— Важно не кто я такой, а что я сейчас буду с вами делать, — зловеще сообщил Роман, и вторая женщина, попугливей и посимпатичней ойкнула и резво отпрыгнула назад, чуть не угодив в лиловый куст венгерской сирени.
— Сейчас со всем разберемся, — успокоил их Нечаев, — не волнуйтесь. Все будет в порядке — как только, сразу поедете домой. Не перегибай, — попросил он, проходя вслед за Романом в ворота, — люди и так напуганы.
— Ладно, — Роман взглянул на него. — Валера я…
— Не надо, — Нечаев отмахнулся, и этот жест получился каким-то безнадежным. — Я понял.
— Всегда хотела тут все посмотреть… — долетел до Савицкого быстрый, сбивчивый разговор оставшихся позади женщин.
— …какие-то маньяки, и сейчас совершенно не…
— … бизнесмена… в газетах писали… ему жена голову отрубила топором…
— … вовсе нет… его всего изрезали ножами…
Рита, тоже услышавшая голоса, не сдержавшись, истерично хихикнула, потом уцепилась за руку Романа, и он сжал пальцы, с облегчением почувствовав, что она больше не дрожит. Позади Нечаев, споткнувшись, устало выругался. Налетел новый порыв ветра, и ругань и шаги утонули в шуме деревьев.
На причале стояли пятеро людей — трое мужчин и две женщины. Среди них Роман узнал уже виденную белобрысую Ксюшу, которая сейчас, зажав одно ухо ладонью, что-то кричала в свой сотовый. Остальные ошеломленно оглядывались, и Роман, ступив на доски причала, без труда понял, что их так ошеломило. Вокруг острова тянулась полоса спокойной, лишь самую малость тронутой рябью воды, на которой легонько покачивались катера, но за ней совершенно необъяснимым образом бушевали огромные волны. Никогда за всю свою жизнь в Аркудинске Роман не видел на озере таких волн — даже в самые страшные грозы. Одни за другим вздымались вверх грязно-зеленые водяные горбы, с ревом неслись на остров, но метрах в пяти от него вдруг беспомощно опадали, рассыпались и исчезали бесследно, словно полоса спокойной воды съедала их без остатка. Аркудово рычало и ворочалось в своем ложе, словно гигантский разъяренный медведь, и через кольцо безмятежной глади до Романа долетали холодные брызги. Нечего было и думать о том, чтобы добраться до берега — таким волнам не составило бы труда перемолоть катер вместе с пассажирами.
— Этого не было… — потрясенно сказал Валерий, поворачивая к нему бледное, покрытое каплями воды лицо. — Были небольшие волны… но это…
Роман осторожно почесал затылок, чувствуя направленные на него испуганно-неприязненные взгляды, и крепче сжал руку Риты, которая смотрела на беснующееся озеро, приоткрыв рот, и ветер отчаянно трепал ее собранные в хвост волосы. Один из мужчин подошел к ним и прокричал сквозь ветер:
— У вас в доме есть телефон?! Наши почему-то не берут отсюда!
— Есть, а что толку?! — закричала в ответ Рита. — Вызовете вертолет?! Никто не поплывет в такую бурю!
— Но мне нужно на берег! — упорствовал тот. — У меня через полчаса важная встреча! Зачем меня сюда привезли?! Нам говорили, что опознание будет где-то за городом! Это что — похищение?!
— Да нужен ты очень! — Роман дернул Риту, привлекая ее внимание, потом махнул рукой на волны и крикнул Нечаеву: — Валерка, смотри, за ними! Видишь?!
Нечаев прищурился, поставив ладонь козырьком над глазами и всмотрелся вдаль, потом кивнул. Озеро бушевало примерно на протяженности сорока метров вокруг острова, взяв его в кольцо, а дальше к берегу тянулась такая же спокойная, безмятежная вода, как и рядом с причалом, и на восточной части озера катерки и лодки сновали вовсю.
— Теперь и не проверишь — есть ли там барьер, о котором ты говорил. Впрочем, и нужды в этом нет, — заметил Роман, опуская руку. — И так ясно — он нас отсюда не выпустит.
— Какое странное атмосферное явление, — с удивительной невозмутимостью сказала Шайдак, останавливаясь возле них и глядя на огромные водяные валы. — Очень странный шторм, больше похож на блокаду, — ее огромные ореховые глаза остро и вопросительно оглядели каждого из троих. — Что-то не дало нам выехать из города. Там что-то было… как стена. Валерий Петрович, вы ведь не везли нас ни на какое опознание, правда? Вы хотели нас увезти. От чего?
— Какая умная девочка, — Роман посмотрел на остальных, к которым присоединились две говорливые женщины, потом на Ксению, которая сейчас еще больше напоминала взъерошенного воробья, причем готового, если что, кинуться в драку. — Погоди немного — и узнаешь.
