Сегодня, впервые за все время пребывания в Нуменоре, за Буги вступилась одна из зрительниц — девушка, доброе, прелестное создание. И он внес свою лепту в то, чтобы нежное создание не попало в грязные руки его недостойных хозяев. Раны мучительно ныли, но он чувствовал себя героем.
Вечером Буги не смог подняться к чаю, так и остался лежать в своей клетке. Но его неожиданно навестила Какафония, которую на самом деле звали Фридой. Она хоть и ворчала на него целый день, а пришла, чтобы обезвредить и перевязать раны, и даже угостила пряником. Потом она обработала рваное ухо орку Груде. По сути, она была неплохой теткой, только сварливой. Буги знал историю пленения Фриды и Вилли. Эта пара попала в Нуменор из-за фисташек.
В Пеларгире у них была небольшая, но прибыльная лавка. Край, откуда они были родом, славится кедровыми лесами, а значит, и орешками. Орешки эти пришлись всем по вкусу. Вилли собирал их мешками, а Фрида и пекла их, и солила, и готовила разные сладости. Орешки охотно раскупали и дети, которые рады что-нибудь грызть день-деньской, и взрослые, как замечательную закуску к пиву. Слютко Хохмач тоже был их клиентом и однажды угостил их заморскими орехами — фисташками, и так они полюбились Фриде, что она, как говорится, век бы ничего не ела, кроме фисташек. Слютко сказал, что в Нуменоре у него есть приятель, который занимается тем же, что и супруги Лускатики, только продает он фисташки. Было бы здорово, если б они объединились, тогда люди в Средиземье могли бы отведать фисташек, а нуменорцы лакомились бы кедровыми орешками. Доброе бы вышло дело и прибыльное. Поначалу хоббиты уговаривали Слютко быть их посредником, так как им не очень-то хотелось отправляться в такую даль. Но Слютко настаивал на обязательной поездке хоббитов в Нуменор, а уж там он им поможет во всем, не бросит. И уговорил-таки! Ну а в Нуменоре никакого фисташкового друга им повстречать не удалось. Так же, как и Буги, стали они жертвами бессовестного ловкача и от такого мирного и приятного занятия, как торговля орешками, перешли к позорному лицедейству.
Подлый Слютко не уставал издеваться над Фридой, каждый вечер просовывая ей в клетку полную миску фисташек.
— Ну, разве твоя мечта не исполнилась? — елейным голосом спрашивал он при этом. А та ни разу с тех пор, как попала в плен, не притронулась к орехам.
В тот день Арменелос гудел, как растревоженный улей. Еще бы! Такое событие не могло остаться незамеченным. «Новый храм осквернен! Кто-то подшутил над Сауроном! Вы думаете Слютко и Громилло к этому причастны?» — шептались люди. Слютко и Громилло вовсе не были к этому причастны, напротив, они сами были в ужасе от происшедшего и трепетали, ожидая расправы, ломая головы над тем, как им оправдаться.
А случилось вот что. Когда рассвело, многие прохожие были поражены необычным обликом нового храма. Черный и мрачный, он был на этот раз расцвечен гирляндами, флажками и воздушными змеями, завешан лентами серпантина и плакатами. Люди подходили ближе. Прежде всего, бросалась в глаза знакомая всем надпись: «Цирк Слютко Хохмача», только теперь призывная вывеска помещалась над входом в храм. А с обеих сторон свешивались сразу несколько плакатов в стиле тех, что зазывали публику в цирк. Эти плакаты гласили:
«В цирке Слютко Хохмача
Вам покажут палача —
Идола-истукана
Мелкора-великана!
Не хотим мертвеца.
Экое диво!
Фокусника-жреца
Подавай, Громилло!»
…и тому подобную всячину. Плакаты были расписаны яркими красками, а на стенах храма красовались карикатуры на Громиллу и просто веселые рожицы.
Недоумение, смех и страх отражались на лицах, а толпа вокруг храма все росла.
Саурон, которому донесли о надругательстве в храме, был вне себя от бешенства. Обычно сдержанный и сладкоречивый, он взъярился, шея его побагровела, жилы на ней вздулись, казалось, он с трудом ловит воздух.
Больше всего он был возмущен тем, что из короны Моргота исчез один из трех драгоценных камней. На алтаре корявыми белыми буквами была начертана надпись: «Здесь был Берен».
Фаразон тоже был возмущен тем, что в его столице кто-то посмел проделать все эти невероятные по дерзости вещи, но с другой стороны, его забавлял гнев Саурона, которого, казалось, ничем не проймешь. Впрочем, ярость Саурона по поводу осквернения храма скоро вселила страх в короля. Саурон пророчествовал, что Мелкор не потерпит такого шутовства, и, чтобы умилостивить его, необходимо принести в жертву посягнувшего на его величие негодяя. Еще больше этой жертвы жаждало уязвленное самолюбие Саурона.
