— Что случилось? — Роман пристально смотрел на нее, и она съежилась, водя глазами по сторонам, стараясь избежать его взгляда. — Что ты увидела, Рита?
— Ничего, — удивленно ответила Рита, нервно потирая ладони. — Мне действительно пора домой. Мы мило поболтали, но, думаю, на этом стоит закончить. Не провожай меня.
Роман медленно опустился на диван, глядя, как Рита идет в прихожую. Но, переступив порог, она вдруг развернулась, стремительно подбежала к дивану и плюхнулась на него. Вздернула голову и, глядя Савицкому в переносицу, четко и как-то торжественно произнесла:
— Ты мне не нравишься! Мне не нравится твоя внешность, мне не нравится твой голос, мне не нравится твой характер — мне абсолютно все в тебе беспредельно не нравится!
— Ну, ничего нового ты мне не сказала, — отозвался он ровно, заметив, как подпрыгивают на диванной обивке ее тонкие пальцы. Рита устало опустила голову, отчего золотистые пряди ссыпались ей на лицо, потом резко тряхнула ею и прямо-таки вцепилась взглядом в его взгляд — отчаянно, как утопающий цепляется за протянутую руку.
— И я тебе тоже дико не нравлюсь! Верно?
— Верно.
— Слава богу, — прошептала Рита облегченно, и, прежде чем Роман успел сообразить, что к чему, подалась к нему и прижалась губами к его губам. Он ответил на поцелуй с машинальным удивлением, но почти сразу же ощутил ее ладони на затылке, на спине и притянул девушку к себе, и в этом уже не было ничего машинального. Роман чувствовал, что девушку прямо-таки колотит, но Рита не прерывала поцелуя, ее губы становились все более жадными, она тонко постанывала, ее пальцы скользили среди его волос, соскальзывали на щеки, на затылок, и во всем этом не чувствовалось ни малейшего неприятия.
А потом вдруг все кончилось, и Рита отпрянула, опуская руки и задыхающеся бормоча:
— Нет… нельзя… будет еще хуже, еще хуже…
— Хуже быть не может, может быть только лучше, — Роман потянул ее обратно, и она подчинилась, безвольная, как кукла, запрокинув лицо и глядя на него отрешенными глазами, и хотя ее губы снова на мгновение скользнули по его губам, он уже понял, что продолжения не будет. Все ушло так же стремительно, как и появилось — рядом теперь было лишь испуганное существо, хотевшее только одного — сбежать. Он отпустил ее, и Рита тотчас вскочила, всполошено одергивая свитер и краснея, как школьница.
— Я… извини, я просто… это… а-а, короче! — она как-то злобно махнула рукой и пулей вылетела в прихожую. Роман, шумно выдохнув, откинулся на спинку дивана, крепко стукнувшись затылком о стену, выругался про себя словами, которые предназначаются только женщинам и только в таких ситуациях, потом встал и, проведя ладонью по взъерошенным волосам, неспешно вышел в прихожую, где Рита отчаянно крутила ручку замка. Роман протянул руку, и Рита, отшатнувшись, прижалась к двери спиной, глядя на него так, будто он собирался запереть ее здесь и использовать для удовлетворения самых мрачных и извращенных сексуальных фантазий. Не выдержав, он усмехнулся и отпер замок, потом дернул дверь, приоткрывая. Лицо Риты стало отчаянно виноватым, но она почти сразу же выпрямилась и придала себе царственно-надменный вид, явно решив превратить бегство в благородное и своевременное отступление.
— Ну… выздоравливай, — обронила она. — До свидания.
— Ага, — ответил Роман беззаботно, что далось ему непросто. — Веди машину осторожней, а то разобьешься или собьешь кого-нибудь, что, конечно, хуже гораздо.