— А куда делся тот белобрысый парень? — деловито спросила она. — Вы его тут не видали? Какой-то ненормальный, все время хватал нас за руки, а потом в мен… в него, — Ксения махнула на Нечаева, — вцепился и держал все время… Он ваш какой-то родственник, Валерий Петрович? Надеюсь, он не ваш… — она прикусила язык, но не составляло труда понять, что она имела в виду. Нечаев резко повернулся к ней.
— Ты его видела?! Белобрысого парня?!
— Ну да. Меня от него почему-то жуть берет, — Ксения поморщилась. — А когда держал за руку… такое странное ощущение… Я не хотела садиться в катер… никто, по-моему, не хотел, но все сели… Странно, правда?
— Плохо дело, — сказал Валерий, поворачиваясь к Роману, и тот кивнул, снова оглядел стоящих неподалеку людей, потом развернулся навстречу подбегающему Таранову. Тот, прыгнув на доски причала, остановился, как вкопанный, и на его непроницаемом лице появился некий призрак изумления.
— Только что ж спокойное было! — он присвистнул. — Ни хрена себе! Придется на острове пережидать. Лучше в дом уйти. Давно я такой бури не видал.
— Думаю, такой ты еще вообще не видал, — Роман отвернулся от озера и крикнул остальным. — Эй, идите сюда, хватит там жаться!
Они переглянулись, потом несмело начали приближаться. Сергей чуть подвинулся к нему, встав сбоку, и тихо спросил:
— А тебе разрешено тут с оружием разгуливать, умник? — его пальцы очень легко, почти невесомо коснулись рукояти пистолета под футболкой, и Роман кивнул на Риту, которая сразу же, поняв, в чем дело, так же тихо ответила:
— Все в порядке, Сергей Васильевич. Это мой — я сама ему отдала. Я ему полностью доверяю, не беспокойтесь.
— Дурдом! — с чувством высказался Таранов, на мгновение утратив добрую часть своего спокойствия. — Нет, пожалуй, завтра я все-таки уволюсь! Нужно уходить, сейчас ливанет. Вон как потемнело!
Над островом действительно начали сгущаться зловещие грозовые сумерки. Роман поднял голову, и тотчас рядом кто-то испуганно ахнул, и скрипучий голос Валерия произнес:
— Это не гроза.
Роман обернулся — Шайдак стояла, повернув к себе ладони с растопыренными пальцами, и ошарашено смотрела на них, а от кончиков ее пальцев тянулись уже знакомые черные извивающиеся туманные нити, расходились густым веером, сплетались друг с другом и устремлялись к Рите, окутывая ее руки полупрозрачной клубящейся сетью. Он опустил глаза на собственные руки, легко тряхнул ими, и тонкие туманные щупальца лениво заколыхались, свиваясь с такими же, выныривающими из кончиков пальцев Сергея, медленно разворачивавшегося к берегу, и его руки плавно поднимались вверх, словно Таранов собирался опустить их на клавиши невидимого рояля. Черное туманное мельтешение заполонило все пространство между ними, опутав каждого стоящего на причале человека, тянулось вверх и клубилось над островом, расползаясь все дальше и дальше, и края этой глубочайше-черной тучи уже пересекли границу спокойной воды, и туча расплывалась над водяными холмами, одетыми пеной, выстреливая все новыми и новыми извивающимися туманными щупальцами, и те, сплетаясь и колыхаясь, плыли к берегу, и солнце просвечивало сквозь них, словно сквозь дым пожарища. Остров казался похожим на чудовищного спрута, накрепко вцепившегося в город — куда ни глянь, всюду в плавном неживом движении извивались черные туманные нити, опутывая Аркудинск, словно паутина, и в этой паутине, которая становилась все гуще и все темнее, тонули дома и зелень деревьев, шпили церквей и причалы, едущие машины и человеческие фигурки, и гасло яростное сияние куполов Успенского собора, бледнело, пропадало — вот и нет его, одни лишь искорки сквозь черный, мертвый морок, и что-то мелькало в этом мороке, проступало то там, то здесь — то ли чьи-то гигантские лица, то ли тени странных крылатых существ, то ли тянущиеся вверх когтистые лапы — мелькали и исчезали, словно обрывки видений, возникающих в чьем-то больном мозгу.