Прежде всего, Сауроновы разведчики наведались в цирк. Слютко, хозяин цирка, уступавший Громилле и в росте, и в весе, был ни жив, ни мертв, встречая их, да и братец его утратил былую прыть.
— Да, — утверждали они в два голоса, — из цирка исчезли вывеска, флажки, серпантин и другие вещи. — Но ни один из них не посмел бы глумиться над храмом даже в мыслях, более того, королю нигде не найти более почтительных и верных слуг, чем Хохмач и Выдрыч, а разукрасил храм, должно быть, их общий недруг.
Они, в самом деле, нисколько не походили на возмутителей спокойствия, но на всякий случай их все-таки арестовали, цирк тщательно обшарили, перепугав «артистов». Братьев увезли на допрос для полного выяснения их причастности к преступлению.
Панику в городе посеял, конечно же, юный Исилдур. И кто знает, может быть, и на этот раз его лихие выходки сошли бы ему с рук, будь он осторожнее и не вздумай остаться в городе, чтобы полюбоваться плодами своего творчества. На этот раз Исилдур решил не подвергать опасности милую Лиэль, поэтому весь свой план мести он привел в исполнение сам, не посвящая в него девушку. Краски и парусину для надписей ему добыли рыбацкие мальчишки, которые восприняли его идею с восторгом и визгом. Он связал их уста клятвой молчания, и знал теперь, что после такой клятвы они скорее умрут, чем нарушат ее. Ночью он подождал, пока Лиэль уснет, нежно коснулся ее щеки губами и вышел во двор. Тихим свистом подал сигнал к сбору для своих маленьких друзей, и все отправились в Арменелос. Там они быстро, бесшумно и с удовольствием немного почистили цирк и украсили храм. Мальчишки были ловки, как кошки, и не помнили на своем веку забавы веселей, чем эта. После того как операция по превращению храма в цирк была завершена, Исилдур распустил всех помощников, наказав им держаться тише воды и ниже травы. Никто из мальчишек и не подумал возвращаться домой в ту ночь, все они сгорали от любопытства, им непременно надо было увидеть, как же воспримут горожане их ночные старания. Исилдур и сам еще не покинул детства и поступил так же, как эти мальчишки.
Лиэль, проснувшись по утру и не обнаружив друга, не на шутку переволновалась. Она прошлась по поселку, но нигде не нашла его. К тому же в нескольких домах пропали сыновья, и родители были обеспокоены этим. Вспомнив перешептывания Исилдура с мальчишками накануне, Лиэль поняла, что друг ее ушел в Арменелос, чтобы отомстить Громилле за его хамство.
Лиэль была девушкой неробкой и тосковать в неведении долго не могла. Она решила пойти в город и узнать, что там произошло. «Если его поймали, то и мне нет смысла оставаться на свободе», — рассудила она.
Гред не уследил, как и когда она выскользнула из поселка. Мусорщик был прав, оба они сбежали, не прожив у гостеприимного рыбака и трех дней.
Если Исилдур с мальчишками обхитрили охрану и беспрепятственно обошли все наблюдательные посты по дороге в город, то Лиэль попалась в лапы первым стражникам на пути. Ее тут же доставили к Арфесту, который горячо поблагодарил всех богов за такую удачу.
Арфест догадался, что проделка с храмом — дело рук Исилдура, на него же указывал и Громилло Выдрыч, отличавшийся проницательностью. И кому, как не Исилдуру, знатоку древних легенд, пришло бы в голову упомянуть славного Берена.
Желая выслужиться перед королем и Сауроном, Арфест пообещал им, что уже к вечеру этого дня главный преступник будет пойман. Его задумка пришлась по вкусу Саурону, и он разрешил Арфесту поиздеваться над Исилдуром прежде, чем принесут в жертву этого осквернителя храма. Фаразон не возражал, но на душе у него было неспокойно, потому что не хотелось конфликта с Амандилом. А если Исилдур умрет, то войны с Верными не избежать. Саурон, напротив, на это надеялся.
День выдался жаркий и безветренный, люди не приступили, как обычно, к повседневной работе: их занимали другие чрезвычайные события.
Капитан «Торондора» был недоволен, не увидев толпы встречающих в порту. Ему едва оказали помощь при швартовке судна, а чтобы разгрузить трюмы, и вовсе не нашлось желающих. Уставшим от скитаний и вечной качки матросам не бросились на шею заждавшиеся женушки и невесты. Пассажиры, приехавшие налегке, потихоньку разбрелись; остальные сами начали выгрузку багажа. Им объяснили, что большинство людей собралось на площади Великого Мелкора.
