Он вышел из кареты и подал руку необыкновенно красивой и чопорной даме в мехах, перьях, шелке и прочем таком же, начисто отбивающем у Аланкреса, привычного к несколько иному укладу жизни, охоту стоять поблизости и нарушать своим внешним видом великолепие этой пары. Аланкрес был довольно неказистым подростком сам по себе, еще его воспитатели лет до пятнадцати запрещали ему самому заниматься своей внешностью, а у воспитателей вкус известно какой - лишь бы им было удобно. Итак, чтобы не травмировать себя убогими образами, не следует уточнять, на что он был тогда похож. И собственная внешность не волновала его до самого появления в округе господина Линара с женой.
У Аланкреса был родной брат и сводная сестра - по обычаю, если в богатой семье было меньше троих детей, приветствовалось взять на воспитание ребенка у бедняков. Поэтому Анати имела два набора родителей. Это ли, или что другое делало ее такой, какой она была - веселой, предприимчивой, смелой и конечно, очень привлекательной. Они с Аланкресом как раз обсуждали, как бы из ничейного сада надрать побольше жимолости, как въехали новые хозяева. И, если Аланкрес уделил равную долю внимания обоим супругам, то Анати уже с первого момента больше смотрела на Линара. Аланкрес, конечно, поймал ее взгляд и, само собой, тут же сравнил себя с Линаром человеком красивым и на тот момент, естественно, более загадочным, чем он сам.
- Ну-ну, - обиженно сказал он Анати. - Смотри-смотри. Может быть, и он на тебя когда-нибудь посмотрит.
Анати, по своему обыкновению, рассмеялась так весело, что Аланкресу так и не успело прийти в голову никаких допущений о пророческом характере сказанных слов.
И только следующей весной, когда он увидел господина Линара вместе с Анати на пороге собственного дома, он понял, что последние полтора года только и мечтал о том, чтобы Анати так нежно прощалась с ним самим, а не с Линаром. Он огорчился, но мешать не стал.
Возвращаться домой тоже. Просто пошел гулять и гулял до глубокой ночи. Когда же решил вернуться домой, то на подступах снова узрел господина Линара, стоявшего прямо на клумбе и смотревшего, как Анати делает ему из окна какие-то знаки.
Когда Аланкрес вернулся в третий раз, и, обрадованный отсутствием господина Линара возле дома, стал форсировать темную лестницу наверх, то увидел осторожно спускающуюся навстречу фигуру соседа.
- Шли бы вы спать, господин Линар, - устало сказал Аланкрес, соображая, прилично ли в этой ситуации напоминать о клумбе. Очевидно, Линар только что вышел из освещенной комнаты, поэтому голос из темноты заставил его подскочить. Алечка быстро прошел мимо, сдерживая истерический смех.
Больше в неурочное время сосед ему не попадался, однако по блеску в глазах своей названой сестры Аланкрес понимал, что теряет ее. Это продолжалось до тех пор, пока однажды, гуляя вечером по пристани, снова не увидел их вместе в самый неожиданный для себя момент, когда меньше всего был готов видеть настолько паскудную вещь. И это оказался тот самый момент, когда какое-нибудь особо замученное чувство наконец не выдерживает умирает, обрывается, подобно перетянутой струне, раня последний раз и превращая прежнюю острую боль в онемение. Нет, он продолжал любить Анати. Но как-то перестало хотеться и открутить голову старому повесе, объясняться с ней, вообще забивать этим голову. Он плюнул на все и наслаждался жизнью - ведь была весна, шторма только что отгремели, в бухте на Лат Ла появились прекрасные голодные акулы, которые, как он знал, замечательно ловились на куриные лапки. Раньше он никогда не пропускал это время года.
Омрачало радость лишь то, что лапок катастрофически не хватало.
А если на какие-то экзотические предприятия не достает собственных отходов, нормальный человек идет и просит их у соседей.
Выглядело это так.
- Здравствуйте, госпожа де Фанн!
- Здравствуйте, господин Гирран.
Высокая и стройная, она вышла ему навстречу, сжимая в руке кружевной платочек. Выглядела она расстроенной. Конечно, подумал Аланкрес, кому он счастливый соперник без стыда и совести, а кому - единственный супруг. Однако даже такой она продолжала смущать. Чтобы побыстрее покончить с дискомфортом, Аланкрес изложил свою просьбу в наиболее лаконичной форме:
- Простите, у вас не будет куриных лапок?
- У меня? Лапок?
Не будь она куртуазно воспитана, можно было бы сказать, что она обалдела.
- Ну, - смутился юноша, - не прямо у вас, конечно... Я понимаю, - он вдруг почувствовал себя увереннее, - это звучит смешно, но наверняка вы бы могли распорядиться, чтобы обрезки от кур не выбрасывали, а приносили мне, все равно выбрасывать. Я ловлю акул.
- Лапками?
- Нет, на лапки. Лапками, госпожа де Фанн, их не поймаешь, равно как и руками, - улыбнулся Аланкрес.
