Кэсси усмехнулась.
- Знаешь, Асет... Вобщем, он... насколько я знаю, никогда еще ничем не ограничивался.
- Откуда ты это знаешь? - спросил обиженный голос из-за двери. Нестор и Кассинкана вздрогнули.
Арно просочился сквозь оставленную ими щель и полностью закрыл ее собой. Выражение его лица ничего хорошего не обещало.
- Эта дама собиралась спать, - строго напомнил он, кивнув в сторону Кэсси. - Я с самого начала подозревал, что не это есть ее истинные намерения. Будете сидеть тут до приезда хозяина. Мавурки вас не выпустят, пока он с вами не разберется.
6. Луиза.
Если раньше у Алика был хоть небольшой, но повод обвинить судьбу в несовершенстве мира, то теперь он уже мог постепенно начинать винить себя. Тем более, что на этот раз переход был не таким резким, как тогда, когда он впервые получил власть разрушать.
Сначала он думал, что эта власть подходит, чтобы заглушить его боль, его воспоминания, а позже, когда боль ушла и воспоминания поблекли, существование вампира стало для него необходимым удовольствием, не имеющим, кстати, ничего общего (по крайней мере, для него) с обычной человеческой жестокостью. Это было похоже на острую, неутолимую тоску разума по познанию, заставляющую скучать людей в начале жизни, и на тоску тела по пульсовым волнам, и, наконец, на тоску души по тому неуловимому, что отличает жизнь от смерти. Это походило и на низкое торжество человеческого тщеславия, и на чистую радость открытия, что хорошо известна ученым и детям, это напоминало о тлене и вечности, о пресловутом равнодушии Вселенной к суете и прочих, столь же милых вещах. Это был голод вампира, или мечта согреть свою плоть.
Так как в действительности ни один вампир не хочет стать живым. Он просто хочет вечно испытывать ностальгию по жизни.
Теперь часть его души была Анкаианой. Точнее, Анкаиана была его душой - измененной, чувствительной к обманчивым впечатлениям и равнодушной к реальности. Впечатлительной, капризной, благородной и жестокой. И необычайно привлекательной.
Они с Луизой танцевали в пустом зале, под чарующую импровизацию какой-то группы, явно играющей для собственного удовольствия, не видя никаких возражений со стороны этой единственной пары. Тем более, что куда бы не уводила их изменчивая музыкальная тропа, пара удивительно легко находила подходящие ей комбинации движений.
- Что-то никого нигде нет, - грустно заметила Луиза. - И ты не заходишь.
- А Фантик?
- Он - тормоз.
- Зато друг человека.
- Я с ним скучаю.
- Я тоже.
- Ты скучаешь вообще, - уронила Луиза в пространство. - И никогда не ищешь развлечений.
- Зато завидую тебе, когда ты их находишь.
Луиза отвернулась и одновременно подвинулась к нему.
- Мне кажется... Мне кажется, ты не живой. Ты улыбаешься, когда я смеюсь, ты чувствуешь что-то, лишь когда это чувствую я. И слабее. А иногда наоборот, мне кажется, что это я умерла рядом с тобой.
- Это неприятно?
- Это как-то тяжко... Ты лучше не приходи больше... Или нет, я не это хотела сказать...
- Как скажешь. Я уйду, если тебе тяжело.
Она отстранилась и взглянула ему в лицо широко раскрытыми глазами.
- Если ты уйдешь, я от скуки умру, - она вдруг истерически засмеялась. - Но если ты останешься, клянусь, я умру в муках!
Она вырвалась из рук его и в одиночестве закружилась по залу под возникший вдруг сумасшедший ритм. Алик зачарованно следил, как карминный шелк платья обвивает ее стройные ноги.
- Это я скоро умру в муках, - промурлыкал Алику в ухо голос Элиса. Слушай, меня мутит от этих соплей, неужели нельзя нормально отправить человека с кайфом? Я же не предлагаю тебе устраивать оргию, или там...
- Нет настроения.
