— Ты мой лучший воин и стратег. Мой друг. И тот единственный, кому я могу доверить это задание.
В тронном зале царил полумрак. Сквозь плотные шторы, которыми были занавешены высокие стрельчатые окна, дневной свет пробивался с трудом, растеряв большую часть своей яркости и почти все тепло. Высокий, темноволосый, коротко стриженый мужчина мерил шагами гулкое пространство между двумя рядами колонн. Тонкий золотой обруч на его голове смотрелся чужим и нелепым на фоне полного боевого облачения рыцаря, забрызганного кровью. Шлема, подходящего к доспехам, поблизости видно не было. Бывший король, а теперь уже Великий Император оставил его на поле боя, променяв на знак высшей власти сразу же после последнего выигранного сражения.
— Война закончена. Строительство Империи завершено. Почти. Осталось присоединить только Озерный край. Брат, ты нужен мне. Властитель этого мелкого княжества упрямо соблюдает нейтралитет, забывая о своем прямом долге защищать жизни подданных. Я предлагал самые мягкие условия капитуляции из тех, какие только можно было себе вообразить. Все, что от него требовалось, это принести мне клятву верности и прекратить принимать в своем Замке Дождя представителей вражеских племен. Но он отказался! Отказался, хотя я ясно дал понять, что в случае отказа сотру этот замок с лица земли!
— Зачем Вашему Величеству этот небольшой, как Вы говорите, удел?
— Перестань выкать! Мы делили с тобой одну палатку на двоих, мы вместе прошли путь от никому не известных оруженосцев до первых лиц Империи! Ты всегда прикрывал мою спину, так же как и я — твою. Ты однажды спас мою жизнь и принял на себя ответственность за её дальнейшую судьбу. А теперь ты смеешь прикрываться официальными титулами?!
— Положение изменилось, Ваше Величество. Вы — Император, я — всего лишь ваш Полководец. Не стоит давать людям повод для непотребных сплетен. Даже то, что начинали мы одинаково, не дает народу возможность забыть, что Вы из благородной семьи, а я простолюдин, не ведающий своих отца и мать. Просто чудо, что нас еще не обвинили в противоестественной связи, особенно учитывая мою внешность.
Полководец был на редкость безобразен. Плоские широкие шрамы извилистыми белыми змеями пересекали лицо от виска до подбородка, искривляя переносицу и приподнимая уголок рта в вечной горькой усмешке. Правая щека была сильно смещена вбок и срослась в одно целое с ополовиненным ухом и изломанной линией надбровной дуги.
Глубокие раны, полученные еще в юности, должны были оборвать его жизнь, а вместо этого всего лишь до неузнаваемости исказили обличье. Возраст мог бы сгладить черты лица, не отличающиеся красотой и изяществом. Но против уродливых шрамов он был бессилен.
Намечающиеся залысины и землистый цвет кожи улучшению внешнего вида не способствовали. И уже давно никто не обращал внимания на его гармоничное телосложение и редкий темно-каштановый оттенок волос, подстриженных по последней моде и едва достигающих плеч.
Он не считал нужным скрывать свое уродство, прикрываясь маской, как поступали многие знатные аристократы, которым так же не повезло в бою, или же зачесывая пряди поверх обезображенного уха. Он нес свои шрамы как знамя потерь, не позволяя ни на миг забыть о том, кем являлся их владелец.
При виде него дети плакали, женщины крестились, а мужчины сплевывали оземь и украдкой шептали "дьявольское семя". С этим гротескным лицом никак не сочеталось невероятно проницательное и при этом спокойное выражение глаз, что вполне бы могли принадлежать ангелу. Впрочем, замечал это, похоже, лишь один единственный человек на свете.
Именно на нем и остановился сейчас усталый серый взгляд. На том, кто в противоположность ему являлся идеалом мужской красоты. Великий Император, воплощение аристократизма, силы и благородства. Женщины всей Империи были у его ног, мечтая разделить с ним если не трон, так хоть постель. В скором времени ему предстояло выбрать среди них будущую мать наследника престола. Но пока место Императрицы оставалось вакантным, будоража умы авантюристок всех мастей и сословий.
