– И разговаривает с мамой?
– Бывает.
– И что он ей говорит?
– Да почем я знаю? Ничего.
– То есть как это ничего?
– Они говорят все больше о Жан-Жаке.
– А гулять они не ходят?
– Куда?
– Не знаю… За скалы?
Симона прыскает со смеху. Луи смотрит на дочь, не понимая. Его смущение растет.
– А что там делать-то, за скалами? А за Ивом кто будет смотреть?
Луи увлекся коварной игрой в вопросы-ловушки и надеется узнать правду – ведь устами младенца глаголет истина. Он, однако, разочарован – ничего такого этакого он пока не услышал.
– Вчера вы были у него дома?
– Да. У него все стены в книгах. Как ты думаешь, па, он все их прочел?
– Не знаю. Что вы там делали?
– Пили сок.
– А мама?
– Ах, ты мне надоел… Ты вроде того старого господина.
– Какого еще старого господина?
– Вчера вечером по телевизору. Он выступал с мальчиком, своим сыном. И пел, вместо того чтобы говорить. Это называется опера – «Пелеас и Мелисанда».
– Что, что?
– Так она называется. Старый господин – муж Мелисанды. Он поставил мальчика на скамейку, чтобы тот в окошко подсматривал, и нараспев задавал ему кучу вопросов, совсем как ты. Мальчик тоже отвечал нараспев. Получается какая-то ерунда – не то говорят, не то песню поют:
«– Что делает мамочка?
– Она у себя в спальне.
– Одна?
– Нет, с дядей Пелеасом».
– Что ты мелешь?
– Я рассказываю тебе историю про старого господина, я его по телеку видела: «А дядя Пелеас, он что – возле мамочки?» – и давай тормошить мальчика и так далее и тому подобное. Ох, и дурацкий же у него был вид, у этого старого господина!
– А ну-ка замолчи.
– Почему?
– Не замолчишь – схлопочешь.
Симона ничего не понимает. Вот странные люди, эти взрослые. Она пожимает плечами и включает телевизор, который тут же издает несусветный визг.
– Где толковый словарь? – спрашивает Луи.
– В комнате Жан-Жака.
Луи читает вслух: «Пелерина… Пеликан… Пеллагра…» Затем смотрит выше: «Пеленгатор… Пеленг… Пеларгония…»
– Симона, – кричит он, – его тут и в помине нет, твоего Пелеаса.
Она заглядывает ему через плечо.
– Ты не там ищешь. Посмотри в собственных именах после розовых страничек. Дай-ка. Вот.
Она читает: «Пелеас и Мелисанда» – лирическая драма в пяти действиях; либретто по пьесе Мориса Метерлинка, музыка Клода Дебюсси (1902). Партитуру отличает новизна замысла и музыкального языка».
– Дай-ка мне.
Луи берет словарь, читает, перелистывает страницы – дальше пишут о другом.
Луи так ничего из словаря и не почерпнул. Что она сделала, эта Мелисанда? Женские имена чередуются в его голове, журча как родники: Мелисанда… Мари Беррская… Слишком много в один день для бедного штукатура.
Он ломает голову, кого бы еще порасспросить об этой опере. Мари, конечно, в первую очередь, но ей ведь придется объяснять в чем дело. Или старого итальянца, монтажника, тот знает все оперные арии назубок.
Когда является Мари с Ивом и Жан-Жаком, он смотрит на нее так, словно она явление из какого-то странного сна.
Интерлюдия пятая
Итальянские неосоциологи воображают, что мы живем в будущем, тогда как мы по уши погрязли в прошлом. Например, когда я задал рабочим вопрос о проституции, все как один выразили пожелание вернуться к временам публичных домов. Идеи тянут их влево, а секс – вправо.
Пьер Паоло Пазолини (интервью газете «Экспресс»)
Хотя женщины приморских городов и слывут податливыми, в Мартиге они очень целомудренны: вдову или девушку, погрешившую против нравственности, другие женщины тотчас подвергают травле. Подобное происходит не часто, потому что немногие идут на такой риск.
Е. Гарсен, член-корреспондент нескольких институтов (исторический и топографический словарь Прованса, 1835 год)