей лишили жизни, а сорвали и выбросили цветок. Всё не мило мне, ничего не хочу. Я жажду только отмщения. У меня больше нет в семье мужчин, значит это долг мой.
— Ты лучше вспомни слова Мала: твой гнев — друг твоего врага. А озлобленному человеку никогда не победить своего хладнокровного соперника. А ты сейчас как мыслишь? Ты готова пойти против Киева? С чем? С мечом? Уймись, Любава. Я тоже любил Мала и мне его искренне жаль. Но его уже не вернёшь. А народ древлянский, вернее то, что от него осталось, хочет спокойствия. Посмотри же вокруг. Люди живут: под десницей Киева или без неё. Вчера в поле я видел дружинника, который корчевал пни, а на меже лежали кольчуга его, шлём и меч. Он готов к войне, но знает, что нужно есть, пить, жить. И ты нужна и ему и другому и третьему. Народ ждёт сколько дней. Ведь на княжий двор приходят люди, просят суда и правды. Князь один и ему надлежит творить эти самые суды и правды.
Алекс посмотрел на Любаву и увидел в её глазах неподдельное горе. Любава вспомнила своего брата Мала, своего отца… Она была маленькой и потому смутно помнила его дела и заботы. Когда же вершил Мал суд, сидела возле него, слушала и смотрела. Князь был мудрым, хотя и молодым. Брат не мог понять того, кто трусил в бою и бежал назад, а не вперёд со всеми. Когда сын не слушался отца, когда девушку выкрадывали без любви, и её на то согласия. И за это он судил и карал беспощадно.
Она вспомнила, что даже с небольшими жалобами люди шли на суд к князю: за воровство мешка зерна или угон какого-то животного со двора. Это ей тогда казалось, что это мелочь. Сейчас она уже понимала, что это жизнь. И девушка заплакала.
Алекс не успокаивал её, понимая, что это слёзы, очищающие душу, снимающие понемногу непомерный груз боли, который так внезапно свалился на эту юную княжну.
В это время на ступенях, ведущих в сени послышались голоса. В высоких шапках в светлицу вошли бояре и низко поклонились ей.
— Здрава будь, княжна! — молвили они.
Алекс увидел как Любава выпрямилась, незаметно вытерла рукой слёзы и горделиво повела плечом.
— Здравы и вы будьте, мужи достойные. С чем пожаловали?
— Да пора бы тризну провести по князю нашему. — Вышел вперёд один из них. — Боги не примут Мала. Ты болела, княжна. Мы тела всех отроков и дружинников погибших предали земле, помянули их дела, как и полагается. А Мал был предан огню…
— Видел ли кто, а не по слухам, что случилось с братом моим?
— А вот как раз боярин приехал из Искоростеня, брат младший их князя Тодор. Был он в то время в Киеве, видел как…, - и умолк, заметив как побелело лицо княжны и хрустнули сжатые в кулачки пальцы.
— Он и сам, если позволишь, расскажет по какой причине прибыл сюда.
Бояре расступились, пропустив вперёд троих незнакомцев.
Алекс сразу узнал их. Это были те всадники, которых они встретили на поляне.
— Здрава будь, княжна.
— Здравы и вы будьте, добрые люди. Что привело вас к нам?
— Приехали мы с земли искоростеньской, чтобы сказать, что разделяем мы твоё горе. И это утрата не только ваша но и всех древлян. Наш князь тоже плох — ранили его киевские дружинники, еле отроки вынесли с той памятной для нас всех тризне по Игорю. Лежит сейчас в горячке, не знаем, оставят ли его боги нам или заберут…
— Да невосполнимые потери земли нашей. Хотя бы враги не прослышали про беду, враз поймут что слабы мы, нападут, а обороняться то некому.
— Вот потому и приехали, чтобы силы объединять да как- то крепить границы наши. Нужно собирать совет да и решать, что делать будем. Может даже придётся на поклон Киеву идти…
— Вы решайте как хотите, но с Киевом мы брататься не будем, — выслушав, отрезала Любава.
Алекс посмотрел на прибывших и от его внимания не ускользнуло то, как пристально смотрел Тодор на Любаву, не сводя с неё глаз. Это был взгляд не державного мужа на княжну, а взгляд мужчины на женщину.