В ее глазах полыхнуло, и она, отвернувшись, шагнула на площадку. И, когда он уже потянул назад дверь, вдруг произнесла знакомо взрослым голосом, не оборачиваясь:
— Знаешь, твой Хазнет Фируан, конечно, великолепен, но за этим фасадом, которым ты так восхищаешься, — всего лишь голая неинтересная пещера. Там ничего нет. Мой тебе совет — если ты попадешь к нему, не заходи внутрь. На это лучше смотреть только снаружи. Мне казалось, что я нашла свой Хазнет Фируан, но когда я зашла внутрь, я не увидела там ничего хорошего.
Рита перекинула через плечо ремешок сумочки и припустила вниз по ступенькам. Несколько секунд Роман слушал, как стучат подошвы ее кроссовок, потом захлопнул дверь, вернулся в комнату, налил себе полную рюмку коньяку и залпом выпил. Подошел к столу и задумчиво обозрел его.
— Что же ты увидела? — пробормотал он и провел пальцами по груде рисунков — наброски зданий, законченные и только начатые. Ничто в этом не могло напугать. Роман разворошил их, разбросав по всему столу, и невольно вздрогнул, когда из-за листа с недорисованным полукруглым зданием выглянули вдруг знакомые глаза, в которых были хитринка и осознанная взрослость, — глаза, оживленные на бумаге его собственной рукой вчера ночью. Савицкий вытянул рисунок целиком и застыл, пристально глядя на улыбающееся и удивительно жестокое в своей беззаботности лицо Дениса Лозинского.
Утром порез выглядел менее жутко — стянулся за ночь, подернувшись темной коркой, чуть зудел и, судя по всему, неплохо заживал — не появилось ни красноты, ни припухлости, но ощущения все равно были неприятными. Кроме того, ощутимо побаливали ушибы, и Роман, позвонив в контору и беззастенчиво соврав, что имел честь серьезно простудиться, с удовольствием провалялся в постели до десяти часов. Потом все же встал, сочтя, что пребывать в постели до обеда — это уже чересчур. После всего, что случилось, было как-то не до отдыха.
Дымя на балконе первой утренней сигаретой, Савицкий рассеянно смотрел во двор и пытался понять причину дикого ужаса Горчаковой. Он не мог ошибиться — что-то случилось именно в тот момент, когда она просматривала его наброски. Неужели Денис? Неужели она знает мальчишку?! Неужели и она видела, как стремительно взрослеющий пацан то и дело кого-нибудь хватает за руку с летальным исходом?! Это может объяснить, почему она с самого момента их знакомства так напугана. Но не может объяснить, зачем он ей понадобился. Прознала, что у него похожие ситуации возникают и ждет момента, чтобы обсудить? Как?
Не-не, не может быть, ерунда какая-то!
А может, и не в рисунках дело — просто возникла вдруг в голове какая-то неожиданная мысль, воспоминание, ассоциация — да черт его разберет, что там может твориться в женской голове! Точно ясно только одно, что девчонка ведет себя насквозь алогично. Правда, против того, что началось было на диване, он ничего не имел — до того момента, конечно, как все закончилось.
…только проведи эти дни дома… оставайся дома…
Роман вернулся в комнату, включил компьютер и несколько минут задумчиво смотрел на заставку. В голову ему пришла мысль, что он уже очень давно не заглядывал на авторскую страничку Ивалди… впрочем, ему и без сдвинутого писателя хватает проблем. Роман сел поудобней, после чего, войдя в Интернет, приступил к поискам. Потратив почти полчаса, он прочитал, наконец, короткое сообщение годичной давности, извещавшее о трагедии на Лозовом острове, где, во время празднования собственного дня рождения был убит довольно известный в городе бизнесмен Константин Горчаков. Следствие ведется, есть версия о заказном характере убийства. Супруга убиенного госпитализирована с тяжелейшим нервным срывом. Разыскивается брюнетка двадцати — двадцати пяти лет, скрывшаяся с места преступления.
Савицкий закурил новую сигарету и выключил ссылку. В сущности, ему было наплевать на то, кто и зачем отправил на тот свет господина Горчакова. Если даже и Рита заказала драгоценного муженька, это ее личное дело — не такой он моралист, чтобы читать кому-то лекцию на тему «Убивать мужей нехорошо». Другое дело, что это никаким боком не касается Дениса Лозинского. А может, он пришел и взял за руку ее мужа?
