-Какое нам дело до еретикового последа? Пущай хоть поедом их жрут - удивился губной староста - А воры лжу сказывают, де купили у ногайцев, думали нехристи, знали б, что православные - саме матери с отцом возвернули. Да завсегда пойманные изворачиваются. Вот увидишь, княже, перед шибенецей они еще 'слово и дело государево' орать учнут, мол, тайны великие знают. Токмо что татям головным, что от них скупщикам, что лживым во холопство подпищикам - всем една казнь, чего тут разыскивать-то далее?-
-Нет, идите - узнайте точно, зачем покупали, где воровали детей, куда девать собирались - отправил я опять к губной избе Лошакова и Муранова.
Ещё до рассвета я проснулся от звуков голосов. В проходной к опочивальне комнате препирался Лошаков с охраняющим мой ночной покой истопником.
Встав, накинул кафтан и вышел к спорящим:
-Что узнали от татей головных?-
-Лютое дело, княже - хрипло ответил Лошаков.
Видимо прошедшая ночь ему далась тяжело, лицо посерело, глаза сверкали лихорадочным блеском. Осенив себя крестом, Иван пересказал события недавнего прошлого:
-С третьей пытки, как начали огнём жечь, стали воры согласно показывать-
Произнеся это телохранитель помялся и продолжил:
- Хоть многия ятые у тех злодеев детишки и нехристи, лживо крещёные, а и их на такую долю обрекать не мочно, Господь не простит. Тати, нами пойманные, детишек на Москву да Ярославль свозили, и купленных, и за яблочко наливное приманенных. Там другие людишки, Богом отверженные, малым руки-ноги ломали, очи жгли да языки рвали. Сломатые члены искривляли всячески. Кто из младенцев опосля сих мук в живых оставался - тех к лживым нищим отдавали, христорадствовать. Надобно тех нелюдей к стольному граду отправить, пущай их там пораспрашивают о сообщниках, да казнят четвертованьем аль на колесе-
-Нет, Иван, бери людей с десяток и сам езжай, пусть один из извергов, который целее, места указывает. Пойманных - расспрашивай накрепко при видоках, потом отдавай воеводам да дьякам под роспись. Ежели кто иные места вспомнит - туда двигай. Всех кого передал - записывай, да кому пиши поимённо, с личным подписанием взявшего разбойников. Если кто из приказных таковых злодеев за посул отпустит - всех брата упрошу до застенков отослать - выпалил я на одном духу.
Сон улетел напрочь. Рассказанное Лошаковым не умещалось в голове. Самое страшное - что существовал на услуги такого злодейского ремесла спрос. Нищенство, вот источник беды. При каждой церкви, при всех монастырях, при большинстве богатых дворов, не исключая мой и царский - везде жили нищие-приживалы. Количество их было огромно, у храма кормилось по трое-пятеро христорадничающих, а приход у той церкви - дай Бог десять дворов. Отсюда дикая конкуренция между побирушками, желание поразить увечьями и язвами своими или принесённого с собой ребёнка. Местные жители считали подаяние милостыни одним из важнейших христианских обрядов, одним из способов замаливания грехов. Конечно, были среди собирающих пропитание Христа ради и настоящие калеки и увечные люди, были одинокие женщины и сироты, но систему надо было как-то ломать. Видимо введение домов призрения и сиротских общежитий стало уже необходимостью, одни монастыри с этим справиться не могли, да, по сути, и не желали.
Глава 33
В последующие десять дней, несмотря на протесты Ждана, Углич почти на одну восьмую часть стал населён финнами. Почти четыреста выкупленных полоняников заполняли все свободные избы, множество освобождённых подселили к посадским, несмотря на протесты местных жителей. Тучков был страшно недоволен и не уставал мне выговаривать:
- Почитай всё серебро наторгованное - четыреста рублей растратили. Ладно бы продать потом полон подороже, так нет - будто христиан в уезде осаживаем. Есть у нас в купле с десяток каянцев-охотников, их в верховья Мологи пошлём, есть суми-рыбаки - этих в наши рыбацкие слободы, карелам пахотным тоже место найдём. Но у нас же двести шестьдесят душ баб и детишек из емьских посадов - Порва-города, да Келсинка какого-то неведомого, их куда девать?-
- Ребятишек мастеровым покажи, может в ученичество сгодится - моё предложение было встречено скептической ухмылкой - Баб шерсть перебирать, да прясть посадим. Надо горожан собрать, построить длинные дома для сего ремесла-
-У нас пряжи полно уже, ткать её не переткать. Ткачиха уж двух учениц взяла, а толку чуть, уж больно неловки -
Делать было нечего, я с дядькой поплёлся осматривать нашу малую ткацкую мастерскую. В ней, устроенной в бывшей женской части терема, стояло уже два ткацких стана и места точно хватило бы ещё для трёх таких же устройств. Опытная ткачиха быстро двигала ногами брусья станка, попеременно с этим ловко перебрасывая ткацкий челнок из руки в руку. Две её нерадивые ученицы возились у другого устройства, пытаясь выткать ткань с чуть более широким полотном, они деревяшку с помещённой внутри ниткой передавали друг другу медленно, от того производственный процесс шёл еле-еле. Если у обученной ткачихи челнок летал между нитями основы как волан бадминтона, то её наперсницы кидать его даже не пытались, боясь не поймать. Именно ассоциации с игрой в бадминтон навели меня на мысль что запускать челнок лучше с помощью рычажных ракеток, не вставая от педалей перемещения рам ткацкого стана. Немедленно был вызван специалист по механизмам, плотник с недавно полученной фамилией Ефимов. Объяснив ему принципиальную схему требуемого устройства, я направился вместе со Жданом осматривать места под размещения будущих мастерских.