— Спаси боги вас за то, что разделяете горечь нашей утраты. Завтра сотворим тризну по князю нашему — Малу. Прошу вас остаться. А сейчас извините, меня ждут дела.
Любава легонько склонила голову и посетители не спеша и тихонько переговариваясь между собой вышли со светлицы. Последним выходил Тодор и Алекс увидел как тот приостановился и посмотрел на княжну. Этот взгляд парню был знаком. Взгляд желания, восхищения, страсти. Любава тоже заметила. О, как девушке было знакомо это! Сколько раз она вспоминала такой же взгляд, только чёрных, чуть раскосых глаз Подвизда.
Только взошла денница, ключница накрыла на стол белую скатерть и пригласила княжну на трапезу. Любава уже была готова и по пути зашла за Алексом, сразу же его предупредив, что необходимо вставать раньше, потому что каждый день начинается с восходом утренней зари. А она хотела бы видеть его возле себя, начиная новый день. Трапеза длилась не долго. Нужно было решать дела, беспокоившие древлян.
В сенях уже полно народа: тот первым хочет поприветствовать княжну, а тот рассказать о своих бедах, иной с просьбой. Сколько людей, сколько и забот.
Любава заняла в светлице место брата на кресле возле окна. На ступеньках прогремели шаги и гридни втолкнули на суд княжны побитого, с заплывшим от кровоподтёка глазом, человека.
— Что случилось?
— Воровство, княжна. Этот человек украл мешок ржи из клети боярина.
— А зачем же побили его? Самосуд устроили? — слышится гнев в голосе молодой княгини.
— Не думали мы, что сможешь судить, в горе ведь и болезни была…
— Ты зачем полез в чужие закрома?
— Так ведь, матушка, есть у меня совсем нечего. До нового урожая осталось немного, а дети голодные сидят, — плачет и кланяется холоп.
— Знал ведь, что в рабство пойдёшь за воровство!
— Знал, ох знал. Да нет мочи смотреть, как дети тянут за полу и просят кушать, — стонет мужчина.
— Что решим, бояре?
— В рабство его, в рабство! — разом зашумели. — Это так к нам каждый будет лезть в клети!
— Правда ваша, бояре. — И подумав немного Любава огласила своё решение.
— Работать будешь у боярина год. Три дня у него, три дня у себя. Да смотри, больше не воруй. Законы наши суровы и я буду следовать им: за воровство вся семья пойдёт в рабство.
Бояре закивали головами, соглашаясь со словами княжны.
Она же наклонилась к Алексу и прошептала:
— Узнай, где живёт этот человек и прикажи отнести туда тайком мешок зерна. Должно хватить до нового урожая.
*
Тризну нужно было совершать до захода солнца, чтобы душа не потерялась ночью и нашла свой путь. Поминание начала Любава. Она бросила в огонь жертву, плеснула вина. Все смотрели, как огонь поглощал мясо.
— Садитесь, люди! — пригласила княжна.
Дворяне разливали вино. На столах уже стояли мясо, каша, рыба… Пахло чабрецом, ещё какими-то пряностями.
Горожане пили, ели, прославляли Мала. Любава как хозяйка, оглядела стол. Хватит ли всего? В такой день никто не должен голодать. Тризна… Ей был знаком этот обычай. Когда убили отца тоже была во дворе их тризна. Князя, как и всех важных людей древлянской земли сожгли. Помнила плач женщин, слёзы на глазах Мала. А потом всё так же пили вино, славили отца и чем больше пьянели, тем веселее становились голоса. Только Мал был строгим, ничего не пил, а склонив голову думал и думал о чём-то.
Снова всё повторяется, только вместо отца — брат и она одна…
Любава почувствовала что-то тревожащее и подняв голову, обнаружила, что с неё не сводит глаз сидевший неподалёку мужчина. Это почему-то вызвало у неё лёгкую дрожь. Однако девушка не стала задумываться о причине её проявления. Мужчине было около тридцати лет, золотистые, чуть курчавые волосы ниспадали до плеч. Брови густые, а тёмные ресницы стрелами обрамляли глаза. Косая сажень в плечах, высокий лоб и упрямо сжатые губы.
— Алекс, этот тот Тодор, который с Искоростеня? — Шепнула, наклонившись.