- В земле места всем хватит, - назидательно заметил Элис. - Потанцуй с ней еще, а я поиграю...
Музыканты скоро ушли, Элис встал за синтезатор, некоторое время что-то на нем настраивал, потом заиграл музыку, про подобную которой говорил: "Не все гениальные произведения древности дошли до нас в нотах. Некоторые помню лишь я, да пара камней."
Играл он вообще нечасто, поэтому Алик ни одно не помнил больше, чем на четверть, а Элис не желал дарить их ни неблагодарному человечеству, ни кому-либо еще.
Луиза снова танцевала с Аликом, словно во сне, не замечая одетого в белое черноволосого музыканта, то склоняющегося над клавишами, то ищущего ее взгляда блестящими темными глазами.
Она не чувствовала своего тела - казалось, что ей давно помогает в каждом движении странный прохладный туман. Он касался кончиков пальцев и тут же, словно искусный и терпеливый любовник, отходил куда-то в темноту, исчезал, чтобы возникнуть снова, когда она поворачивала голову, или отводила взгляд. Постепенно она начинала чувствовать, как жуткой, холодной волной он нежно окутывает ноги, обвивает одежду и плещется вокруг, а потом вдруг снова растекается по углам, тает в прозрачном воздухе, призрачный, непонятный и страшный. Хотелось спросить у Алика, что это за туман, откуда он вообще здесь, и почему она его так боится, но один взгляд в сумрак его лица его успокаивал и ее, превращая все страхи в как раз в это призрачное марево и рассеивая по залу.
Скоро оцепенение стало таким, что ей расхотелось говорить; казалось, тело больше не принадлежало ей - она не чувствовала на своих плечах вечно холодных рук Алика, не ощущала прикосновений к полу, только видела словно со стороны свои движения да снова сгущающийся по углам туман, который на этот раз подступал гораздо смелее, жаднее поглощал ее онемевшие пальцы, выпадал инеем на края одежды и холодил тело.
- Что это за туман, Алик? - спросила она наконец, огромным усилием заставив себя двигать языком.
- Какая разница.. - безразлично ответил Алик. Голос его казался безжизненным и далеким, как шепот за стенкой. А глаза, неподвижные и отрешенные, давно перестали моргать.
Он склонил голову, и теперь Луиза снова хорошо видела музыканта, игравшего такой ритм, что она удивлялась, как то, что ей не принадлежит уже, успевает ему следовать.
В третий раз туман сгущался медленно, целые столетия, но, не успела она даже посмотреть, как он взбирается по рукам, застлал ей глаза, словно белая занавесь. Она перестала видеть и слышать.
Элис легко спрыгнул со сцены и дернул Алика за плечо. Только тот как сидел на полу на коленях, положив руку на стул, так и остался сидеть неподвижно, уронив голову, словно окоченел.
- Слушай, Гирран, меня хоть раз: ты это не протащишь ... И не у кого не выйдет эта фигня, и не надейся. Так что нечего из себя строить невесть что; вскочи и двинем...
Алик едва пошевелился.
- Отстань, Халтреане, - произнес он вяло.
- Хоть я и держал некогда твою душу в своей, но всегда понимать тебя мне не дано. Не стремлюсь... А когда своими заморочками ты рискуешь....
Алик резко поднялся. Затем, не глядя на наставника, быстро вышел вон.
Элис нашел его на берегу - Алик прислонился к скале и неотрывно глядел на волнующееся, потемневшее море.
- Ты этого серьезно не понимаешь? Не бывает такого. Еще не было, чтобы вампир забыл человека, который хоть раз ему достался. Отказываясь от его жизни, вампир, я слышал, стареет со скоростью живого. И тухнет, наверное... Ну и если уж она тебе была так дорога, мог бы и заметить, что с ней стало за те полгода, которые ты испытывал себя. Ты был великой загадкой для этих скудных мозгов...
Алик моргнул.
- Элис? В следующий раз, захочешь настроить меня на свое присутствие упоминай про скудные мозги сразу.