— Что это такое? — хрипло сказал кто-то рядом с Романом. Он так и не понял, чей это был голос. Возможно, его собственный. Нечаев медленно пятился, не сводя глаз с окутанного чернотой города. Сергей перестал трясти руками и теперь чуть водил ими из стороны в сторону, разглядывая извивающиеся нити с видом натуралиста, изучающего особенно интересный экземпляр. Позади испуганно вскрикнули, загомонили взбудораженные голоса, но Савицкий не обернулся. Он не хотел сейчас смотреть на них. Просто не мог. Может, боялся увидеть в чьем-нибудь лице отражение своего собственного. Ему было страшно. Возможно впервые за долгие годы ему было страшно по-настоящему, до самой глубины сознания, до самого дна болезненно колотящегося сердца. Но еще больше он боялся что Рита, которая, отвернувшись, вжалась лицом ему в грудь, накрепко охватив его руками, услышит, как колотится его сердце, услышит этот страх. Ксения, отступив за спину Нечаева и пятясь вместе с ним, вцепилась ему в рубашку, словно ребенок в одеяло, всегда надежно прятавшее от ночных кошмаров. На фоне массивного Валерия она казалась совсем лилипуткой — не воробей уже — птенчик, в усмерть перепуганный.
— Связи… — прошептал Роман, и Валерий обернулся, каким-то чудом услышав его за шумом ветра и плеском. — Вот что ты имел в виду… Мы все связаны… друг с другом, с городом… кого-то знаем, кого-то видели один лишь раз в жизни, кто-то видел нас… знакомые знакомых знакомых… Мы — это город, а город — это мы… Все наши связи… все сюжетные линии… Действие происходит в городе… действие ограничено городом… а город — это мы и он тоже…
— Рома, что он хочет?! — Рита подняла голову, вглядываясь ему в глаза. — Что ему от нас надо?!
— Он хочет книгу, — не отрывая взгляда от погребенного под черным мороком Аркудинска ответил Роман.
Они разместились в просторной гостиной на первом этаже, обставленной красиво, но скудно — Рита уже успела распродать часть мебели, поэтому Роман и Валерий принесли из соседних комнат несколько стульев. Роман успел заметить, что жилых комнат в особняке было очень мало, и в большинстве помещений не было вообще никакой обстановки. Таранов разжег огонь, и гостиная сразу же стала казаться намного уютней. Шайдак и один из мужчин отказались от предложенных стульев и с удобством расположились на медвежьей шкуре перед зевом камина, в котором весело плясали язычки пламени. То и дело кто-нибудь из собравшихся оглядывался на большое окно, к стеклу которого прижимались скопища черных туманных змей. Едва они вошли в дом, как связывавшие их нити мгновенно истаяли, но снаружи уже весь остров погрузился в клубящуюся тьму, сквозь которую едва-едва просвечивала часть сада, в котором буйствовал ветер. Рита зажгла огромную люстру под потолком, похожую на хрустальный дворец, и яркий свет безжалостно освещал чужие лица, не давая спрятать ни страха, ни изумления, ни злости.
Во время рассказа Роман исподтишка изучал новых знакомцев, пытаясь понять, с кем ему предстоит провести ближайшее время и от кого из них следует ждать каких-либо неприятностей. Сидя в кресле, на подлокотнике которого умостилась Рита, и чуть поглаживая большим пальцем ее ладонь, лежавшую в его руке, он поглядывал то в одну сторону, то в другую, то и дело натыкаясь на такие же вороватые, изучающие взгляды. Таранов боком стоял возле окна и курил, внимательно глядя на улицу, и от его крепко сбитой фигуры веяло спокойствием. Нечаев сидел на стуле. Он не слушал, не говорил и ни на кого не смотрел — он просто присутствовал. Роман уже заметил, что Ксения то и дело постреливает в его сторону женски-заинтересованным взглядом, но Валерий, окутанный мрачным, скорбным облаком, ничего вокруг не замечал. По-хорошему, Нечаеву следовало бы сейчас как следует напиться, а потом лечь спать, но никто из них сейчас не мог позволить себе такой роскоши.
Чем дольше Роман смотрел на них, тем больше что-то ему не нравилось, хотя пока он так и не понял, что именно. Что-то в них казалось ему одинаковым — не в лицах, не в жестах, не в словах — может быть, что-то, изредка мелькавшее в глубине глаз каждого — какой-то едва заметный огонек. Но, возможно, ему это только казалось. Люди, которые сидели перед ним, явно не были знакомы друг с другом прежде — даже Шайдак, которая всех знала поименно и со всеми — даже с ним, Ритой и Валерием общалась так, будто они знали друг друга добрый десяток лет. Несмотря на говорливость и довольно развязное поведение, она казалась девицей неглупой и проницательной, но поди еще разбери, что там скрывается в этой коротко остриженной, как у мальчишки, голове?!
