Не в силах сдержать праведный гнев, я встал и нанёс один единственный удар. Костяшка среднего пальца рассекла нижнюю губу. Она тут же надулась и приняла какой-то лиловый оттенок. По его подбородку обильно стекала кровь прямо на его любимую клетчатую рубашку, на кулаке чуть заметные следы – задев зуб, я разодрал себе кожу. Рана не была серьёзной, но задиру отправили в медпункт, а затем и домой. Я считал, что на этом всё и закончится, но в конце учебного дня меня встретили друзья «облачка» и отвели за любимый угол школы «поговорить». Поговорили по душам – множественные ушибы, ссадины и два выбитых зуба – всё моё. Интересно, но следов от удара в челюсть не осталось, так что мать не узнала, что из-за её упрямства, а скорее даже глупости (прости, родная), её сыну досталось по полной программе.
Боль в голове немного приутихла, стена с её приятной прохладой забрала в себя некоторую её часть. Вокруг не было слышно ни звука, кроме этой звенящей тишины. Сколько времени прошло, пока я вспоминал былое? Пять минут? Двадцать? Час? «Нет. Не так много, иначе бы меня давно нашли». Я провёл языком по двум искусственным зубам. Вот оно – неприятное напоминание о школьных годах и «друзьях». Я вставил эти зубы в 21 год, после армии, когда устроился на работу и получил первые кровные.
Сердце билось уже не так сильно, а ритмичный стук крови в голове сменился ровным гудением. Страх спрятался где-то глубоко внутри.
Я взял себя в руки, встал, приоткрыл дверь. Тишина. Луна поднялась достаточно высоко и теперь, не затуманенная никакими облаками, как огромная серебряная монета она смотрела сверху, ярче освещая помещение. Кривопалые деревья отбрасывали на пол свои тени и безудержно плясали в порывах ночного ветра.
Тишина. И только гудящий шум в моей голове.
Я вышел в коридор. Взглянул на окно. Никаких задвижек или замков. Открыть его было невозможно, а если разбить… это будет как сигнализация в дорогом магазине, а валюта здесь – жизнь. Нужно было искать другой выход. Коридор раскрылся передо мной сонным зёвом. Конец его утопал где-то очень далеко в темноте. Изнутри этот дом огромен. «Будто попал совершенно в другое измерение», - пронеслось в голове, и наравне с этой мыслью по спине побежал холодок. Я сделал шаг, и он глухим звуком разошёлся по коридору. Пришлось снять ботинки и идти босиком.
Но идти долго не пришлось.
Я не успел дойти до угла, как оттуда меня встретил удар прикладом в лицо. Что-то хрустнуло. В носу будто надулся и тут же взорвался большой железный шар. Тени злых деревьев, чей-то силуэт, до боли напоминавший то облако из моих воспоминаний, искры перед глазами – всё завертелось в безумном хороводе, и, замедляя свой ход, начало утопать в бездонной тьме помрачневшего сознания.
Тьма расступилась перед глазами, открывая флуоресцентные лампы. В ушах невыносимо звенело, а в голове словно застрял инородный предмет. Я лежал на жёсткой кровати, прекрасно помня тот момент до потери сознания. Вставать даже не хотелось: тело ныло и болело.
Всё же я попытался подняться, но ничего не вышло. Ноги и руки были крепко пристёгнуты к кровати кожаными ремнями. Я хотел закричать, но подумал, что это совершенно бессмысленно – не для того они оставили меня здесь, чтобы потом отпустить по первой моей просьбе. За место этого я попытался порвать ремни, но из этого ровным счётом ничего не вышло. Я напрягался так, как только мог, казалось, что жилы на руках вот-вот лопнут, но ремни не поддались, а только затрещали. И треск этот был похож на издевательский смех. Я бросил попытки освободиться. Ремни эти созданы с расчётом на то, что жертва не сможет выбраться, и не стоит надеяться на то, что здесь злодей допустил оплошность.