— Ну да, и один из тех, которых мы встретили на поляне. Знаешь, от меня не ускользнул взгляд, которым окинул он тебя тогда. Мне кажется, достойный мужчина. — Алекс улыбнулся. — Я ведь расспрашивал потом о нём. Оказывается два или три года тому назад при родах умерла его жена, которую он очень любил. Говорят, долго страдал и впервые за эти годы тоже заметили его внимание и интерес к женщине — тебе. Так что Любушка, присмотрись к парню
— Что такое любить. Алекс? Ведомо ли тебе это чувство? — любопытство сквозило в вопросе Любавы.
— Любить женщину, имеешь в виду?
— Ну да, там откуда ты пришёл, была ли люба тебе девушка? Я ведь многого о тебе не знаю. Ты видишь меня, наша жизнь у тебя как на ладони. Что-то советуешь. Я же тебя слушаю, а бывает, что и нет. И вот сейчас ты говоришь о любви Тодора к своей жене. Разве бывает такое, чтобы навсегда привязаться к одному человеку? Ведь это не мать, отец или брат. Не думай, я не маленькая и понимаю, что мужчина и женщина, как часть природы живой, сходятся, чтобы продолжить свой род. Они живут вместе, чтобы потом растить детей.
— Но любовь это не только стремление к продолжению рода. Я думаю, что в мире есть две половинки: мужчина и женщина и если они подходят друг другу, то становятся одним целым. Вот как мои родители. Уже тридцать лет вместе, а всегда рядом: в театр, на вечеринку…
— А что такое театр, вечеринка? — сразу ухватилась за незнакомые слова девушка.
«Надо выкручиваться и впредь контролировать свою речь», — мелькнуло в голове Алекса. — Ну это…когда заходит солнце, вместе смотреть на закат, лес. Вот они сядут вместе на опушке и молча наблюдают за этим, держась за руки. — «Боже, что я несу, услышал бы меня отец».
— Как красиво вместе с кем — то смотреть на закат, положив ему голову на плечо и взявшись за руки, — мечтательно вздохнула Любава.
Алекс удивился перемене: целый день перед собой он видел молодую женщину, которая творила государственные дела, а сейчас перед ним была девушка, которая всей душой хотела любви, как впрочем и все девушки на его родной планете.
На миг она позволила себе поверить захотеть мужа, семью, но в следующее мгновение лицо её ожесточилось, мечтательное выражение ушло. Ей видно никогда не придётся выйти замуж по любви. Княгиня должна всегда помнить, что муж, это в первую очередь укрепление земель, ну уже потом, если очень повезёт — любовь.
Вначале она мучилась оттого, что так привязалась к отроку киевскому Подвизду. Девушка понимала. что Мал никогда не поймёт и не одобрит этого. Подвизд… Любава часто вспоминала его губы, руки. И сейчас, даже только вспомнив имя этого юноши, чувственные сцены сразу возникали у неё в мозгу, она их не хотела, противилась им. Но они всё равно появлялись. Почему именно этот человек, почему именно он? Раньше она понимала, что Мал не разрешит ей никаких отношений с простым парнем, хотя и обещал отцу отдать её тому, кто люб ей будет. Сейчас она сама не хотела, чтобы в её жизни появлялся мужчина, тем более кто-то из Киева. Любаву постоянно мучил вопрос: был ли он среди тех, кто убивал на тризне по Игорю её знакомых, родных. Парень ведь знал о приказе Ольги и не предупредил. Или не знал, а как и все киевские отроки просто наливался вином вместе с древлянами…
Эта любовь — запретная. Да и никакая это не любовь, просто притяжение друг к другу двух молодых людей. Не должно к врагу быть никаких чувств, — так думала Любава о юноше, разбудившим в ней чувственность. Надо искать помощи в борьбе против Киева, плечо, на которое можно опереться. И прочь всякие чувства! Любви нет, если она такая горькая и непредсказуемая.
Алекс с любопытством поглядывал за калейдоскопом выражений лица своей подруги. Какая же она ещё девочка. Всё можно прочитать на лице: нежность, страх, боль.
— Я почему-то вспомнил сейчас юношу, с которым мы тогда тебя встретили. Твоего, ты рассказывала, спасителя.