Площадь заполонили люди, толпа, что собиралась прежде у цирка Слютко Хохмача, уже не казалась толпой по сравнению с этой. Люди буквально лезли на головы друг другу и вставали на плечи, но мало было счастливчиков, которые бы понимали, зачем собрались здесь. Все хотели увидеть или хотя бы узнать, что же происходит на площади, и упрямо проталкивались вперед, несмотря на то, что сквозь сомкнувшиеся ряды любопытных и муха не смогла бы пролететь. Однако это плотное и с виду непроницаемое скопище вожделевших зрелища людей почему-то расступалось перед сумрачным рыцарем в фиолетовом плаще и его гигантским белым волком. Рыцарь шел, тяжело ступая, в полном снаряжении. В такую жару он даже не снял шлема. Никто не ввязывался с ним в ссору, если он по неловкости задевал кого-нибудь рукояткой меча или латами.
Толпа волновалась и все теснее сжимала кольцо перед наскоро сооруженными подмостками и столбом, к которому была крепко привязана злосчастная Лиэль. Исилдур тоже был здесь, его приковали цепью за одну ногу, чтобы не смог убежать на сей раз. Арфест на норовистом жеребце гарцевал вокруг, а с ним — несколько приспешников. Зрелище, которым он угощал публику, состояло в том, что воины сражались между собой за вознаграждение. Этим вознаграждением была Лиэль.
Арфест не ошибся, когда предположил, что Исилдур пожелает принять участие в турнире. Он был схвачен и прикован к столбу длинной цепью. Впрочем, Арфест великодушно позволил ему отстаивать честь невесты, насколько у него хватит сил. От желающих попытать счастья отбоя не было, и Исилдур дрался отчаянно, сгоняя с подмостков всех поклонников эльфийской красоты. Но ему все труднее это удавалось. От рубашки уже ничего не осталось, пот и кровь струились по нему ручьями, в глазах розовые пятна перемежались с черными точками. Все удивлялись тому, что он так долго держится на ногах. Ненависть ко всему этому арменелосскому сброду, утратившему человеческое достоинство, жгла Исилдура. Он не смел взглянуть на свою нежную Лиэль, знал, что недолго осталось ему отражать натиск потерявших совесть удальцов, и когда он упадет, ей не миновать беды и позора. Как горько ему было, он хотел лишь отомстить Громилле за хамство и издевательства, а привел и себя, и любимую к недостойному концу. Лиэль вела себя по-разному все это время: то безучастно глядела на враждебную толпу, то пыталась вырваться, то стонала. Силы оставляли ее, она это понимала и шептала Исилдуру пересохшими губами: «Убей меня».
Вот очередной крепенький молодчик со свежими силами накинулся на Исилдура, добивая его тяжелыми ударами по голове и плечам. И в этот момент словно сломалась некая пружина, поддерживающая юношу в бою, он охнул и упал на колени. А кто-то в толпе выдохнул: «Ну наконец-то».
Стиснув зубы, Исилдур совершил последний злой выпад, и меч его глубоко вонзился в толстую ляжку противника, тот запричитал и мигом покинул сцену — его испугала кровь, хлынувшая фонтаном из раны.
Но и Исилдур чувствовал, что теряет сознание. Арфест сразу понял, что его время настало.
— Ну что, разбойник, сдавайся, и мы пощадим тебя. Кто знает, может, за твою голову, дадут завидный выкуп? Интересно, много ли в Роменне прячется таких аппетитных эльфийских крошек? Сколько девушек предложит нам за твою голову Амандил?
«О, тысячи пчелиных жал на твой мерзкий язык», — подумала Лиэль, которая знала, что слова эти убивают ее друга вернее телесных ран. Исилдур же видел лишь муть перед собой.
Арфест спешился и вышел на подмостки, потеребив попутно Лиэль за колено:
— Похоже, девица моя, — заключил Арфест, подходя к погибающему Исилдуру. — Не бойся, я буду с ней очень ласков, и все мои друзья тоже. Уверен, ей даже понравится!
Лиэль почувствовала, что душа оставляет ее тело. Исилдур дернулся вверх и поднялся на шатких ногах.
— О! Какой замечательный воин! — Арфест знал, что не может убить Исилдура, ведь Саурон требовал его для жертвы. Он ударил его со всего маху тупой стороной меча по голове, и Исилдур упал. Арфест не чувствовал себя подлецом, даже стыдно ему не было, самодовольство переполняло его. Он добился чего хотел, и ему не пришлось замараться в крови.
Но тут на сцене неожиданно появился рыцарь в фиолетовом плаще, он с легкостью отмел в сторону свиту Арфеста, а его спутник — белый волк, обернувшись, так зарычал на толпу, что она отхлынула назад на добрых два метра.
Арфест невольно отпрянул:
— Поединок закончен, — сказал он.
— Почему же закончен? — глухим голосом отозвался рыцарь. — Еще есть претенденты.
Только нездешний мог перечить ему и вмешиваться в его дела. Но рыцарь не был знаком с тайными правилами игры.