В глазах ещё плыло. Картинка разъезжалась в разные стороны, затем возвращалась в нормальное положение, снова разъезжалась. Так рисуют в мультфильмах про Тома и Джерри, когда один из них хорошенько схлопочет по голове. Флуоресцентные лампы троились, двоились, соединялись и снова разъезжались. Меня затошнило. А если меня вырвет? Я даже не могу подняться, чтобы нормально сблевать. Не хотелось бы закончить как Бон Скотт. О, нет, меня не вырвет – нечем. Я не ел уже, наверное, часов семь. А то, что последний раз было у меня в желудке, давно пропитало одежду мёртвого ботаника.
Слева от меня послышался какой-то шорох. Я повернул голову и увидел маленькую девочку, ту самую, которую обещали отправить домой.
Звери. Для этих уродов нет ничего святого!
Девочка простонала. Она так же лежала на кушетке пристёгнутая ремнями. Её лицо было обращено ко мне. Она была без сознания. Я смог разглядеть, как она была красива. Просто ангел. «Господи, неужели она заслужила это?» - прошептал я. Ответа и ждать не следовало.
Грудь девочки тяжело вздымалась, из горла доносились хрипы, стоны. Мне снова захотелось закричать, разразиться самыми страшными проклятьями, но…
Где её мать?
Мысленный взор сразу показал мне возможный вариант. Женщина, покрытая толстым слоем грязи и пота, с расплывшейся по лицу грязными потёками тушью, сидит на стуле, прикованная такими же ремнями, что и я, во рту кляп. А стул не простой – к нему идёт куча проводов. Она пытается вырваться, кричит, и только стальные бляхи больно врезаются в руки, оставляя кровавые следы. Вот послышалось гудение генератора, щелчок рычага и стул охватывает разряд, умиротворяя кричащую женщину раз и навсегда. В пяти шагах от неё через герметичное стекло за происходящим наблюдает Радковский. В белом халате и планшетом в руках он делает важный вид, и когда от трупа женщины идёт еле заметный дымок, а сама она неподвижна, он делает пометки на листе бумаги. «Результат – смерть». Холодно улыбнулся и попросил приготовить следующего подопытного…
Меня передёрнуло. Не от представшей перед глазами картины. В голову ворвалась мысль, что я сам возможно уже стал жертвой какого-нибудь эксперимента. Я приподнял голову, чтобы осмотреть тело. Ноги, руки были на месте, но я был уверен, что под белой больничной одеждой, в которую меня переодели, пока я был в отрубе, скрываются следы операций. На груди и животе, вдоль всего тела протянулся неаккуратный шов. Я даже начал чувствовать, как он зудит. Но это было не более чем порождение моей фантазии.
Девочка снова простонала. В этой комнате мы были одни. Всё, что здесь было – это три кушетки, две из которых мы уже заняли. Возле каждой из кушеток стояла незнакомая мне аппаратура с тянущимися от неё проводами и присосками. Несколько таких присосок были прикреплены к голове девочки. От выложенных старой треснутой плиткой стен исходил ужасный смрад. Должно быть, мы находились в подвале. Непрерывное, врезающееся в голову гудение флуоресцентных ламп буравило мозг, а их частое моргание давило на глаза. Находиться здесь стало невыносимо.
Какого чёрта ничего не происходит? Они должны уже были узнать, что я пришёл в себя! Какого чёрта ничего не происходит?!
К горлу подкатил ком, но так как желудок был пуст, он просто отозвался больным спазмом. Я ещё раз с силой потянул ремни так, что стальные бляхи врезались в кожу, но тщетно. Ремни не поддавались.
- Здесь есть кто-нибудь? – закричал я.
Крик помог затолкать подкативший ком обратно в желудок.
За дверью послышались шаги. Они раздавались эхом, и моё представление чётко нарисовало длинный пустой коридор за стеной.