Откинувшись на спинку кресла, он закрыл глаза и увидел шрам на тонкой женской спине, ныряющий под лямку лифчика, а сразу же за ним — останки сгоревшего дома. Зачем Рита туда ездила? Что она пыталась там понять?
Но должна же быть причина, должна!
— Тьфу, елки! — вырвалось у Роман, он вскочил и направился на кухню с решительным намерением позавтракать — глядишь, еда и отодвинет на задний план все эти дурацкие измышления. Кроме того, действительно хотелось есть.
Савицкий открыл холодильник и с озадаченной грустью обозрел пустые полки — только на одной стояла бутылка пива, а в ящике лежал увядший пучок укропа. Содержимое же морозилки было представлено бруском заиндевевшего сливочного масла. Приготовить завтрак из этих ингредиентов не смог бы человек даже с богатейшей кулинарной фантазией. Роман захлопал дверцами шкафов, но нашел лишь пачку соли, пустую упаковку из-под макарон, уксус и многочисленные специи. С одной из полок на него негодующе посмотрел длинноусый таракан, который был немедленно умерщвлен и переправлен в мусорное ведро. Роман выругался — и в адрес рыжего покойника, и в свой собственный, после чего оделся и покинул квартиру.
На Тарасовском рынке, или попросту Тарасовке, царило относительное затишье — рабочий люд еще не выбегал на обеденную закупку, а большинство домохозяек уже скупило все, что надо, и удалилось к готовке и телевизорам, очередей не было, и покупатели текли редким размеренным потоком. Продавцы, покуривая, болтали друг с другом и с мобильниками, читали или играли в нарды, кто-то дремал. Между рядами и павильончиками бегала местная дурочка лет пятидесяти, закутанная в ярко-голубой дождевик, и пронзительно вскрикивала:
— Я голубое привидение! Смотрите на меня — я голубое привидение!
Один из продавцов, подбрасывая на ладони кубики, раздраженно попросил женщину кричать где-нибудь в другом месте, иначе он сию секунду преобразует ее в привидение летающее, и дурочка обиженно унеслась, по дороге задев Романа локтем. Он рассеянно посмотрел ей вслед, потом снова перевел взгляд на прилавки, раздумывая, что бы купить. Мимо прошмыгнул светловолосый мальчишка лет семи, и Савицкий тут же дернулся следом и, обогнав, заглянул в недоуменное детское лицо. Не Денис, конечно же. Да, так он действительно скоро станет параноиком. В Аркудинске пропасть светловолосых мальчишек.
Остановившись, Роман принялся изучать груду рыбы на прилавке и ценники перед ней. Поодаль в лотке шевелились темно-зеленые раки, размахивая усами, то и дело какой-нибудь переползал через край лотка и устремлялся было прочь по прилавку, но продавщица подхватывала его и возвращала к собратьям. Роман сунул руку во внутренний карман куртки, приглядываясь к здоровенному губастому язю и меланхолически вспоминая те времена, когда, еще мальчишкой, каждый год все лето проводил с друзьями на реках за удочками, ночуя тут же, в прибрежном лесу…
Долетевший с дальнего оконечья Тарасовки дикий женский вопль заставил его повернуться. Он быстро огляделся — движение было автоматическим. Нигде вокруг ни одного знакомого лица, и осознавание этого принесло с собой успокаивающий вывод — если там что и случилось, на этот раз он тут не при чем. Продавцы вытянули шеи, вглядываясь вдаль, где теснились павильоны, некоторые из них уже устремились прочь, покинув прилавки на соседей, бежала, гонимая жадным любопытством, и рыбная продавщица. Роман отвернулся и сделал шаг к соседнему прилавку, но потом решительно развернулся и быстрым шагом пошел следом за остальными. Крик не прекращался, всплескиваясь громкими всхлипывающими волнами, и он почти видел, как женщина, задыхаясь, набирает воздуха в грудь для нового истеричного вопля. Когда Роман приблизился к густеющей на оконечье рынка толпе, в крике начали различаться слова, связанные завываниями.