Статный мужчина в золотой короне остановился, прерывая свое бесцельное хождение по залу. Повернулся и сделал шаг навстречу своему верному Полководцу, замершему на почтительном отдалении. Провел рукой по волосам, сделав в конце резкое движение, отбрасывая лишние мысли, и ответил:
— Зачем, спрашиваешь? Друг мой, ты знаешь не хуже меня, что политическое положение нашей молодой державы оставляет желать лучшего. Не менее сильное государство по соседству и ряд немногочисленных, но весьма опасных враждебных племен, поджимающих нас с севера. Мы, конечно, практически полностью защищены западной горной грядой, а густые леса и непроходимые болота востока значительно ослабляют угрозу со стороны самого значительного нашего соперника. Но этот ряд мелких царьков…
— Не хотите ли вы сказать, что номинальный властитель Озерного края…
— Является их реальным правителем? Пожалуй, да. За то короткое время, на которое мне было оказано гостеприимство в Замке Дождя, я не смог ни подтвердить, ни опровергнуть сей факт. Но как тогда объяснить нескончаемое паломничество в эту твердыню на берегу Великого Озера? При мне, надо сказать, ни одного варварского вождя так и не появилось, но стоило нашему кортежу удалиться, как шпионы донесли о возобновлении их общения, несмотря на все мои предостережения. Досадно, что я не мог задержаться на срок, достаточный для выявления причин столь вопиюще непокорного поведения. Дела государственные, сам понимаешь.
— Не допускает ли Ваше Величество возможность ошибки?
— Именно это я тебе и поручаю. Отправляйся и выясни, что же на самом деле там происходит. Чем быстрее, тем лучше. В любом случае, ты должен либо получить за меня клятву верности, либо уничтожить этот рассадник вероятных проблем. Голову на блюде можешь не везти, достаточно одного твоего слова.
Полководец не стал брать с собой войско. Если память ему не изменяла, население Замка Дождя составляло не более сотни человек. Хорошо обученный взвод солдат мог справиться с ними без особого труда, имея за спиной поддержку целого государства и его собственный стратегический талант и репутацию. И потом, надо быть круглым идиотом, чтобы решиться на открытое противостояние герою войны, прозванному Неотступным. Полководец надеялся, что властитель таковым не был. Более всего человек, на чьей совести были самые кровопролитные сражения эпохи, ненавидел убивать.
Осень наступила сразу же, как они пересекли границы княжества. Зарядили мелкие, но настырные дожди. Дорога раскисла и превратилась во влажную, хлюпающую с каждым шагом грязевую речку. Алый командирский плащ давно потерял свою броскую окраску, невзирая на то, что всадник избегал спешиваться без крайней на то необходимости. Правил бал коричневый цвет. Он покрывал мундиры солдат, пробирался в ружейные дула, натирал ноги в мокрых ботинках, скрипел на зубах с каждым проглоченным куском хлеба. Только вода во флягах избежала сей позорной участи. Как оно не казалось странным, но каждая капля, падающая с небес в подставленную ладонь, каждый встреченный на пути источник, каждый глоток, сделанный на привале были чисты как слезы ангелов. Вода жила своей жизнью и текла по миру отдельно от грязи, не смешиваясь с ней и не задерживаясь, чтобы хоть немного очистить перепачканные крупы коней и плюмажи всадников. До Замка Дождей оставалось не более дня пути.
Первая их встреча состоялась под хлесткий шёпот косых струй и унылое завывание ветра в щели между створками тяжелых резных ворот, преграждающих вход в твердыню. Замок стоял на краю невысокого обрыва, и до Полководца доносился едва различимый рокот незримых волн озера, стремящегося выплеснуть из берегов все свое нетерпение в желании воссоединиться с небесной водой.
Она стояла на крепостной стене, высокая фигура в длинном сером плаще, почти неразличимая на фоне низких, набухших дождем облаков. Рядом с ней не было ни души. Где защитники замка? Где перепуганное население? Где хоть один признак того, что обитатели крепости должным образом готовятся встретить приближающееся войско?
Но стены, пропитанные осенней влагой и пронизанные зеленоватыми прожилками мха, оставались безмолвны и безлюдны.