Откуда-то из недр тела начал выползать страх, цепляясь своими острыми коготками за стены сознания. Тело превратилось в натянутую струну, тронуть которую означало взорвать весь организм.
Шаги раздавались ближе, сначала они казались шаркающей походкой дряхлого старика, но теперь я отчётливо слышал лёгкую поступь живого человека. От страха меня пробрал озноб, а в голове крутился только один вопрос: «Что будет?»
Наконец дверь открылась. Вопреки всем моим ожиданиям это был не Радковский. В палату вошёл человек, худой высокого роста. Его грязные просаленные волосы были аккуратно прилизаны на бок. На носу красовались старомодные очки с очень толстыми линзами, глаза через которые казались крошечными. Белый халат, коричневые брюки. В руках он держал лист бумаги в клетку, планшет и ручку.
Человек сразу же направился к девочке, не обращая на меня ни малейшего внимания. Он осмотрел все приборы, записал показатели на бумагу, что-то понажимал и, бросив последний взгляд на девочку, направился к выходу. Странно, но я думал, что мои крики вызвали его сюда, а после того, как он никоим образом не отреагировал на них и, тем более, повёл себя так, будто меня здесь и нет, я не знал что сделать.
- А как же я? – получилось неуверенно.
Он посмотрел в мою сторону. Взгляд его был удивлённым и задумчивым. Он простоял у двери, глядя на меня около минуты, а затем, так ничего и не сделав, вышел. Его шаги начали удаляться – шаги молодого человека, превращающиеся под давлением пустого пространства в бесконечное шарканье.
Я вновь остался один, смотря в потолок, будто в нём крылся ответ на все мои вопросы.
Не знаю, сколько прошло времени, но уши уже не так воспринимали гудение флуоресцентных ламп, зрение полностью восстановилось, а чувство тошноты прекратилось, несмотря на то, что смрад в помещении ничуть не уменьшился, мой нос не мог даже привыкнуть к этому запаху! Находиться здесь стало легче, и я уснул.
Из непрочной пелены полусна меня вывело чувство чьего-то присутствия, ощущения на себе пристального взгляда. Я хотел раскрыть глаза и осмотреться, но веки будто налились свинцом. По привычке я попытался поднять руку, чтобы потереть заспанные глаза. Кожаные ремни моментально напомнили мне о моём положении.
Плевать! К чёрту всё! Пусть делают что хотят!
И тёмная неосязаемая дымка вновь обволокла мой разум.
Мне снился сон. Не было никаких зрительных образов. Только тьма, звуки и ощущения. Сначала это были уже знакомые мне шаркающие шаги, но на сей раз больше чем одной пары ног. Коридор, в котором они раздавались, стал просто бесконечным. Его голые стены рикошетом отбрасывали напавшие на него звуки шагов и, уносясь дальше, раздаваясь одновременно везде и нигде, они стали похожи на автоматную очередь, постепенно превращаясь в неразборчивый шум. Шум нарастал с каждой секундой, сильнее и сильнее, пока мозг мой не стал его игнорировать. Тогда стало тихо. Всё или…
Пространство будто перестало существовать – его жадно сожрала тишина.
- Этого не должно было случиться, - из Ничего выплыл голос. – Мы допустили ошибку. Возьмите анализы, перепроверьте формулу, уменьшите дозировку препарата до одного миллиграмма.
Лёгкий укол. Кровь уходит из вены. А вместе с кровью уходит и сознание. А может даже и жизнь. Когда шприц покинул мою вену, сон прекратился.
Боль – первое, что я почувствовал. Она ощущалась в каждой клеточке тела. Все кости ломило. Я проснулся и сразу дал себе отчёт, что нахожусь совершенно в другом месте, не там, где я помнил себя последний раз. Здесь было темно, жуткая вонь бесследно испарилась, вместо жёсткой кушетки, я ощущал под собой мягкость плетёной пружины под матрацем, большая красивая люстра сменила дребезжащие флуоресцентные лампы. Потолок был выложен лёгкой плиткой из пенопласта с очень знакомым узором.