Девушка никогда не рассказывала о своих приключениях в лесу, а мужчины Алекс и Мал и не настаивали. Жива, здорова — чего же ещё? Но Алекс заметил тогда ревнивый взгляд, брошенный на него. И кажется угадал. Любава опустила голову и её густые ресницы бросили глубокую тень под глазами.
— Я его часто вспоминаю…
— Просто как спутника? — Улыбнулся лукаво.
— Я, Алекс и сама не знаю. Может оттого, что были только вдвоём в лесу, немного сблизились и он мне стал не совсем посторонним человеком.
Алекс удивлённо поднял брови. Любава заметила это и её щёки запылали.
— Нет, нет это совсем не то о чём ты возможно подумал. — У парня ещё выше поползли брови. — Я ведь не маленькая и знаю, что может произойти между мужчиной и женщиной.
Наступила неловкая пауза.
— Он меня целовал и это было не неприятно…
Алекс улыбнулся.
— Эка невидаль. Такое дело довольно часто случается между мужчиной и женщиной, если они нравятся друг другу. Другое дело, чтобы потом помнить себя. Знаешь, Любушка, сейчас я чувствую за тебя ответственность. И Малу обещал, да и без него хочется тебя уберечь. Ты, конечно, и из лука стреляешь и на лошади скачешь лучше меня, но вот в делах любовных я немного поопытней. Красивая любовь больше девушкам нужна, а для парней что-то другое. Поэтому берегись и думай.
— Он мне очень нравится, но он всего лишь отрок княжеской дружины…
— Ну и что? Ты знаешь историю своего брата?
— Как же не знать, ведь я сестра его и вся жизнь Мала проходила перед моими глазами.
— Почему-то мне кажется, что важный жизненный период твоего брата прошёл мимо тебя.
— Я всё о нём знаю, — упрямилась Любава.
— Тогда ты знаешь и об Ольге.
— О какой Ольге ты говоришь?
— Девушке, перевозившую людей через реку и которую любил твой брат.
— Ты что-то путаешь, Алекс. Он не мог любить простолюдинку. Мал постоянно мне твердил, что выходят замуж и женятся для укрепления земель.
— Вот видишь, ты была совсем маленькой и это прошло мимо тебя. Значит, пришёл черёд рассказать тебе то, чего ты не знаешь о Мале, чтобы не повторить тебе его ошибки.
— Мал никогда не совершал ошибок, он был добрым и справедливым и его все любили, ты же сам это видел!
— Я ведь не спорю, Любушка. Он совершил ошибку, о которой потом очень жалел. И это в дальнейшем очень сильно повлияло на его судьбу. Я почему- то даже думаю, что всех событий, которые случились недавно, могло бы и не быть, если бы он тогда по другому решил.
Видя немой вопрос в глазах девушки, продолжил.
— Знаешь, они ведь любили друг друга, не мыслили себе жизни по отдельности. Мал и та, которую впоследствии нарекут княгиней Ольгой.
— Ты выдумываешь, Алекс. Мал мог делать всё, что хотел и жениться на той, которую хотел.
— Может и так, но отец твой, а вернее всего бояре, поставили условие: либо княжество, либо девушка. И Мал, переломив себя, выбрал первое. Я так думаю, чувствуя свою вину перед сыном, твой отец попросил его не перечить судьбе и принять твой выбор, каким бы он ни был. Лишь бы ты любила и была любимой.
— То есть, кого бы я не полюбила, Мал бы это принял?
— Думаю да. Только потому, что он был князем и твоя судьба не влияла на развитие древлянских земель. Но теперь его нет и тебе всё придется решать самостоятельно. В том числе и твоё супружество.
Любава надолго задумалась, покусывая кончик косы. Алекс ждал вопросов
— Не мог он любить Ольгу. Она злая, недобрая…
— Может быть… Но ты ещё очень молодая и не знаешь, как могут обстоятельства менять людей, ломая их устои. Помыслы. Поэтому не суди огульно.
— Это она приказала убить брата, а как можно это делать с любимым?
— Мы не знаем, что случилось. И, наверное, никогда и не узнаем. Этому, что произошло не может быть никаких оправданий… Я так понимаю, что сейчас она защищает своего маленького сына, чтобы никто из бояр не мог даже подумать о какой-то её слабости и забрать киевское княжество, по праву принадлежащее Святославу.
