- Дело, - сказал Захаркин. - Выкатывают напрямую...
А танки приближались. Лязг стальных гусениц, рев моторов быстро нарастал. И на поле, чуть позади танков, появились фигурки людей. Эти фигурки быстро умножались, образуя длинную цепь.
XXI
Танки заворачивали к высоткам, а цепь солдат двигалась прямо. Ударили танковые орудия. Замелькали красные, оранжевые, белые трассы. А холм будто царапнула когтистая лапа и начала яростно трясти, высекая искры.
- Вон что... - бормотал Захаркин. - Им бугры надо захватить. Прорываться здесь будут.
Некоторые снаряды то ли рикошетя, то ли при качании стволов орудий, минуя цель, долетали к траншее. Дым наползал удушливым облаком. На головы, спины ополченцев падали комья земли, еще хранившие жар взрыва. Марго и Наташа привалились к Леночке. Жесткий рукав ее шинели царапал щеку Марго. Тонко и сухо взвизгивали осколки.
- Ой, девчонки, - при каждом близком ударе говорила Наташа, - ой... совсем рядом.
В траншее застучал пулемет. Бухнуло противотанковое ружье. Марго, движимая любопытством, подняла голову. Теперь поле было совсем другим. Столбы проволочных заграждений кое-где накренились, и там перебегали люди в касках, серо-зеленых шинелях.
У бруствера разными тонами, причмокивая, визжал свинец. А по гребню холма ползли танки. Что-то пылало там в сизо-буром дыму.
Два танка, обойдя высотку, мчались по низине. От гусениц летел мокрый снег.
- Ниже бери! - кричал Захаркин. - Под жабры его... Ниже!
Опять выстрелило противотанковое ружье. По броне танка словно чиркнули невидимой спичкой. В траншее беспорядочно щелкали винтовки, длинными очередями стучал пулемет. Кто-то вскрикнул, застонал. И Марго казалось, что тонко, жалобно стонет все изрытое, дымящееся клубками поле. Теперь о"а видела лишь узкую полоску земли. И на этой полоске разыгрывалась своя драма. Молодой немец вскочил, замахнулся гранатой.
Но тут же рухнул на колючую проволоку. Его пальцы скребли землю, в конвульсиях извивалось тело. Другой солдат, повинуясь чувству товарищества, бросился к нему... И она даже не целилась, прямо на мушке карабина выросла эта фигура. Приклад больно ударил в плечо, заломило грудь, словно ее придавила чья-то жесткая ладонь. А солдат, выронив автомат, ухватился руками за живот.
Чуть левее, хрустя, обрывая проволоку, надвигался танк. Сверкнув зеленым донышком, на землю упала бутылка. И гусеница раздавила ее.
- Э-эх! - крикнул Захаркин. - Промах!
Он выскочил на бруствер, присел и метнул вторую бутылку. Она раскололась о башню. Желтые языки огня потекли вниз на смотровую щель. Запоздало рыкнул танковый пулемет. А Захаркин откинулся навзничь, дрыгнув ногами, свалился в траншею, головой на колени присевшей Наташи.
- У-убили...
- Кого? - выдохнул Захаркин, сползая ниже. Повязка его сбилась, открыв лиловую с разорванным синим веком глазницу. Мгновение он был в каком-то оцепенении, здоровый глаз его точно остекленел. Но тут же, увидев испуганное лицо Наташи, цепляясь руками за стенки траншеи, встал.
- Горит, а? Горит, подлюка!
Танк горел, повернувшись левым бортом. Второй танк с разорванной гусеницей застыл метрах в двадцати от него. Куда-то сразу исчезли бежавшие автоматчики, только неподвижными зелеными кочками лежали убитые да качалась изорванная проволока.
- Напугались, ягодки-маслинки? Первый раз в первый класс? - натягивая свою повязку, хохотнул Захаркин и вдруг, по-гусиному вытянув шею, навалился на бруствер.
- Назад, черт! - крикнул он. - Говорю, назад!..
И Марго теперь увидела Симочку. Она ползла к танку с разорванной гусеницей. А за кочкой, у танка шевелился неведомо как попавший туда ополченец. Из какой-то воронки ударил немецкий пулемет. Фонтанчики грязной земли взлетели около санитарки.
- Огонь!. Огнем прикрывай! - кричал Захаркин.
Траншея наполнилась грохотом выстрелов.
Симочка доползла и, ухватив раненого за воротник
шинели, медленно поволокла его. Было видно теперь и ее лицо с прикушенной губой. Возле них то и дело брызгала фонтанчиками земля.
- Прижимайся!.. Нетопырь, - бешено выкрикнул Захаркин.
Когда раненого и Симочку втащили в траншею, она жалобно застонала:
- О-о!.. Не надо... Больно.
- Что? - суетился Захаркин. - Ранена, что ли?
Куда?
- Не знаю... Так больно.
Краснушкин поднял ее голову и, заглядывая в лицо, торопливо сказал:
- Ну как же так? Ах, Симочка... Вот Полина Дмитриевна идет.
- Отойди, - сказала ему Полина. - Нечего тут...
Второй-то, второй как? Живой он?
- Живой, - прохрипел ополченец. - Ноги у меня...
По ногам стегнул.
Но и руки и лицо у него тоже сочились кровью. Этот немолодой, с впалыми щеками, круглыми надбровьями и словно пришитыми к черепу ушами боец всегда был незаметным в роте, даже фамилии его почти никто не знал.
- А тебя куда черти вытащили? - обернулся к нему Захаркин. - Тебе тут бульвар?
- Да я, - растерянно и как-то виновато проговорил боец. - Я гляжу, командир выскочил. Ну и я .. Я по ходовой части гранатой, а он меня по ногам. А деваху зря... Говорил ей, не тащи... Куда ее?
Полина, расстегнув шинель и отрывая пуговицы, обнажила ее маленькие, острые, как у девочки-подростка, с нежной белизной кожи груди. Пуля вошла сбоку.
И у розового соска левой груди пузырилась темная кровь.
- Отвернитесь, дьяволы! Куда глаза пялите! - ругала Полина стоявших бойцов и Захаркина. - Что вам тут?.. Ну, мужичье!
- Я умру, да? - тихо произнесла Симочка.
- Вот дура... Ну дура! - ловко бинтуя ей грудь, закричала Полина. - Сто лет жить еще...
Бойцы в траншее уже без всякой команды перетаскивали убитых, складывали тела в ряд на сухом месте, по какой-то извечно непонятной виноватости живых перед мертвыми стараясь хоть что-нибудь еще сделать для них, словно мертвым не все равно где лежать.
И вдруг близко разорвалась мина, за ней другая.