Керл, Лайт и Квинт Курций заняли назначенные им судьбой и толпой места и начали ждать. Начало церемонии затягивалось, кое–кто из собравшихся начали проявлять признаки нетерпения, ворча или переругиваясь с соседями. Стали раздаваться отдельные крики — таким образом выражали свое недовольство иррационалисты, во множестве пришедшие поглазеть на празднество паци.
Атмосфера накалялась не только в переносном, но и в прямом смысле. Сотни тысяч легких со свистом пожирали кислород, и вскоре стало трудно дышать. Тогда были включены огромные компрессоры, установленные под площадью. Они начали нагнетать свежий воздух, разметывая полы ярких плащей.
Гладиатор внимательно разглядывал публику, с тревогой отмечая, что напряжение растет. Уже слышались вызывающие голоса, кое–кто из спорщиков пытался пустить в ход кулаки. Создавалось впечатление, что готовится провокация. Это косвенно подтверждало обилие порядов — агентов Службы Порядка. Целая компания их терлась вокруг Керла, а один даже попытался ненароком припасть к его груди, чтобы удостовериться, взял ли гладиатор с собой чоппер. Керл аккуратно отстранил наглеца, а затем незаметно для окружающих ударил его коленом. Поряд охнул, согнулся и надолго потерял интерес к объекту.
Керл ухмыльнулся и, поспешно повернувшись, Завел разговор с соседом справа.
— Полно народу. Наверно, интересно будет, а?
Сомметянин был весьма наивен. Он признал в Керле иррационалиста, но не обратил ни малейшего внимания на то, что вокруг них толкутся агенты Службы Порядка. Как и большинство паци, он был не прочь поругать местные порядки — естественно, вполголоса. Доверительно подмигнув Керлу, сомметянин сказал:
— Да ну! Пустая болтовня. Зато на выходе с площади всем будут давать по жетону на бесплатную выпивку и по двойному кредиту.
Гладиатор понимающе кивнул головой, мысленно посочувствовав разоткровенничавшемуся дурачку, который отныне попал под колпак Службы Порядка.
Торжество началось с получасовым опозданием. Налицо был весь Конклав Пацифиса, в том числе и одиннадцать непримиримых. Из представителей Свободных Планет не прибыли посланцы Катанра и Белонны.
Речь держал Секретарь Совета Пацифиса, он же президент Содружества, д–р Вольф Бермлер, сын сомметанского магната Нола Бермлера, которому принадлежала добрая треть Сомметы. Словам д–ра Бермлера внимали более двухсот тысяч слушателей, до отказа заполнивших площадь перед Дворцом Трех Добродетелей, и около девятисот миллионов граждан Содружества, прильнувших к экранам своих сферовизоров.
Д–р Бермлер держался уверенно, недаром он провел на трибуне большую часть своей жизни. Из встроенных в пол радиофонов летели глухие слова.
— Граждане Пацифиса и вы, уважаемые гости со Свободных Планет. Целых три столетия прошло с того знаменательного дня, когда жители Сомметы, Океаниды и Дирбита положили конец кровавым распрям и основали союз, который позднее был назван Пацифисом. В сомметанских анналах есть яркие свидетельства тому, как сам факт образования Пацифиса внес панику в ряды воинственных генералов, хотя в военном отношении Пацифис не представлял для них сколь–нибудь значительной угрозы. Но сила Пацифиса заключалась не в количестве книлтических установок или крейсеров с мономолекулярными ракетами, а в идеях, которые он проповедовал, идеях мира, межгалактического разоружения и разумного подхода к решению спорных проблем. Пацифисты поставили на первое место не корыстные интересы отдельных лиц или небольших групп, а общечеловеческие ценности. Эти идеи проникали в сердца людей, и ряды сторонников мира, которых в соответствии с древнеземной традицией стали именовать пацифистами, крепли изо дня в день. И это закономерно. Ведь в душе каждого человека заложено органическое отвращение к убийству, разрушению, дисгармонии — любому действу, выходящему за рамки разумных нравственных императивов. К тому же граждане Содружества имели много примеров того, к каким катастрофам приводят войны. Взять хотя бы историю Древней Земли. Нашествия кочевников истребили великую греко–римскую цивилизацию, так называемая Тридцатилетняя война и многочисленные эпидемии, вызванные ею, сократили население материка Европа почти втрое. Во время войны, вошедшей в земную историю как вторая мировая, погиб каждый десятый житель планеты Земля. И, наконец, третья мировая война, развязанная религиозными фанатиками Запада и Востока. Она стоила жизни двенадцати миллиардам землян, а сама Земля превратилась в обугленный комок материи. Запрещение мономолекулярных видов оружия не повлекло…
Квинт Курций толкнул Керла локтем в бок.
— Здорово!
— Что?
— Я говорю, здорово чешет. Но как бы выразились древние — сказано хорошо, но это уже было сказано раньше. Эту речь сочинил для него Геродот, самая светлая голова среди террологов–сомметян.