— Паша!.. Паша!.. что ж это… что?!.. ну… Паша!..
Продолжая озираться, он подошел к людям, стоявшим широким полукругом, и решительно протолкался в первые ряды, стоявшие на почтительной дистанции от происходящего, и едва Роман посмотрел в центр этого полукруга, то сразу же понял причину этой осторожности.
Растрепанная женщина средних лет сидела на асфальте, неподалеку от разбитой бутылки пива, поджав под себя согнутые ноги, и прикрывала кричащий рот дрожащими растопыренными пальцами. Другая ее рука судорожно цеплялась за свитер бьющегося рядом мужчины, который лежал на спине, и его тело подергивалось и подпрыгивало, словно его било током. Запавшие глаза человека дико вращались в глазницах, из прыгающих губ вместе с болезненными мучительными стонами и сухим кашлем выплескивались струйки темной, почти черной крови, и Роман, чуть подвинувшись вперед и оказавшись рядом с глухо стукающейся об асфальт головой, почуял исходящий от человека легкий, но вполне ощутимый тухловатый запах. Невольно сделав шаг назад и не сводя глаз с лица мужчины, искаженного болью, Роман отметил знакомо кольнувшую его легкую странность — одежда на человеке была хорошая, добротная, но непомерно большая — дергающиеся руки болтались в огромных рукавах свитера, брюки висели мешком и с каждым судорожным движением тела, сползали все ниже и ниже, открывая белье в синюю полоску, которое, отставая в скорости, тем не менее тоже неумолимо съезжало, слишком большое для своего владельца. Савицкий вздрогнул, внезапно осознав, что лицо, на которое он смотрит, словно уменьшается на глазах — щеки вваливаются, сухая серая кожа все туже и туже обтягивает кости черепа. В памяти отчего-то всплыло ученое слово «кахексия», которое любила употреблять одна из его медицинских подружек. Народ испуганно гудел вокруг, и из обрывочных фраз Роман смог понять лишь то, что мужчина покупал в ларьке пиво и с ним, похоже, вдруг случился какой-то припадок, хотя часть публики склонялась к тому, что это инфекция.
— … да что ж за инфекция?!.. — вскрикнул кто-то позади Савицкого. — Я ж его только что видела… нормальный мужик… а теперь прямо скелет!.. Танька, пошли отсюда!
— «Скорую» вызвал кто-нибудь? — осторожно спросил Роман у человека, который справа от него что-то возмущенно бормотал о массовых экологических загрязнениях, и тот кивнул, не сводя взгляда с мужчины, который и вправду уже походил на обтянутый кожей скелет. Скрюченные пальцы, прыгавшие по асфальту, напоминали прутики, ботинки свалились со ступней, носки сползли к щиколоткам, брючины болтались на ногах, словно на ручках швабр. Лимфатические узлы на шее раздулись до размера сливы, сама же шея стала тонкой, как трость. С дернувшейся правой руки слетело обручальное кольцо, с легким призрачным звоном прокатилось мимо пивной лужи, чем-то напоминавшей сильно смазанную римскую «VI», и исчезло где-то под ногами столпившихся людей. Женщина, глядя вокруг бессмысленными глазами, снова и снова повторяла имя мужа осипшим голосом, продолжая подвывать. Ее рука дернула свитер в очередной раз, слабо бьющееся тело чуть приподнялось, и свитер задрался, обнажив страшную яму вместо живота и костистые полукружья ребер. Кто-то в толпе завизжал, послышался топот бегущих прочь ног.