— Не оправдывай её, Алекс.
— Я не могу этого делать, после того, что своими глазами видел в Киеве. А ещё потому, что Мал стал мне другом, а слышать о смерти друга, поверь, для меня большое потрясение. Просто я не хочу продолжения… Особенно плохого в отношениях с Киевом.
— Какое может быть продолжение, месть свершилась…Так думает Ольга.
— Но не ты, правда ведь? А ещё я скажу, что нет у тебя к тому парню никакой любви. Потому, что если любишь, то наплевать кто он и что он. — Сказал и вспомнил Мала, его желание воссоединиться с юношеской своей любовью.
— Я не думала, что мне нужен муж. А просто он мне люб.
— В данный момент тебе нужно сильное мужское плечо, чтобы опереться.
— Алекс, но ты же всегда будешь со мной рядом.
— Пока был Мал, он закрывал рты боярам, которые роптали, что он меня к себе очень приблизил. Сейчас Мала нет, и я не знаю, что будет дальше.
— Я сейчас всё здесь решаю!
— Да, ты умница. И я всегда буду тебе другом и всегда помогу. Ты только позови. Но тебе нужен муж. Если считаешь, что тот парень достоин быть твоим мужем, твоей поддержкой и ты будешь с ним счастлива, то никто не должен переубеждать тебя в обратном. Несчастья не закончились. Киевское княжество подмяло под себя много князей, многие земли им дань платят. Свободных и непокорных Ольга так не оставит… Один выход — примириться со всем и жить дальше.
— Никогда! — Взмахнула рукой, как отрезала.
— Я знал, что ты так скажешь. Но время лечит и ты поймёшь, что я был прав.
— Всё что было у нас им отдали. Лучших мужей земли древлянской извели… Не пойду я к Ольге на поклон.
— Я, Любава, думаю что она сама сватов пришлёт, чтобы замуж тебя отдать за кого-то из своих бояр или воевод. Для усиления власти своей на древлянских землях.
— Не посмеет, — притопнула ногой девушка. — Я сама буду решать за кого мне выходить замуж.
— Хочешь возродить свою землю, будь мудрой и хитрой. Земли ваши дрвлянские всё равно разрозненные. И что интересно, как Игоря убить, просто Мала в известность поставили, а потом же им и прикрылись…
— Знаешь, Алекс, — успокоилась немного девушка, — я об этом уже думала… И хотя Подвизд мне очень мил, — она проглотила комок в горле, — я постараюсь забыть его.
— Смотри сама. Если уверена в его чувствах и своих, его надёжности, то решайся. Это будет хороший союз и его одобрит княгиня. На землях древлянских наступит мир.
— Княгиня? Одобрит? Я не прошу её одобрения и покровительства. И союз с Киевом мне не нужен!
Девушка кивнула Алексу и вышла. Он даже знал куда. Если нужно было для себя что-то решить, Любава садилась на лошадь и ехала в лес. Быстрая езда помогала ей освободиться от тревог, принять правильное решение.
Он угадал. Девушка вскочила на лошадь и умное животное сразу поняв настроение хозяйки, рвануло вперёд. На сердце княжны лежал большущий камень. Но чем быстрее была езда, тем он становился легче и уже совсем скоро Любава ощутила такую привычную лёгкость в теле и на душе.
— Эге-гей! — чувство независимости и свободы переполняли её и повернувшись назад, закричала ветру:
— Догоняй!
Когда после прогулки вернулась домой, Алекс порадовался её весёлому настроению и жизнерадостности. Он смотрел из окна на девушку и в очередной раз удивился силе её характера.
Любава поставила лошадь в стойло и провела рукой под попоной. От быстрой езды бока животного были влажными. Девушка сама вытерла лошадь и достала щётку, чтобы расчесать гриву.
— Красавица ты моя, умница, — гладила свою любимицу и та спокойно стояла, помахивая роскошным хвостом.
Любава и не заметила, что была не одна. За нею наблюдала пара голубых, а сейчас немного потемневших глаз. Девушка расчесывала гриву лошади, нежно проводя по ней тонкими пальчиками. А глаза невольного наблюдателя становились всё темнее и темнее.