Мысль о том, что я нахожусь дома, в своей постели, пришла одновременно с первыми слезами. Первыми за всю мою сознательную жизнь! Никакими словами нельзя было выразить той радости, что я испытал.
Сон! Это был всего лишь сон! Сон, который моя фантазия наделила всеми красками и чувствами.
Я плакал, и слёзы холодными каплями стекали к ушам. Никакая обида и боль не могли вызвать у меня этого, но это смог сделать ночной кошмар. Смех, да и только. Улыбаясь и плача, и вытирая со щек и ушей слёзы, я направился на кухню. Надеялся, что рюмка хорошего коньяка приведёт меня в лучшие чувства.
Проходя мимо зеркала, я краем глаза заметил в нём незнакомый силуэт. В следующую секунду всё, что я когда-либо знал о законах жизни, рухнуло. Стоило только взглянуть на своё отражение, как я упал в кресло, стоящее как раз кстати позади меня. В зеркале секунду назад я увидел старика. С лица его сходила улыбка, а на щеках весело играли в лунном свете две мокрые дорожки.
Причина, по которой я всё это писал – ощущение скорой смерти. Будь у меня впереди ещё пара десятков лет жизни, эта история осталась бы в тайне. Но сейчас, когда я уже чувствую руку смерти на плече, я считаю своей обязанностью сообщить людям о том, что все мы живем вслепую, даже и не подозревая о тех ужасах, что творятся у нас под носом.
В ту ночь, когда я обнаружил себя в таком виде, электронный календарь показал дату – 13 декабря 2010 года. Прошло всего три дня с того момента, как я сел в ту злополучную маршрутку и оказался в доме сумасшедшего парапсихолога. Не знаю, что произошло с остальными. Может быть их постигла та же учесть что и меня, но что-то мне подсказывает, что все они мертвы, а тела их лежат в земле пропитанной ужасной атмосферой того загородного дома. Упокой Господь их души, особенно той маленькой девочки. Она никак не могла заслуживать такого.
Что же касается меня, то мне осталось совсем недолго. Я чувствую, с каким трудом сердце гонит по жилам старую кровь. Иногда я задаюсь вопросом, почему я всё ещё жив? Почему моё тело не лежит рядом с телами двух женщин и девочки в земле? И обезглавленного ботаника… А может быть, я сошёл с ума и мой больной мозг, выдумав эту историю, заполняет пустоту сложившуюся вокруг меня, а вместо того, чтобы сидеть и писать эти записи, я карябаю ногтём по мягкой обшивке одиночной комнаты в лечебнице имени Кащенко. Или я всё ещё в том доме, безропотно сношу все эксперименты…
Конечно, мой вид не мог остаться без внимания врачей. Отсутствовал я два дня, так как пятница последний рабочий день. По злой иронии судьбы я никому не был нужен в те выходные, и никто не интересовался моим местонахождением. 13 декабря, в понедельник, я не явился на работу. Начальство осквернилось моим отсутствием, и уже в десять часов утра мне позвонили. Я сослался на острую головную боль и заработал себе лишний выходной. На следующий день, когда я так же не явился на работу, по просьбе начальства ко мне явился мой коллега. Когда он меня увидел, то потерял дар речи. Он ошеломлённо смотрел на меня с открытыми ртом, а я снова рыдал, но на сей раз от жалости к самому себе. Коллега и отправил меня в больницу. Врачи случившееся со мной назвали феноменом. Известное всем «преждевременное старение» не было применимо в моём случае, ибо «никогда процесс старения не протекал в столь короткие сроки, притом, что ранее признаков данного заболевания не наблюдалось». Я ничего им не рассказал. Пусть все они разводят руками, пусть все мои знакомые тычут в мою сторону пальцем, и с отвращением, а может и сожалением, перешептываются за моей спиной, а я буду доживать последние дни в своём доме.
История эта всё всем объяснит, но только тогда, когда я буду мёртв.