Альбина Оганьян, одна из женщин, которых он пугнул в саду, внешне относилась именно к тому типу, который он называл «бархатным» — темноглазая и черноволосая, с мягкими классическими чертами лица и завораживающе плавными, где-то даже томными движениями, и Савицкий сразу же заметил, что Рита, несмотря на обстоятельства, наблюдает за ней внимательнее, чем за другими, и внимательность эта не лишена ревности. Глаза Альбины задумчиво поблескивали из-под длинных пушистых ресниц, и казалось, что она смотрит на всех сразу и в то же время ни на кого, увлеченная какими-то своими мыслями, и ее рука с сигаретой то и дело поднималась к губам так мягко и неторопливо, что чудилось, будто сигарета плывет сама по себе.
Виктория Корнейчук была нервной, костлявой особой с тускло-каштановыми волосами и такими же тусклыми карими глазами, цепко смотревшими сквозь стекла очков. Она казалась самой старшей среди женщин в этой комнате. Возможно она выглядела бы гораздо симпатичней, если бы пользовалась косметикой и одевалась бы поизящней и поярче, но на лице Корнейчук не было и следа макияжа, землистая пористая кожа заядлой курильщицы выглядела неприглядно, а волосы спадали на плечи несвежими прядями. Резкий, с нотками истеричности голос отчего-то ассоциировался у Романа со звуком бормашинки старого образца, а глаза на всех без исключения смотрели неприязненно и подозрительно.
Четвертая представительница женского пола, Елена Токман, по возрасту была не старше Ксении и так же мала ростом, но на этом их сходство заканчивалось. Это была пухлая девица с большой грудью, одетая сплошь в черное, и торчащие перьями угольно-черные волосы делали ее бледное лицо еще более бледным, почти белым. У нее были изумрудные, изумительно красивые глаза — настолько яркие, что Роману вначале подумалось, что это цветные линзы, и только позже он выяснил, что это не так. В отличие от Корнейчук, презиравшей женские косметические ухищрения, Токман была накрашена от души — кроваво-красная помада на губах и густо положенные темно-серые тени, от которых изумрудные глаза, казалось, проваливались куда-то в глубину глазниц. В глубоком вырезе свитера, из которого выпирали белые полушария грудей, блестел свисающий с цепочки золотой оуроборо — змея, кусающая себя за хвост, а на левом крыле носа сиял красный камешек, похожий на застывшую каплю крови. Елена казалась самой напуганной и в то же время самой любопытствующей, и ее манера разговора походила на осторожно протягивающиеся к неизвестной зверюге пальцы, готовые отдернуться в любой момент.
Владимир Зощук, все еще сокрушавшийся по своей несостоявшейся встрече, выглядел человеком, который не представляет из себя ничего особенного ни внешне, ни внутренне. Светловолосый, аккуратненький и невыразительный, он сидел тихонько, то и дело обшаривая комнату оценивающим взглядом и накрепко вцепившись в свой телефон, словно тот был его единственным спасением. Зощук расположился на стуле, который отодвинул подальше от других, и всем своим видом показывал, что он совершенно отделен и к прочим не имеет никакого отношения. Роману он сразу же крайне не понравился, и за Владимиром он наблюдал особенно тщательно, но пока тот не подавал поводов для беспокойства, и на его полном тщательно выбритом лице было лишь испуганное внимание.
Юрий Семыкин, устроившийся у камина рядом с Ксенией, был черноволос, красив и нахален. Испуг и растерянность чувствовались в нем меньше, чем в остальных, а взгляд постоянно ощупывал сидящих в гостиной женщин, не оставляя без внимания даже блеклую Викторию. То и дело в процессе рассказа он как бы невзначай подвигался к Шайдак, прижимаясь к ней плечом, словно бы ища поддержки, и пару раз даже попытался приобнять ее, но Ксения бесцеремонно оттолкнула его, очень тихо что-то сказав — судя по выражению лица Семыкина, что-то очень некультурное, и наблюдавший за ними Илья Безяев, невысокий и юркий, как уж, не выдержав, показал Шайдак два торчащих больших пальца, но тут же, нахмурившись, снова сосредоточился на услышанном, то и дело задавая вопросы. В основном, только он и задавал вопросы, остальные либо слушали молча, либо вставляли разнообразные эмоциональные восклицания, Безяев же, казалось, силился вытащить на свет божий все мало-мальски значимые детали, которые рассказчики, по его мнению, могли бы упустить. Почему-то его очень интересовали ассоциации.
— Когда вы это увидели, у вас это с чем-нибудь ассоциировалось?
— Этот момент вам ни о чем не напомнил?
— …не почувствовали ли что-нибудь знакомое… может, из недавнего прошлого?
В конце концов Альбина мягким ленивым голосом попросила его ограничить количество своих идиотских вопросов. Безяев, вспылив, сказал, что пытается понять, что происходит, до самого дна. Альбина возразила, что благодаря его попыткам, прочие с каждой секундой понимают все меньше и меньше, после чего Савицкий раздраженно заявил, что отправит обоих хлопать крыльями на улицу, и они замолчали, поглядывая на него не без опаски.