– Снова приняли? Куда?
– Ты витаешь в облаках, Мари! В лицей… Я же говорю, его не хотят принять обратно. Плохие отметки, а он переросток, и вот его не хотят оставить на второй год – почем я знаю, что там еще! Но это можно уладить. Скажи господину Марфону.
– Я с ним почти не знакома.
– Перестань, я уверена, что ему будет приятно сделать тебе одолжение.
– Жанна!
Мари делает движение, чтобы удержать женщину. Движение едва уловимое. Ей неохота ни спорить, ни объясняться. В нескольких метрах девушка и парень медленно отрываются друг от друга. Нехотя соскальзывают с перил и уходят, обнявшись.
Фидель Кастро? Надо же такое придумать!
Пляж – это серый песок. Сосны с заломленными, как руки, ветвями. Пляж отделен от домов изгородью из камышовых зарослей. Там и сям натянуты тенты. Море – голубая дорога, лиловеющая водорослями в острых языках бухточек. Симона бегает с детьми. Жан-Жак играет в волейбол. Ив, совсем голышом, насылает в ведерко песок рядом с растянувшейся на солнце Мари, и морская вода, высыхая, оставляет на ее коже кристаллики соли.
Она прикрыла глаза. И в них закувыркались зелено-сине-желтые солнца. Она плотнее сжимает веки, и вот уже разноцветные рисунки – пересекающиеся линии, точки, неисписанные круги – приплясывают у нее в глазах.
– Ив, далеко не убегай.
Малыш все время здесь, рядом. Она это чувствует. Она слышит шуршание песка, когда он переворачивает формочку. Пляж гудит от окликов, смеха, криков. Транзисторы горланят, передавая песни, музыку, последние известия.
У кругов странные оттенки – в них отблеск и золота, и неба, и крови. Песок раскален, Мари вдавливается в него всем своим телом, увязает, отдается в его власть. Она бесчувственная глыба плоти под солнцем, скала, едва выступающая из песка, чуть ли не вся утонувшая в нем. Звуки витают вокруг. Но достигают ее слуха тоже слегка приглушенными, как и солнечные лучи сквозь преграду век. Тело ее то будто взлетает, надуваясь, как парус на ветру, то становится грузным, отягощенное жарой, влажным морским и береговым ветерком.
Голос Жан-Жака возвращает ее из этого путешествия в самое себя, туда, где ничего не происходит.
– Мама! Мама!
Она приподнимается на локтях, глухая ко всему.
– Мама! Ты спала?
Она встает и оказывается лицом к лицу со смуглым молодым человеком в плавках, загорелым и бородатым.
– Извините, мосье?
Она узнала его не сразу.
– Это господин Марфон, мой прошлогодний учитель.
Да, конечно. Мари стыдится своего слишком открытого бикини. Она ищет полотенце, чтобы прикрыться, но осознает нелепость такого поползновения на этом пляже, где одетые люди выглядят неприличнее неодетых. Она никогда не страдала от ложной стыдливости, которая всегда забавляет ее в Луи, и потом она женщина и знает, что хорошо сложена.
Она вспоминает этого высокого бородача в приемной лицея одетым. В прошлом году она после каждой четверти приходила в лицей справляться, как учится Жан-Жак.
«Хороший ученик, его надо поощрять, отличные способности…»
Он был очень мил и любезен. Здесь, на пляже, ей нечего ему сказать. Ему тоже, и, желая заполнить паузу, он поворачивается к Жан-Жаку:
– Ну вот, через месяц в школу.
– Да, мосье…
– Он много читает, знаете, даже чересчур.
– Нет, мадам, сколько ни читаешь, всегда мало. Ведь он превосходно учится.
– Да… Я этому очень рада.
– У него довольно разносторонние способности, но все же литература дается ему лучше всего…
Жан-Жак стоит красный, смущенный и довольный. Краешком глаза он старается определить, видят ли другие ребята, как он разговаривает с учителем.
– Мадам, я очень рад, что встретил вас. Вы часто приезжаете сюда?
– Ежедневно. Детям тут приволье.
– Да. Сам я только два дня как вернулся в Мартиг. Но мне надо торопиться, не то упущу автобус. Ужасно глупо – моя машина в ремонте.
Жан-Жак дергает мать за руку.
– До свиданья, мадам. Быть может, до завтра.
Они обмениваются рукопожатием. Жан-Жак трясет Мари за руку.
– До свиданья, Люнелли.
– До свиданья, мосье.
– Мама, почему ты не пригласила его ехать с нами? У нас же есть место.
– Ну беги за ним.
Жан-Жак бросился за учителем. Тот сначала отказывался, но потом вернулся.
– Мадам, я смущен. Уверяю вас, у меня не было ни малейшего намерения напрашиваться к вам в пассажиры, когда я упомянул о своей машине.
Они рассмеялись. У него был теплый голос южанина, с чуть заметным акцентом.
– Вы хотите уехать прямо сейчас, мосье?
– Мадам, решать вам, а не мне.
– Тогда через час, если вы не против.
Он вернулся к волейболистам.
– Шикарный тип этот Фидель Кастро, – сказал Жан-Жак, так и пыжась от гордости.