- А верно, - отряхивая телогрейку, повернулся Шор. - Домой надо идти.
- Да идите, идите, - скрывая волнение, отозвалась женщина в платке.
- И так помогли! - заговорили другие. - Вон как углем испачкались!
- Отмоемся, - балагурил Шор. - Главное, чтоб совесть иметь чистой. А трудовая грязь почетная.
Когда отошли немного, Шор вдруг спросил:
- Что ты говорил ей?
- А-а... Сказал, что вряд ли увидим ее мужа. Зачем обманывать напрасно?
Из-за поворота дачной улицы вышел патруль: трое бойцов и командир. У пожилого младшего лейтенанта ремни висели, как ослабленные подпруги, а выражение лица было точно у старой, заскучавшей от надоедливой работы лошади.
Посмотрев на них, младший лейтенант остановился, видно раздумывая, спросить ли документы. Но Шор сам направился к нему.
- Ребята, закурить есть? Без курева с утра пухнем.
Долбанули нас фрицы.
- А-а, - участливо кивнул младший лейтенант.
Испачканные угольной пылью рабочие не вызывали подозрений.
Низкорослый боец вытащил кисет и отсыпал в ладонь Шора щепоть махорки.
- Эшелон там сильно разбили? - спросил он, поправляя ремень автомата.
- Да нет... Задние платформы только. А видали, как самолет факелом пошел над лесом?
- "Юнкере" это, - объяснил боец. - И летчика уже поймали. Шесть крестов на груди. Асом такой называется.
- Вот гад! - удивился Шор. - Спасибо за махру, браток А важный кисетик у тебя. Зазноба вышивала?
- Кури на здоровье! - сказал боец, довольный тем, что обратили внимание на кисет.
XVIII
В низкой мансарде, под крышей, пахло лекарствами и застарелой плесенью. Если даже никто не ходил по комнате, все равно тихонько, будто жалуясь, поскрипывали стены. О том, что в маленькой, старой дачке живет аптекарь Чардынцев, извещала медяшка, прибитая на калитке. Еще утром Шор куда-то послал хозяина Теперь он сидел возле открытого занавешенного окна Волков слушал последние известия. Репродуктор хрипел, и диктор точно заикался: "...После упорных боев наши войска оставили города Юхнов, Мосальск Атаки противника в районе города Малоярославец отбиты с большими для него потерями в живой силе и технике Зэ истекшие сутки уничтожено более восьмидесяти немецких танков, сбито двадцать четыре самолета..."
Шор приподнялся, чуть отодвинул занавеску И Волков тоже глянул в окно. У дачки между соснами вилась тропинка. Четверо мальчишек окружили поставленное кверху дном ведро. Из ведра торчала палка, очевидно изображавшая пушку, а на ржавой жести мелом были нарисованы кресты. Мальчишки что-то укладывали под это ведро, затем потянули от него бечевку.
Спрятавшись за деревом, они подожгли бечеву. Огонек медленно пополз к ведру.
- Чертенята, - усмехнулся Шор. - Придумали же игру!
На тропинке появились две женщины: одна толстая, в не сходившейся у живота кацавейке и сапогах, другая повыше, худая, в брезентовом плаще. Обе несли бидоны, полные молока, видно, из соседней деревни.
Увидев их, мальчишки забеспокоились.
- Тетеньки, ложитесь! - крикнул один, высовываясь из-за дерева.
- Ну-ка, я вас! - отозвалась толстуха. - Сейчас прут разыщу.
- Ишь безотцовщина! - добавила худая.
- Взорвется! - отчаянным голосом уже крикнул мальчишка.
Что-то грохнуло, подкинув дырявое ведро. И толстуха, уронив бидон, застыла с открытым ртом, а худая испуганно присела. Все произошло за долю секунды. Ведро упало и катилось на женщин. Должно быть, ведро испугало толстуху больше, чем взрыв. Нервы ее сдали. Она плюхнулась в лужу молока.
- У-убили!
Мальчишки по-своему расценили громкость ее вопля и бросились к забору. Трое перескочили, а четвертый, самый маленький, повис на руках, дрыгая ногами.
Шор давился от смеха, и всегда холодные глаза его как-то потеплели.
- Эти глупые бабы, - сказал он.
Подбежали запыхавшиеся бойцы с младшим лейтенантом.
- Окаянные! - крикнула уже яростным голосом толстуха - Молоко-то...
- Ироды! - фальцетом вторила ей худая.
Младший лейтенант сапогом ткнул пустое ведро, а боец, угощавший махоркой Шора, снял карабкавшегося на забор мальчишку.
- Других-то, других убивцев ловите! - требовали женщины.
Шор занавесил окно и подошел к столу, где лежали малосольные огурцы, хлеб, а в бутылке оставался неразбавленный аптечный спирт.
- Теперь мальчишек отведут к родителям и высекут, - снова бесцветным голосом, в котором нельзя было уловить эмоций, заговорил он. - Всякие идеи оцениваются результатом, а не хорошими намерениями.
Люди думают, как подсказывают эмоции. И в этом смысле червяк отличается лишь тем, что не думает.
Он с хрустом переломил отурец.
"На нем будто многослойная скорлупа", - думал Волков, глядя, как Шор ложкой выковырнул сердцевину огурца, налил до краев туда спирта и все это стал медленно жевать, не поморщившись.
Волков тоже разломил огурец.
- Может быть, человеческое как раз и заключается в том, чтобы уметь подавлять дурные эмоции, - сказал Волков.
- Скрывать? - усмехнулся Шор. - Можно и болезнь от других скрывать, но этим ее не вылечишь.
Волков почувствовал, что уже ввязывагтся в спор с ним, хотя запретил себе это делать, и, чтобы не отвечать, откусил огурец.