- А я думала их острогой... - она недоверчиво склонила голову.
- Да их и ножом можно, - усмехнулся он, - если только у вас много запасных конечностей.
- Они их откусывают? - живо заинтересовалась хозяйка.
- Вовсе нет; просто если там с обрыва прыгать, можно что нибудь запросто сломать. Высоко и неудобно. Как раз только лапки и закидывать.
- А-а, - разочарованно протянула госпожа де Фанн. Смелый ловец акул оказался простым рыболовом-любителем.
- А нырял я в другом месте, - продолжал Аланкрес, словно бы и не заметив, - там акулы покрупнее, но они летом приходят. Вот тут уже азарт попадешь, не попадешь с лету-то... А она сильная, акула - хвостом по башке заденет и амба... То есть, не сразу, конечно, сначала остаешься без сознания и без скальпа, или там, без носа, она же шершавая, а потом кто-нибудь доест потихонечку. Быстро доедают, им же жевать не надо - кусок оторвут, проглотят, и дальше... Ну так что, дадите лапки?
- Хорошо, я распоряжусь, чтобы вам отложили с обеда. Утром принесут.
- Премного благодарен. Вообще-то я могу сам зайти, мне не трудно. Вечером. Не люблю вечерами дома сидеть.
Она помрачнела.
- А ночью вообще самый клев, - невозмутимо продолжал Аланкрес (как же он все-таки всем пакостит, этот Линар. Но нам теперь все равно, нам лапки нужны. А женщины могут по своему любимому Линару убиваться сколько хотят).
- Конечно, - она улыбнулась, хотя глаза ее наполнились слезами, приходите. Про акул расскажете.
Она резко повернулась и ушла в дом.
Вечером было еще веселее - Аланкрес стоял в холле с пучками куриных ног в обеих руках и раскланивался с хозяйкой.
- Я сначала по одной лапке буду кидать, - сообщил он. - Потом по две. А уже после....
- И по три, - с преувеличенно серьезным видом кивнула вредная госпожа де Фанн.
- А вот и нет, - подколол ее Аланкрес. - Дальше я вытащу акулу...
- А потом две акулы, а потом сразу три.
Аланкрес рассмеялся. Она тоже, правда, более горько и язвительно. Разговор некоторое время продолжался в том же духе, после чего Аланкрес, наконец, покинул дом врага своего и обнаружил, что уже заполночь. Было ему тогда легко и даже радостно. Он не вникал в причины, но предполагал, что это от того, что ему наконец-то наплевать на все кроме акул.
Ночь исходила теплом и сверчками, где-то на пределе слуха ловились загадочные отзвуки летучих мышей, и Аланкрес пытался понять, каково это: жить только по ночам, а днем спать и никогда не видеть солнца и бликов на воде, не слышать птиц. Ветер дул не с моря, а наоборот, приносил запах распускающихся листьев и ранних цветов, рождая в душе азарт и легкость, томление и блаженство. Юноша вдруг пожалел красивую, но покинутую женщину, оставшуюся в доме. Женщину, которая никогда не ловила акул, вышла за Линара, кажется, еще и любила его, прямо как Анати, которая тоже акул не ловила, и ту же ошибку сделала.
В тишине Аланкрес услышал из открытого окна только что покинутого им дома, что госпожа де Фанн может в такую ночь быть несчастной. Тем более, что вечером платочек у нее был уже другой. Можно было пригласить ее за акулами, но не знал, как она будет там себя вести, да и будет ли ей это интересно. Размышляя об этом, он вернулся.
Сложив лапки на полу в холле, он прошел по темному, но неоднократно исследованному еще в бытность пустым дому, поднялся на второй этаж, ведомый какой-то веселой, азартной решимостью, не оставляющей места сомнениям, бесшумно отворил дверь в комнату хозяйки.
Она сидела на краю кровати, согнувшись и уронив голову на руки, укрытая какими-то бахромчатыми шалями и черным пледом. При свете мерцавшего на столике огарка блестела наполовину вынутая ее сложной прически резная перламутровая гребенка с изображением русалки.
Аланкрес прикрыл дверь и шагнул к ней. Изящным и явно ниспосланным свыше движением выдернул все крепления ее прически так, что в наступивший после момент увидел только обращенное к нему прекрасное лицо в обрамлении длинных смоляных локонов.
- Сударыня, - сказал он, с неожиданной для себя легкостью, - ваше настроение - явление катастрофическое. Если вы сейчас же не смените его, я действительно покину вас ради акул.
- А если я попрошу вас этого не делать? - слабо спросила госпожа.
Аланкрес медленно опустился на пол, не отводя взгляда от ее блестящих черных глаз. Их выражение еще днем не вязалось с ее колючим тоном.
- Тогда я постараюсь вас утешить, - сказал он голосом, которого сам от себя не ожидал. Но, несмотря на это, ситуация не удивляла, а казалась простой и понятной, как летящий в глаз кулак.
- Постараетесь? - в очередной раз съязвила госпожа.