но не настолько, чтобы по нему невозможно было спуститься, шагая в полный
рост. Слева раскинулась сочная, зелёная долина, с озером. Берега озера
были обсыпаны ромашками и в дальней от холма части плавно переходили через
подлесок в густой лес. Даже с вершины было заметно, что деревья в нём
вековые. Громадных размеров дубы, высоченные сосны и пребольшие берёзы.
А краски… Краски были неестественно яркие и сочные.
Справа, плавно переходя в горизонт, проглядывалась степь. Желто-зеленая
от высохшей травы и твердая как камень. От степи и до озера раскинулся
лес. Страшный и дремучий. Точно такой же Васильков видел в Третьяковке
на картине «Иван царевич и серый волк». Да… Похоже, здесь не ступала
нога человека, все находилось в первозданном виде, без следов цивилизации.
Окинув близлежащую местность взглядом, Паше удалось найти несколько не
очень больших камней. Собрав из них пирамидку и удовлетворённо осмотрев
свое сооружение, Паша решил перекусить. Он сел на траву и, созерцая окрестности,
медленно пережевывал сухой паек.
Непривычно чистый воздух слегка пьянил. Васильков, глубоко вдыхая носом
пьянящий воздух, не мог насмотреться на красоту, что была вокруг него.
Закончив трапезу, Паша лёг на спину и посмотрел на небо. В нём плыли белые
рваные облака. Такие же, как дома. Дома отец… дядя Лёша… Лена… Лена….
Нет, она не могла его разлюбить из-за глупого ночного звонка. Случайность,
не более. Ведь всё могло объясниться, но Лена не захотела ничего слушать.
Что-то здесь не так. Капюшон! Его рук дело. Так не бывает, чтобы ни с
того ни с сего начинала рушиться жизнь. Я ведь остался почти один. Всё
было хорошо и вдруг как обрезало. Вот разберусь с этим гадом, а там всё
и наладится. Обязательно наладиться! Но для этого нужно найти летопись.
Паша поднялся и сел на траву. Десять минут третьего. Положение солнца
на небе и стрелок на часах, похоже, совпадало. Пора было идти дальше.
Нацепив рюкзак, Васильков слегка подпрыгнул, чтобы тот занял за плечами
наиболее удобное положение и внимательно осмотрел место стоянки. Вроде
ничего не оставил. Достав флягу с водой Паша сделал два больших глотка,
третьим прополоскал горло.
Шаг — и уклон увлек Василькова вперёд.
Когда Паша подошел к лесу ближе, в буреломе, начал различаться проход,
или что-то, что нарушало общее строение чащи. Когда Васильков спустился
до подножия холма, то стало ясно, что он не ошибся. Ноги вынесли его к
тропе, ведущей куда-то через дремучий лес. Обернувшись назад, Васильков
без труда отыскал свою пирамидку. Ей была отведена роль нити Ариадны.
Лес производил на Василькова жуткое впечатление, но идти вперед было необходимо.
Такой дремучести Паша никогда в жизни не видел. По краям тропы стояли
просто стены из огромных стволов деревьев, кустарника между ними и отвалившихся
сухих веток. Даже при всём желании свернуть в сторону было невозможно.
Кроны деревьев сплетались над головой, и солнечный луч с трудом проникал
вниз. Возникший полумрак усиливал неуютное ощущение, которое обязательно
должно было возникать у всех, кто шел этой странной дорогой. Васильков
шел через чащобу больше часа, и поэтому, когда далеко впереди показался выход, заключительную часть пути он продел почти бегом.
Выйдя из бурелома, Васильков оказался на небольшой поляне, с трех сторон
окруженной чистым и светлый лесом. Под деревьями на земле лежали пожелтевшие
сосновые иголки, сквозь которые пробивалась зелёная, сочная трава и лесные
цветы. Вверх тянулись стройные, голые внизу, сосновые стволы. В диаметре