— Геродот — это имя? — спросил Керл, удивившись такому странному созвучию.
— Что–то вроде прозвища. Так звали одного древнего ученого.
— А… — протянул гладиатор, краем глаза отмечая, что поряды начинают проявлять подозрительную активность.
— …этим было сделано, — тряхнув копной бесцветных волос, закончил фразу д–р Бермлер. — Летели годы, и пацифистское движение набирало силу. К Пацифису присоединялись все новые и новые планеты Содружества. Напомню, что ныне членами Пацифиса являются сорок девять планет. Мы добились огромных успехов в деле установления мира и гармонии. По требованию Пацифиса запрещено применение мономолекулярного и книлтического оружия, строго ограничена численность военно–космических сил планет, не входящих в Пацифис. Мы выступаем за полное запрещение всех видов оружия, за прекращение бессмысленных убийств, которым рукоплещут жадные до кровавых зрелищ жители так называемых Свободных Планет. Пора всем понять, что разумные существа не должны совершать действий, которые не укладываются в рамки разумного сосуществования. Иррационалисты должны пересмотреть свои взгляды и признать десять заповедей Пацифиса. Я… — Что–то негромко щелкнуло, и звук исчез. Д–р Бермлер продолжал говорить, но слов не было слышно. Он беспомощно хлопал губами, отчего становился похожим на старую, белесую, выброшенную на утопающий в ядовитом воздухе берег рыбу. Это было смешно, но Керлу становилось страшно. Предчувствия никогда не обманывали его, так случилось и в этот раз.
Видно, кому–то очень хотелось, чтобы торжества были сорваны. Сразу во многих местах вспыхнули потасовки, неподалеку раздался истошный вопль:
— Бей иррационалистов!
— Уходим! — Керл толкнул сначала Лайта, затем Квинта Курция. В тот же миг он стремительно присел, чувствуя, что какой–то предмет летит сзади в его голову. Тяжелый кулак лишь скользнул по упрямому ершику волос Керла. В следующий миг его обладатель — здоровенный детина–паци, под комбинезоном которого отчетливо проступали контуры чоппера — завизжал от боли. Керл неуловимым движением сломал ему руку.
Вот здесь–то и пригодился арсенал, захваченный гладиатором. Негромко разорвались две кассеты, наполненные слезоточивым газом. Часть толпы шарахнулась влево, другая — вправо, образуя узкий коридор, в который и устремился Керл, таща за собой ошеломленных катанрян. Впрочем, покинуть площадь желали не только они. Огромная масса людей, не ожидавших подобного развития событий, устремилась к трем аркам, через которые можно было попасть на улицы. Как ни старался Керл держаться вместе с приятелями, они все же потеряли друг друга. Обезумевшие от ужаса люди толкали и избивали преграждавших им путь. Уже включили радиофоны, чей–то голос призывал остановиться и образумиться. Но никто не прислушивался к этим увещеваниям. Люди рвались вперед, сбивая с ног и топча упавших. Керл несколько раз наступал на мягкое. Дико кричали те, кто пытались найти спасение у стен окружавших площадь зданий. Монолитная масса толпы сдавливала их, окрашивая мрамор в красный цвет. Многие стреляли из чопперов. Мелтановые струи летели со всех сторон, вонзаясь в стены, раскалывая светящиеся шары. Большинство импульсов были зеленого цвета, из чего можно было сделать вывод, что стреляют главным образом паци — иррационалисты предпочитали заряжать свои чопперы окисленным мелтаном, дававшим красный выброс.
Одна из мелтановых струек ужалила плечо Керла. Попади она чуть выше, и тело гладиатора топтали бы уже тысячи ног. Доспех выручил и на этот раз. К своей досаде Керл не успел разглядеть стрелявшего.
Расталкивая неповоротливых паци, гладиатор наконец вырвался на простор улицы. Если не считать ожога на плече, отдавленных ног и сорванного в толчее плаща, он почти не пострадал. Забравшись на невысокую балюстраду, Керл наблюдал за бегущими, надеясь выхватить из толпы Лайта и Квинта Курция. Но оба катанрянина словно сквозь землю провалились. Оставалось надеяться, что их не растоптали и не убили шальным импульсом.
Тем временем люди, выбравшиеся с площади, не думали успокаиваться. Сквозь громкий гул голосов доносились крики о помощи, сверкали вспышки импульсов, затем грохнул ослепительно яркий взрыв плазменной гранаты. К месту волнений стали подтягиваться силы Порядка Пацифиса. На центральных улицах появились бронированные талиптеры с тремя мигающими кругами на башнях. Издалека доносился угрожающий вой к’гатов. Судя по всему, поряды намеревались принять решительные меры. Будут искать козлов отпущения и ими, естественно, окажутся иррационалисты.