Шерстомоечную мануфактуру решили разместить на берегу Селиванова ручья, его было не сложно перегородить плотиной. При разговоре о постройке этого необходимого гидротехнического сооружения, я вспомнил о заплотном розмысле Карпуне. Слегка попеняв сопровождающим на нерадивость, отправил Андрея Козлова на его поиски в Ярославль, наказав нанять его за любую цену. Выезжать требовалось как всегда немедленно, Волга должна была вот-вот вскрыться ото льда.
Уездный механик Ефимов с задачей справился за считанные дни. Уже на третий день он демонстрировал нам с Жданом сделанное из четырёх пружин и нескольких фигурных дощечек приспособление, запускающее ткацкий челнок простым дёрганьем за верёвку. С помощью этого нехитрого усовершенствования выработка шерстяного полотна ускорилась практически втрое. Ткань, конечно, была лишь немногим лучше домотканой сермяги, всё же наша мастерица специализировалась на хамовном товаре, то есть тканном из тонких льняных нитей. На мой взгляд, разглаживание сукна между вращающимися валами и ровная подстрижка ворса могли придать ему вполне пристойный товарный вид.
В день начала ледохода на княжеском дворе появился кузнец Акинфов с сыном, за ними, еле волоча ноги, брёл здоровенный парень лет двадцати. Выйдя по зову караульных на крыльцо, я стал свидетелем краткой пантомимы. Коваль Фёдор жестами что-то изображал, указывая на пришедшего с ним молодого мужика. Тот пробубнил что-то жалостливое и бухнулся на колени, прямо в лужу талой воды. Тыкая пальцем в коленопреклонённого, перевод осуществил сын кузнеца Пётр:
-Ентот дурень спозаранку у нашего крыльца на коленях топчется. Молит взять его в подмастерья, али просто учеником, да и молотобойцем готов наняться. Его со двора гонят, а он ни в какую не уходит, бает, мол, с Москвы сюда брёл-
-Сказывай князю, за каких лихом ты к нам забрёл? - требовательно обратился мальчуган к понурому мужику.
-Рассказывай, да из лужи вылезь - поддержал я шустрого мальчишку.
Странноватый парень, не вставая с колен, переполз на более сухое место и вежливо поздоровавшись, изложил свою просьбу:
-Звать меня Тихон, от отца прозвищем Миронов, московского сабельного мастера Якима яз выученик. Делает тот знатный коваль мечи да сабли из сварного булата. В ученичество отдали меня восьми лет от роду, с тех пор я кузнечное ремесло познаю. Всё яз у Якима перенял, окромя единого секрета. Каким обычаем сварошный песочек составлять мне мастер не открыл, обещал на смертном одре тайну сию сказывать-
-По зиме, купил мой учитель полосовой уклад чудной у сего коваля - продолжая рассказ, мужичок указал рукой на Акинфова - Железо то было вельми доброе, такого из ста прутов разных не сваришь. Но как начали саблю из того уклада ковать, так он в обычное железо обратился. Яким ругаться стал, мол, отвели очи, продали дорогой ценой невесть что. Аз же думаю - слова заветного Яким не ведал, что для выделки того уклада потребно, вот и не далась ему ковка. Молю открыть мне сию тайну, яз же отслужу за то сколько потребно -
После этого мне стали ясны причины неудачной торговли высокоуглеродистой сталью. Видимо, обрабатывая этот металл, купившие его мастера нещадно его перегревали, выжигая углерод.
Подошедший посередине монолога молодого оружейника Бакшеев осклабился, и зловещим голосом произнёс:
-Кто сие сокровенное знание постигает, того языца лишают, дабы не открыл неведомое кому не следует. Вон, глянь на кузнеца нашего угличского -
Акинфов оценил шутку и, глядя в лицо москвичу, замычал, демонстрируя оборванный язык.
Добравшийся к нам из Москвы Миронов пошатнулся, потом собрался с силами и произнёс:
-Ежели тайну взаправду откроете, без обману, то яз согласный-
Не особо удачный розыгрыш стоило прекращать, да и о кандидате в удельные оружейники стоило узнать по-больше:
- Встань, да отвечай, что умеешь, каким навыком владеешь-
- Железо из многих полос в единую ковать умею, да разное оружье могу делать, и как калить его да доводить ведаю - бойко отвечал московский трудовой мигрант.
-Кабалу на себя давал?- уточнил статус пришельца Афанасий.
