самыми тяжелыми, но они прошли и, дальше все потекло как ручеёк, легко
и непринуждённо.
После обеда пили чай с яблочным пирогом.
— Нет. Я не понимаю этих людей! — возмущался дядя Тимофей. — Их всю жизнь
обманывали, сажали в тюрьмы, расстреливали, наконец, а они сами же защищают
тех, кто все это делал. Я видел глаза этой толпы, это страшно. Немыслимо!
В тот момент я поверил, что это есть их последний и решительный бой. Они
горели такой ненавистью ко всему, что не с ними.
— Это бывшие партбюрократы, — вмешался папа, — как бы ты поступил, когда
у тебя всю жизнь было всё? Ты был хозяином жизни, хозяином над рабами,
а у тебя взяли и всё отняли. В одно мгновенье ты стал, как и все, ничем.
— У нас не было столько райкомов, сколько людей вышло на улицу! — дядя
Тимофей заметно разгорячился. — Но в одном ты прав — старые. Три четверти
из них, кому за пятьдесят. Зина, ты — врач. Объясни их поведение с точки
зрения медицины. Почему старые люди, которые всю жизнь всего боялись и
лгали друг другу, вдруг взялись за камни и палки.
— Во-первых, медицина здесь бессильна. Во-вторых, у них была уверенность
в завтрашнем дне.
— Уверенность?
— Да, уверенность. Пусть в материальном смысле у свинарки и токаря почти
ничего не было. Не было машин, домов в лесу, брюликов в шкатулке. Но был
мизер, крохи, на которые они могли существовать. И главное, не было необходимости
думать, что делать завтра, где и как заработать на еду.
— Ну ладно пенсионеры, — согласился папа, — люди, прожившие жизнь. Конечно,
им трудно менять свой образ жизни, заново устраиваться в новом, абсолютно
чужом мире. Но есть много нестарых, думающих так же. Здоровые сорокалетние
мужики мечтают о 75 — ом годе. А их дети, 15–20 летние сопляки, тоже
не хотят ничего делать, но всё иметь. Я не о вас, Павел.
— Ну, почему же не обо мне, — спокойно ответил Паша. — Мне 23, и всего
год назад я работал на обычном советском заводе. Раньше, на самом деле,
было всё просто. Отучился — распределение. Молодого специалиста уволить
нельзя. Нет, я их не защищаю. Скорее наоборот. Я с ними работал, разговаривал,
пил водку. Их мнение — что им все должны. Начальник должен дать работу,
здесь я не спорю. Но им нужна не просто работа, а дорогая. В их понимании
хлеб должен стоить как коробка спичек, автомобиль как велосипед. Страна
им просто должна, потому что они в ней живут. А дети их часть, их продолжение.
И потом, детьми надо заниматься, воспитывать их, но никто не хочет это
делать. Им лень сходить в музей, в парк. Даже в кино. Чтобы после фильма
обсудить с ребёнком его содержание. А мне никто ничего не должен и…
— Вам совсем не хочется иметь дом и дорогую машину? — перебил дядя.
— Я не сумасшедший. Конечно, я хочу хорошо жить и ни в чём себе не отказывать.
Но для этого я готов работать 25 часов в сутки. И меня не интересует,
во сколько раз хозяин имеет больше чем я.
— Довольно, спорщики, — сказала мама, — разговоры о политике плохо влияют
на пищеварение. Так что давайте, сменим тему. Извините, Павел, но нам
хотелось бы получше узнать друга нашей Леночки. Ничего, если мы вас немного
порасспрашиваем?
— Я для этого и пришел, — ответил Павел и улыбнулся.
— Вы живёте с родителями?