Керл ждал приятелей до тех пор, пока площадь не стали охватывать густые цепи херувимов. Тогда он покинул свой наблюдательный пункт и растворился в ночи…
Это случилось уже под утро. Уставший и довольный собою Керл возвращался в «Корону принцев Тишета». Ночные события ничуть не спутали его планов, и он осуществил свою мечту — нашел роскошную белокурую сомметанскую шлюху. Именно о такой Керл грезил, отправляясь на Соммету. Остаток ночи пролетел незаметно. Шлюха была в восторге от мужской силы странно одетого инопланетника. Керл тоже был вполне удовлетворен своей подружкой. Лишь немного мешали сирены, которые всю ночь выли в центре города.
Под утро гладиатор и сомметанская шлюха Лиззи расстались весьма довольные друг другом. Керл дал ночной бабочке триста двойных кредитов, что раз в двадцать превышало обычную таксу за подобного рода услуги.
Лиззи жила на окраине Таама. Пассажирских талиптеров в столь раннее утро не встречалось, и Керлу пришлось возвращаться в отель пешком. Он брел по прямым авеню и проспектам города. Покрытые цементопластом тротуары были пустынны и отвратительно чисты. Похоже, их вылизывали с помощью массажных щеток. Ближе к центру стали встречаться косвенные свидетельства ночного буйства. На пластиковых окнах и стенах домов виднелись следы от камней, а кое–где и рваные дыры, выжженные мелтановыми импульсами. Талиптеры, оставленные беспечными хозяевами на обочинах, также не были оставлены без внимания. Зубчатые диски были искрошены, на крышах и пневматических дверцах были выцарапаны грубые слова. Здесь тоже пускались в ход чопперы, а один из талиптеров был разнесен в клочья гранатой. Иногда попадались лужицы засохшей крови. Судя по солидному размеру некоторых из них, кому–то пришлось здесь худо. Но ни убитых, ни раненых не было. Очевидно, их успели увезти.
Керл был уже недалеко от отеля, когда на одном из перекрестков наткнулся на группу танцующих молодых людей. Звучала негромкая музыка, девушки прижимались к парням, словно желая слиться с ними в единое целое. Пары плыли в диковинном танце, переступая через обломки камня и кровавые лужи. Ритм их движений околдовывал томлением, тягучим сладострастием.
— Пам–рам–пари–бом–пам–рам…
Гладиатор остановился, завороженный этим зрелищем. Внезапно одна из девушек оставила своего партнера и подошла к Керлу. Движения ее были медлительны и грациозны, словно у дикой кошки, готовой хищно встрепенуться при малейшем подозрительном шорохе. Не говоря ни слова, девушка положила тонкие руки на плечи Керла и повела его за собой. Шаг влево и чуть назад, шаг вперед и чуть вправо. Пам–рам–пари–бом–пам–рам. Прежде Керл редко отваживался танцевать, опасаясь, что будет выглядеть неуклюжим, но сейчас он переступал в такт ее ногам и чувствовал, что у него все получается. Девушка прижалась щекой к груди гладиатора, и ему вдруг страстно захотелось погладить эту щеку, бархатистую кожу которой он ощущал даже сквозь тройную броню гимпиора. И еще Керлу захотелось запеть. И он запел. Негромко. Единственную песню, которую знал.
У этой песни были другой такт и иная музыка, но Керл сумел приспособить их к медленному плавному танцу.
Девушка оторвала лицо от груди гладиатора и подняла пушистые ресницы. У нее были странные глаза. Чуть раскосые, как у одной ее подружки Лин, отца которой почему–то все звали Мандарином, но не черные, а светло–серые. Чуть с голубым отливом, отчего они напоминали холодный металл обшивки кораблей. Лицо ее было прекрасно и капельку капризно, а на виске билась тоненькая, похожая на синий лучик, жилка.
— Красивая песня, — шепнула девушка. Керл кивнул, соглашаясь. — Ты придумал ее сам?
— Нет. Не я. Его убили.
Керл не стал говорить, что гладиатора Пейна Урроу, сочинившего эти слова, он убил сам в честном поединке.
— Ведь тебя зовут Керл?
— Да… — после некоторой заминки ответил гладиатор.
— Я знаю твое имя. Ты сильный и красивый как бог.
Керл не уважал богов, но сравнение ему понравилось.
— Да, — прошептал он. — А как зовут тебя?
Незнакомка улыбнулась и глазами поманила Керла к себе. Он нагнулся к лицу девушки. Она прикоснулась губами к небритой щеке, словно целуя, и шепнула:
— Вельхаум Керл.
Затем она впилась в его губы, и Керл позабыл обо всем на свете. Лишь теплые губы, гибкий и сильный язычок и плавные движения ног — пам–рам–пари–бом–пам–рам.
Когда же способность к восприятию вернулась, Керл обнаружил, что находится посреди усыпанной окровавленными камнями дороги. Он медленно переступал ногами, а его руки были чуть приподняты, словно обнимая сладострастную талию. Прекрасная девушка исчезла, оставив лишь имя — Вельхаум Керл.
Что означает — Несущая смерть Керлу.