Лошадь забила копытом и девушка засмеялась
— Опять хочешь на свободу? Потерпи, милая, отдохни.
— Вы прекрасно сидите на лошади, — прозвучавший внезапно голос нарушил идиллию. Любава вздрогнула и обернулась. На неё смотрел один из приехавших на тризну древлян — Тодор.
— Вы меня напугали, — с улыбкой сказала она. — Я с детства люблю ездить верхом.
— А вот моя жена не очень хорошо держалась в седле. Ей больше нравился дом, цветы. Заряна любила вышивать, а когда вышивала, то тихонько напевала, — голос его немного запнулся.
Любава беспомощно посмотрела на него. Как успокаивать взрослого мужчину совершенно не знала.
— А вы знаете, я тоже напеваю, когда вышиваю. И цветы очень люблю, это наверное слабость всех девушек, — улыбнулась она.
А Тодор сам не мог понять, почему он при чужой девушке вспомнил Заряну. Рана ещё сильно кровоточила, хотя со дня смерти жены прошло уже довольно длительное время. Он подошёл к лошади Любавы и положил руку ей на круп. Животное косило на него глазом, но стояло на удивление тихо.
— Лошадь большая для такой миниатюрной девушки. И смотрю, что не очень покладистая.
— Да по покладистости мы с ней схожи, — улыбнулась княжна.
Крупная мужская рука с длинными красивыми пальцами прошлась от крупа до холки смирно стоявшей лошади. Красивый мужественный человек и такая нежность в движениях. Картина завораживала. Лошадь мордой стала тыкаться ему в шею и Тодор весело, по-мальчишечьи засмеялся.
— Вот шалунья! Стой, стой. Наверное хочешь на выездку?
— Да я только что её поставила. Пусть отдыхает до завтра.
— Если не возражаете, — он повернулся и серьезно посмотрел ей в глаза, — я бы мог составить когда-нибудь компанию.
— Хорошо, поедем. Вы меня расхваливали. Вот и посмотрим, как ваш конь слушается своего хозяина. А сейчас извините, мне нужно идти.
Он промолчал и Любава, кивнув, вышла из конюшни.
В тереме её уже поджидала большая деревянная лохань, выскобленная добела и наполненная водой, благоухающей любистком и чабрецом. После скачек наперегонки с ветром, так хорошо было смыть с себя пыль и стать снова чистой и свежей.
Девушка попробовала рукой воду, хотя можно было бы этого и не делать. Дворянки знали толк в купании и температура воды была такой, какую любила княжна. Она быстро сбросила с себя одежду и ступила в воду. Пахло травами, было тихо. Любава почувствовала себя как в детстве: счастливой и защищённой. Ей почему-то хотелось и плакать и смеяться… Девушка от полноты чувств провела ладошками по воде, которая стала расходиться кругами, вокруг стройного тела. Потом, совсем не соответствуя приподнятому настроению, пришли другие мысли. Любава вспомнила слова Алекса о том, что не вольна она будет выбирать себе мужа. Сделает это за неё киевская княгиня и никто из бояр Ольге перечить не станет. Отдадут её, лишь бы их самих никто не тронул. Все, кто был верен Малу уже у предков. Остались немногие, и те захотят за счёт неё выжить, быть в милости у княгини киевской. Тогда народ древлянский не только дань будет платить, а станет просто маленькой частью, приложением к Киеву.
А сама она и княжить долго не сможет. Вот если бы была мужней женой, а потом вдовой, то княжила бы до полнолетия сына. Но у неё ни мужа, ни сына. И кто его знает, как поступят старейшины и бояре. Вернее всего, что посадят её на стол древлянский. Но заставят выйти замуж за выгодного для княжества нелюбимого, незнакомого человека. И она не вольна ничего сделать. Капелька солёной влаги капнула на спокойную гладь воды. А потом вторая, третья. Ах, Мал, Мал! Вот если бы ты был сейчас со мною рядом, то не ведала бы я печали. А росла бы в радости. И любимого моего ты бы одобрил, как одобрял всё, что я делала…
Любава плакала. Но сейчас плакать было можно, потому что никто не видел, как она кулачком вытирала глаза и хлюпала носом, жалея себя… За дверью зашелестели девичьи шаги, и прежде чем дворянка вошла в купальню, Любава вытерла слёзы.