-Якиму - служилую - признал, опустив голову, Тихон - Выходного не заплатил, нечем было, так сбёг-
-Будет ли на тебя в Холопий приказ доводить кузнец, от коего ты прочь утёк?- не отставал от парня Бакшеев.
- Мню - будет - совсем расстроился москвич - Он ить по Оружейному приказу работает. Без меня царёв наказ трудно выработать будет. Да и надёжу на меня Яким имел. Свои-то дети в пушкари у него подались-
-Хлопотно с этим беглецом будет, княже - сделал вывод многоопытный рязанец.
-Ладно, Муранов у нас судебные уставы крепко знает, что-нибудь надумает - отмахнулся я от проблемы со статусом пришедшего коваля - Пусть работает у Акинфова на подворье, пока за плату подённую, дальше видно будет-
-Яз еще ведаю, как сабли крепить кровяной солью, да саму синькаль составлять умею - выложил очередной свой козырь Миронов.
Такое вещество мне знакомо не было. Вызнав у беглеца Тихона основные составляющие это химиката и основы его применения, вспомнил, как что-то подобное рассказывал мне дружок из прошлой жизни - Вовка Шумов. Использование крови на этапах закалки оружия он объявлял приёмом интуитивного азотирования, изрядно продляющим срок службы изделий. Оружейник Миронов нам и так был очень нужен, поскольку высокоуглеродистой стали скопилось почти двести пудов, а выковать из неё какое-либо сложное изделие угличским кузнецам было не под силу. В связи с этим я поручил Акинфову показать парню режим оптимальной ковки полос из насыщенного углеродом железа.
За день до Страстной седмицы в Углич прискакал гонец из Устюжны-Железнопольской. Как только мне доложили о прибытии вестника с севера удела, внутри меня зашевелилась леденящая душу тревога. Только чрезвычайные обстоятельства могли заставить жителей этих мест пуститься в путь по весенней распутице.
Первые строки письма ввергли меня в безмерное уныние. С таким трудом построенная плавильная печь дала трещину на девятый день использования. Однако прочитав послание до конца, я изменил свой взгляд на произошедшее. Согласно сведениям, полученным из Устюжны, плавильщикам удалось за срок работы домны изготовить более тысячи пудов чугуна. Был полностью выполнен царский заказ на ядра. Для меня изготовили, помимо простых слитков, валки, молоты, несколько литых жерновов, а так же пробную мелочь вроде сковородок и чугунков. Экономические результаты тоже были весьма обнадёживающие. Получение одной только платы за пушечные снаряды, из расчёта четырнадцати алтын за пуд, могли полностью окупить постройку печи, сырьё и оплату труда металлургов. Не считая изделий предназначенных мне, устюжанам осталось около ста пудов сковородок и горшков, с которыми они планировали в ближайшее время отправится на вологодский торг. Присланы были мне подробные таблицы по затратам угля, руды, выходу чугуна и железа, которое на пробу выделали в горне. Несмотря на весьма примерную точность из-за различных мер измерения, эти данные стоило просчитать и проанализировать подробно.
Просили в письме устюжане заступничества в Пушкарском приказе, дабы не было волокиты с принятием литых ядер вместо кованых. Тут следовало действовать через моего опекуна, оружничего Богдана Яковлевича Бельского, который в прошедшем зимой шведском походе командовал всей артиллерией русской армии. Так что этот и следующий день я занимался сочинением посланий в Москву к боярину Бельскому и на Устюжну удельным металлургам. Для отправки в северный город на Мологе мне пришлось заготовить целую пачку листов, на которых было изображено устройство передельной печи, да изложены советы по строительству новой домны. Деньги на постройку я предлагал брать из городской таможенной казны, а выручку делить по определенным принципам. Раздел средств должен был происходить так - в первую очередь оплачивались поставки сырья и комплектующих, во вторую выдавалась оплата работающим, в третью возмещались затраты пайщикам, и уж в последнюю делилась прибыль пропорционально вложенным в дело деньгам. Также горожанам сообщалось, что если кто ещё захочет учувствовать в этом деле, то им можно продавать за свою цену долю из княжеского пая, но так чтобы он не уменьшился до размера менее четверти от общих вкладов.
Началась предпасхальная седмица, меня опять закрутил круговорот молебнов и обрядов. К наступлению праздника Пасхи, я уже чувствовал себя биороботом, исполняющим определённую заданную программу. Было совершенно невозможно представить, как такой режим соблюдал мой сводный брат Фёдор, по слухам ежедневно начинавший молебен в четыре часа утра, по более привычному для меня счёту часов, и молившийся до шести вечера.
После Святой Пасхи началась очередная праздничная неделя. Уговорить кого-либо поработать оказалось совершенно невозможным. Заставить было ещё сложнее, принуждённый к труду в праздник отправлялся жаловаться к церковным властям, и требовательный работодатель вдруг становился еретиком, совершившим преступление против религии. Вообще в этом мире на Руси насчитывалось не менее девяноста выходных и праздничных нерабочих дней в год, что, на мой взгляд, для феодализма было как-то слишком человеколюбиво. Нет, местные жители вполне могли работать в эти выходные, но сугубо по своему усмотрению, и при явном порицании таких действий церковью.