— Я и есть… — гость подался всем телом вперёд, — СМЕРТЬ, — почти прошептал
он последнее слово, вплотную глядя в лицо Паше и захихикал.
В подъезде громко хлопнула дверь и пьяный голос невнятно заорал песню
«Ой, мороз, мороз…».
— Ну, мне пора, — неожиданно сказал гость с неизменной улыбкой обаяшки.
— Обещал на пять минут, а сам…
Они вышли в прихожую. У двери гость остановился, как будто ему не хотелось уходить от хорошего друга.
— Так я не прощаюсь, — сказал Капюшон.
Продолжая улыбаться он вытянул указательный палец правой руки и прицелился
в вазу, стоящую на тумбочке, у зеркала.
— Пуф… — сказал Капюшон, и звон падающих хрустальных осколков заглушил
звук удаляющихся шагов.
Странно, но Васильков не испугался и даже не удивился.
Паша ликовал! Это была победа. Пусть маленькая, но первая победа! Он вернулся
на кухню, налил из крана стакан холодной воды и залпом осушил его.
— Вот так козлы! — громко и с выражением заявил Васильков.
— Сам дурак, — послышалось откуда сверху.
Утром следующего дня Павел проснулся от длинного, настойчивого телефонного
звонка. Месяц назад он сам прибавил его громкость до максимума.
— Алло, — сказал Паша, одной рукой прижимая трубку, а другой продирая
сонные глаза.
— Павел Васильков?
— Да, это я.
— С глубоким прискорбием вынуждена сообщить… — затараторил почти автоматический,
равнодушный голос. Внутри у Паши что-то лопнуло, — что Василькова…
На глазах у Павла выступили слёзы, рука сама опустилась, не дослушав сообщение.
После похорон отец просил сына вернуться домой. Паша пообещал, что обязательно
это сделает, но чуть позже. Сейчас он никак не может, что есть очень важные
дела, но он вернётся. Обязательно.
Смерть близкого, родного человека — это уж слишком! С Сергеём всё понятно.
Один нападал, другой защищался. Но мама.… Этого Паша простить уже никак
не мог. Он не помнил, как добрался домой после поминок. Воспоминания всплывали
кусками, одно захлёстывало другое. Разобраться в этой каше было очень
тяжело. Но одна мысль была четкой и твёрдой, как гранит. Мама умерла из-за
него. Если бы он не начал играть в эту игру, ничего бы не случилось.
И когда дьявол зашел попить чаю, сдаваться уже было поздно. Это ничего
бы не изменило. Всё уже было предрешено. Выбор был сделан раньше. Гораздо
раньше. Но значит, он все же был. Был выбор, и Паша его сделал. Сейчас
отступать было бессмысленно. Точка возврата осталась далеко позади.
Почти неделю Паша не выходил из дома. Очень мало ел и, слава Богу, не
начал пить. Небритый и помятый, Васильков сейчас стоял на кухне, опершись
локтём о край оконного проёма и головой прижимал к нему руку. На плите
кипел чайник. Мощная струя пара била из носика, крышка подпрыгивала и
дребезжала. Вода уже не то что бы кипела, она клокотала, как в жерле вулкана.
«Двенадцать часов ноль-ноль минут», — объявило радио. День стоял солнечный,
но холодный. Солнце светило ярко, а грело слабо. Небо было ослепительно
голубым, без единого облачка. Листьев на деревьях осталось немного. Большинство
из них уже лежало в низу, собранные заботливой рукой дворника в невысокие
кучи.