дела друг до друга.
Дверь распахнулась, и в лицо гостям ударил крепкий запах борща. На пороге
стоял Тимофей Валерьянович в тёмно-красном плюшевом халате и мохнатых
тапочках.
— Ба-а! Вот это гости! — воскликнул дядя, вскинув руки чуть в стороны
и вверх. — Не думал, не гадал, уважили старика… Да что же вы стоите?
Проходите скорей, вы же мокрые с ног до головы.
Гости прошли в гостиную. Там было тепло и как и в прихожей настойчиво
пахло борщом.
— Леночка, — сказал дядя, — дай прынцу что ни будь переодеть, твои вещи
где всегда. Мне нужно срочно на кухню, а то останемся без обеда, — и дядя
скрылся в коридоре.
— А он неплохо готовит, — заметил Паша.
— Откуда ты знаешь? — искренне удивилась Лена.
— Держу пари, нас здесь покормят.
— Ты любишь еще что-нибудь, кроме поесть?
— Да, — с готовностью отозвался Павел. — Поспать. А еще я люблю тебя.
— Сначала поспать, а потом меня, — укоризненно заметила Лена.
— Нет, спать с тобой.
— На грубость нарываешься?
— Что естественно, то не постыдно, — сказал Паша, скорчив на лице безысходность.
— А потом, мама учила меня говорить всегда правду, — он хотел поцеловать
Лену, но она ловко увернулась.
Вскоре они втроем сидели за столом, в тарелках дымился наваристый борщ,
а на плите дошкварчивали котлеты.
— В таких случаях, — заметил дядя, — от простуды… чуть-чуть… первое
дело. Вы употребляете? — спросил он у Павла.
— Еще как! — мгновенно ответил тот.
— Леночка, — продолжал дядя, — тебе сейчас тоже… чуть-чуть… только
на пользу.
Лена недовольно поморщилась, но согласилась. Обед прошел в атмосфере дружбы
и взаимопонимания. Стороны обменивались шутками и анекдотами, что, надо
заметить, не способствовало пищеварению. Зато пищеварению и дружбе способствовало
еще два раза от простуды (один раз под борщ, второй под котлеты).
Вечерело. За окном по карнизу весело барабанил дождь. Ливень давно закончился,
и теперь кали падали размеренно и неторопливо. В лужах в разные стороны
разбегались круги, длинные и прозрачные дождевые черви, выгнанные из своих
квартир потопом, распластались во весь рост.
Небо было ровно серым, без разрывов и разводов. Кое — где в домах уже
горел свет.
В комнате Тимофея Валерьяновича было уютно и тепло. То, что дядя коллекционер,
было заметно и по стенам. В комнате где сидели гости висели две работы
Кандинского и одна Малевича. Мебель у дяди явно не с фабрики «Красный
шкаф». А также Васильков обратил внимание на чудесную вазу, настоящий
Мейсен, и настенные часы с матерным боем, так их называл дядя, и поднять
они могли даже мёртвого. Ореховый книжный шкаф, работы прошлого века доверху
заполнен редкими изданиями Шиллера, Мольера, Чехова, Бомарше и многим
другим. Свет в комнате был неярким, даже приглушенным, на граммофоне стояла
пластинка Вертинского, и неунимавшийся дождь глухо подпевал ему.