— Наконец-то! — сказали рядом с Савицким, и он, вздернув голову, увидел въезжающую за ограду рынка машину «скорой». В тот же момент женщина вдруг резко замолчала, и Роман, снова взглянув на мужчину, увидел, что тот лежит неподвижно, глядя куда-то в сторону пустым взглядом и распахнув окровавленный рот, — жуткая костлявая маска. Ему вспомнились тела узников концлагеря из военной кинохроники, и Роман начал медленно отступать, не в силах оторвать взгляда от страшного мертвого лица, и лицо это плыло, подергивалось рябью, и сквозь него проглядывали другие мертвые лица — распухшее и посиневшее, бледное и забрызганное кровью, мокрое и измазанное розовой пахучей пеной, белое и серебрящееся инеем. И когда он повернул голову, то увидел еще одно, тоже кажущееся мертвым, — словно вспышка в волнующейся толпе — застывшее, жесткое, с царапиной на скуле, глядящее на мертвеца суженными глазами.
Он хотел было окликнуть ее, но Рита, хоть и не заметившая его, словно почуяла это и, отступив назад, мгновенно исчезла из вида, и на том месте, где она только что была, теперь покачивалось незнакомое женское лицо в солнечных очках. Роман огляделся, потом кое-как прорвался через месиво людских тел и, оказавшись на свободном пространстве, огляделся снова. Нет — пропала вздорная кошка. Уж не почудилась ли она ему?
Савицкий повернулся и медленно побрел к распахнутым железным воротам. В голове у него стучало, ноги были как ватные. Он не видел Дениса, не видел, но это было так похоже… Он пришел слишком поздно, он мог бы и вообще не пойти… значит, это все же не связано с ним, не связано… Но мысль не принесла облегчения. В голове по кругу крутилось ученое слово, и Роман никак не мог остановить это кружение. Кахексия… Внезапная кахексия… но она не бывает внезапной, невозможно это, как невозможно замерзнуть в десять градусов тепла или утонуть в трамвае. Но он видел… и не только он, все видели. Внезапная… Одежда — конечно же она была нормального размера, просто тот, на кого она была надета, внезапно похудел — внезапно… настолько внезапно, что это его убило. Нет смысла зацикливаться на возможно-невозможно — это произошло внезапно… а эти проклятые красные кружевные трусики — конечно же, они тоже были нормального размера, просто она тоже похудела — внезапно… Но это была другая худоба, она не была нездоровой, она была естественной, подходящей по возрасту. Роману вспомнился разговор в соседней комнате, и он замедлил шаг, пронзенный внезапной мыслью — не такой уж невероятной на фоне всего происшедшего.
Аберман не просто похудела. Она помолодела.
Роман перешел улицу и, завернув за угол, оказался на маленькой детской площадке. Не глядя по сторонам, опустился на первую попавшуюся скамейку рядом с поскрипывающими висячими качелями и закурил, тупо разглядывая свои ботинки. И не особенно удивился, когда спустя секунду рядом весело сказали:
— Законы действия — великая вещь. Я уж думал, мне придется тебе ручкой махать, но ты пришел. Ты всегда приходишь, и это весьма приятственно.
Роман поднял голову и зло взглянул в смеющиеся сине-зеленые глаза сидящего на качелях Дениса. Он был в легких серых брюках и ярком цветном свитерке, коротко остриженные светлые волосы весело топорщились во все стороны. Симпатичный беззаботный мальчишка лет десяти-двенадцати, у которого, казалось, не существует и никогда не будет существовать никаких жизненных сложностей.
— Это твоя работа — там, на рынке? — спокойно спросил Савицкий, не двигаясь — двигалась только его рука с сигаретой, поднимавшаяся к губам. — Что это было?
— Печальная история, — Денис болтнул в воздухе выпрямленными ногами и начал тихонько раскачиваться. Старенькие качели пронзительно поскрипывали. — Одна из множества печальных историй, но теперь она закончилась, как скоро закончатся и все другие истории.
— Значит, это не последняя история? — Роман выдохнул дым, небрежно глядя на мальчишку и готовый в любой момент сорваться с места и наброситься на него. — Зачем же ты устраиваешь все эти истории?