Ворота были закрыты на замок, который был покрыт сетью рыжих причудливых разводов, а само дерево, из которого они были сделаны, разбухло и потемнело. Казалось, врата не открывались столетиями. Что за чертовщина? Полководец тщательно изучал на привалах отчеты военной разведки, стремясь как можно больше узнать о княжестве, которое ему предстояло завоевать. Судя по ним, то был довольно преуспевающий, хотя и небольшой край с преимущественно сельским населением, а его единственная твердыня служила также основным торговым центром, куда на время ярмарок съезжались торговцы, в десятки, а иногда и в сотни раз превосходившие по числу постоянных обитателей.
Что же тогда не договорил Император, посылая своего верного Полководца на кажущиеся столь ничтожными переговоры? Да и по дороге им не встретилось ни одного живого человека, не говоря уж о процессиях варварских вождей…
Занятый этими мыслями, он подъехал к воротам и, взявшись за кольцо, трижды ударил в сомкнутые створки. Замок дрогнул, обнажая свою слабость. Дужка переломилась и проржавевший кусок металла упал на землю, с тихим хлюпаньем утонув в непролазной грязи. Ворота медленно и как-то по-своему торжественно отворились, не скрипнув ни единой петлей. Решетки за ними не было.
Еще раз подняв взгляд на крепостные стены, он уже не заметил сверху человека в плаще. Махнув рукой солдатам, сгрудившимся на некотором отдалении, он скомандовал им войти во двор.
На ступенях, ведущих к входу в основное здание, их уже ждали. С десяток людей, напряженно уставившихся на незваных гостей и тихонько перешептывающихся между собой. Их не по-осеннему легкие одежды, омытые дождем, сияли яркими красками, так контрастирующими с вымазанными в грязи солдатскими мундирами. Желтый, голубой, зеленый… Казалось, стайка райских птиц примостилась отдохнуть на крыльце.
Но была одна, что выделялась из этой разноцветной стаи. На острие взволнованной пестрой толпы стальным навершием застыла стройная светлокожая женщина в сером плаще. Та самая, что встречала их на крепостных стенах.
Капюшон был откинут, и длинные седые волосы спадали густой волной на её плечи, спину, грудь, едва не касаясь каменных ступеней. Несмотря на их необычный, почти серебряный цвет, она была молода. Юность целовала её безупречно вылепленные губы, нежно касалась светлых пушистых ресниц, играла в омуте бездонных синих глаз и ласково гладила высокие скулы и четко очерченный нос.
Красота её не была из тех, что сводит мужчин с ума. Кто-то другой увидел бы в ней просто высокую бледную женщину, не лучше и не хуже других. Многим цвет её глаз показался бы чересчур странным, лоб — слишком высоким, а ресницы — недостаточно длинными. Кое-кто сказал бы, что она недостаточно изящна, а по яркости не могла бы затмить даже отражение луны.
Но в глазах Полководца она сияла ярче тысячи солнц.
На груди, поверх плаща, приковывая к себе внимание, покоился знак княжеской власти — серебряный медальон с каплей горного хрусталя в центре.
Властитель этого края оказался женщиной.
И теперь её пристальный взор был обращен на человека, который как никогда стыдился своего побуревшего от грязи плаща, истрёпанной в дороге одежды, шрамов, пересекающих лицо и, более всего, цели своего визита.
Не проронив ни слова, она жестом приказала своим людям позаботиться об усталых конях и не менее усталых всадниках, а сама, подождав, пока Полководец спешится, повела его в главный зал. Там они могли обогреться и обсохнуть у камина в ожидании, пока для почетного гостя в его покоях не будет приготовлена горячая ванна, за которой должен был последовать ужин.
Они пили терпкое вино из тонкостенных серебряных кубков и молчали. Властительница не желала начинать разговор первой, а Полководец просто любовался каждым её движением, боясь разрушить тот хрупкий островок покоя и мира, на который его неожиданно привела судьба. В отличие от многих других, эта женщина словно не замечала уродливых шрамов, не отводила глаз, когда смотрела на его посеревшее от усталости и долгой дороги лицо и не попыталась отдернуть руку, когда он учтиво передал ей первое, самое большое и спелое из принесенных на подносе ярко-красных яблок.
В каждом движении слуг, в каждом взгляде украдкой, который они бросали на свою хозяйку, сквозила обеспокоенность, основанная, несомненно, на глубокой привязанности и уважении. Они не могли не догадываться, с какой целью в их скромную обитель явился сам Неотступный. Но всецело полагались на волю Властительницы Замка Дождей и надеялись, что, как и в предыдущие разы, дело будет улажено миром.
