- Я надеюсь, лейтенант, - проговорил майор, затем оглянулся и сказал ждавшим его бойцам: - Двинулись.
Они ушли, а Еськин, подозвав сержанта Захаркина, велел установить на фланге противотанковое ружье.
- Танки по лощинке могут зайти, - добавил он.
XX
Все уже поняли, что тревога настоящая и холодное утро с клочьями тумана, цепляющегося за раскисшую пахоту, могло стать последним в чьей-то жизни. Над бруствером стелились махорочные дымки, точно сеем неожиданно захотелось курить И даже те, кто никогда не курил, свернули цигарки.
Шорохи, смутно доносившиеся с высоток, звяканьелопат, короткое приглушенное ржанье артиллерийских лошадей звучали для Марго как тихая, но грозная увертюра к неведомой еще симфонии.
Краснушкин и Родинов несли противотанковое ружье.
- Доброе утро, красавицы, - сказал Родинов - Щеки-то, щечки горят! Легкие сны видели?
- Знать бы, что такое наши сны, - улыбнулся Симочке Краснушкин. - И почему в тяжелую годину у всех бывают они легкими, прекрасными?
- Я и заснуть не успела, Иван Данилович, - проговорила Симочка.
Краснушкин и Родинов были очень разные. Сутулый, длиннолицый архитектор, с мягким взглядом через толстые стекла очков и всегда язвительно вытянутыми губами жесткого рта, как бы оставался и здесь штатским человеком. Коренастый Родинов свою потрепанную, на языке военных интендантов "бывшую в употреблении", солдатскую форму носил с шиком юного художника, а под сдвинутой, точно берет, каской на левом виске серебрился пушок мягких волос. Он и сейчас пристально вглядывался в лица стоящих рядом бойцов, словно искал новые черточки для выражения характеров на своих будущих картинах.
- Эй, деды! - крикнул издали взводный командир Захаркин. - Чего копаетесь? Все по местам!
Родинов и Краснушкин торопливо начали устанавливать свое ружье.
- Знаете, мы тоже полночи спорили, - говорил Родинов, - о любви.
- Нашли дело, - хмыкнула Полина.
Старый художник покачал головой:
- Тысячи книг ведь написаны о любви, а у каждого это по-новому.
- Загадка, - вздохнула Симочка.
- Загадки нет, - проговорила Лена, щелкнув затвором винтовки. Чувствует каждый по-разному, а слово одно.
- Умница, - сказал Родинов. - Язык беден. Язык...
Бездну же слов придумали. А про свое, душевное, мы лишь те знаем, что и тысячу лет назад были. Чему ж удивляться! Если бегут наперегонки, тут не до тонкости ощущений... А Иван Данилович считает чувства необъяснимыми...
- Вы, Павел Алексеевич, и тут реалист, как в живописи, - заметил Краснушкин, обтирая длинные патроны с черными бронебойными головками. - Но зачемто сохранял народ предание, как юноша переплыл реку, полную крокодилов, чтобы увидеть любимую. По всем данным, его могли сожрать. И не сожрали. Реалист подумал бы: какой смысл плыть, если мало надежды?
Так-то. Все прекрасное и великое держится на безрассудстве.
- Так то у юношей, - с доброй иронией возразил Родинов. - А вы понимаете, что и самый красивый дом рухнет, если нет крепкого фундамента...
В серой пелене, за высотками, гулко разорвался снаряд.
Бойцы в траншее замерли. Над бруствером торчали стволы винтовок и зеленые, похожие на мокрые валуны каски. Подбежал Захаркин с автоматом в руке - Медицина чего тут? - удивился он. - Эх, ягодкимаслинки... По местам!
У высоток еще разорвался снаряд, и затем взрывы слились в тяжелый гул. А правее, где находилось Бородино, из-за тучи звеньями выплывали "юнкерсы".
- Это уже бой? - спросила Наташа.
Приподнявшись на носки, Марго хотела разглядеть врагов, но увидела только присыпанную снегом кочковатую пустынную землю. От высоток расползались клубы желтого и черного дыма. Правее, над лесом, в закопченном будто небе каруселью вились "юнкерсы".
- Началось... Жарко будет, - проговорил Захаркин, словно толкая фразы через редкие зубы и щуря слезившийся от холода единственный глаз. Высотки обкладывает. На психа взять решил.
Он повернулся к бронебойщикам:
- Вы, деды, про себя как хошь умничайте, а если танки сюда зайдут, чтоб штаны сухими были.
Ко всем интеллигентам Захаркин относился скептически, не понимая, как люди, рассуждающие об искусстве или философии, становятся беспомощными в простом деле, когда надо залатать прореху на шинели или подбить оторвавшийся каблук. Лишь к учителям, находившимся в его взводе, он как бы испытывал некоторую опаску, видимо храня это чувство еще со школьной скамьи.
Теперь и другие ополченцы высовывали головы над бруствером. Бой оказался совсем не таким, как ждали.
- Чего ж это? - удивлялся и Захаркин. - Лупят в одно место На кой хрен?
Марго уловила далекий рокот, вползающий, как новая звуковая тема, в грохот разрывов.
- Ага... Ползут! - с какой-то даже радостью воскликнул Захаркин. Ползут, ягодки-маслинки! Штук десять.
Танки ползли от леса, издали похожие на маленьких черепашек. Они казались совсем нестрашными. Лишь беспрерывный, тупой хруст заполнял моэг и неприятным гулом отдавался в коленях. Марго даже не сразу поняла, что гул этот передается в колени от земли.
- Девчонки, - тихо проговорила она. - Вам страшно?
Лена молча кивнула. Глаза у нее стали злыми, колючими. Наташа дула на пальцы, как бы отогревая их.
- Гранаты, бутылки приготовить, - друг другу по цепи в траншее передавали ополченцы. - Ротный приказал... Гранаты, бутылки...
- Удивительно, - сказал Родинов, неотрывно глядевший на танки. - Как раньше я не догадался? Видите багровый ореол?
- Где? - беспокойно спросил Захаркин.
- На снегу, где танки... Все черное при движении на белом фоне, значит, ореол имеет. И Крамской у своей "Незнакомки" под ресницами не тени дал, а этот ореол. Вот где секрет.
- Тьфу, черт! - выругался Захаркин. - Это ж танки, деды. Танки!
- А там бегут, - сказал Краснушкин, указывая на холм.
По склону, где минуту назад рвали землю снаряды и еще клубился дым, бежало человек пять или шесть.
- Ну, ягодки-маслинки! - сержант кулаком ударил по брустверу.
Бойцы скрылись в лощине, затем появились опять.