За окнами потемнело. Вечер в этих краях падал на землю неожиданно и резко, как коршун на перепуганного зайца. Не успели последние отблески дневного света покинуть просторное помещение, как весьма миловидная девушка в чепце и простеньком зеленом платье пригласила его последовать за ней в отведенные гостю покои, приподнимая масляную лампу, дабы получше осветить дорогу.
Еще раз оглянувшись на неподвижную фигуру, замершую в просторном кресле, Полководец был поражен тем, как пристально она продолжала смотреть ему вслед. Может, ему показалось при неверном свете камина, но в её темных глазах сквозило не жадное любопытство зрителя, не извечное женское стремление разгадать и подчинить себе мужскую натуру, но какое-то иное, незнакомое ему самому чувство, от которого невыносимо защемило в груди.
Вода была очень теплой, почти горячей. Она расслабляла уставшие члены и приносила покой и отдых измученному телу. Шрам на правой половине груди сморщился и побелел. Так всегда бывает, если долго лежать погруженным в жидкость, что ласково обволакивает плоть, даруя облегчение даже той части естества, о которой мужчина лишний раз предпочитал не задумываться. Руки хорошо знали свое дело и уверенно скользили под покровом воды, напоенной еле уловимым смешанным ароматом хвои и полыни. Полководец не привык принимать травяные ванны, но ему понравился горький и одновременно свежий запах, исходящий от мешочка, перекинутого на веревочке через край большой деревянной лохани.
Чья это была идея — служанки, которую он прогнал, не позволив поухаживать за собой, или же самой госпожи замка? Или так было принято встречать всех, кто удостаивался чести остановиться в гостевых покоях?
Испустив приглушенный стон, Полководец откинул голову на изголовье и закрыл глаза. Перед внутренним взором неотступно стояло её лицо, обрамленное серебристо-серыми, чуть вьющимися прядями. Физическое желание отступило, но внутренний голод не унимался. Мужчиной всецело овладело стремление хоть на миг обладать этой завораживающей красотой: огрубевшей ладонью коснуться нежной кожи, провести рукой по тяжелому шелку столь рано поседевших волос, очертить линию скул и надбровные дуги. Но даже в мыслях он не осмеливался поцеловать плотно сомкнутые бледные губы.
Когда он ощутил легкое, почти невесомое прикосновение к своей груди, наполовину погруженной в воду, то поначалу воспринял его как продолжение своих фантазий. Ведь не могла же, в самом деле, вернуться служанка. От услуг такого рода он, не раздумывая, отказывался, видя за маской приветливости и смиренной покорности привычную тень отвращения.
Бережно ласкающие кожу невидимые пальцы робко переместились чуть ниже, без всплеска проникая в расступившуюся перед ними влажную терпкость, настоянную на горьком вкусе сосновых игл. Пробежали вдоль линии шрама, мимолетом дотронулись до соска, а затем бесследно исчезли.
Испытав острое разочарование, мужчина непроизвольно потянулся за ними, надеясь удержать и продлить сладостные ощущения. Веки он не поднимал, опасаясь спугнуть хрупкий призрак мечты.
Ответом на эту неистовую мольбу жестов послужило уже знакомое касание, но теперь незримые ладони на бесконечно краткий миг оперлись на его полусогнутые колени, самым краешком выступающие из воды. Колыхнулась чуть теплая волна, лизнула обнаженные плечи, в один миг покрывшиеся мурашками. Повеяло полынью и каким-то незнакомым, будоражащим кровь ароматом. Сердце Полководца на миг застыло, чтобы рухнуть в пропасть от невероятного предчувствия. Что бы там ни было, но время грез закончилось. И он распахнул глаза.
Ослепительная и беззащитная в своей ошеломляющей наготе, перед ним стояла Госпожа Замка Дождей. Распущенные волосы ниспадали на плечи, обвивали небольшую упругую грудь, струились вдоль округлых бедер. Низ светлых прядей потемнел, напитавшись остывающей влагой, самые кончики их диковинными змейками расплывались по водной глади.
Мучительно медленно она склонилась над ним и провела чуткими пальцами по обезображенной щеке. Серебряный медальон закачался перед его лицом на тонкой цепочке; единственное, что оставалось на ней из одежды. В глубине хрустальной капли на мгновение сверкнула синяя искра и пропала.