Радист и пулеметчик бросились к лейтенанту. Штраус мычал, на щеках его каплями выступил пот. Но рана оказалась пустяковой, легкая царапина и синяк.
Увидев это, Штраус начал ругаться, затем велел достать из его сумки бутылку коньяку, хорошо промыть царапину. Коньяк был французский, и Зиг подумал, что, вероятно, на эту бутылку держал тогда пари лейтенант Гофман.
- Негодяи, только мундир попортили. Эти олухи ничего не умеют делать хорошо. Сегодня мы задержались оттого, что их, вероятно, раз в тридцать больше Их стадами нагнали сюда. Очень хорошо! Перебьем здесь, и хлопот меньше.
Желал убедиться еще, как действует рука, он сам лег за пулемет, выпустил длинную, неэкономную очередь по траншее. Гильзы, отброшенные пулеметом, сыпались на Зига, одна задела, обожгла запястье. Радист уже передал команду минометным батареям. И гребень холма оплывал в дымных разрывах.
- Пусть молотят как следует, - говорил Штраус. - Нечего жалеть заряды... Слушайте приказ, унтер-офицер. Возьмите пулемет и отправляйтесь назад. Вы должны прикрыть мой левый фланг... Ну и глоток коньяку, чтобы согреться.
Обратно Густав добрался быстрее.
Лемке успел откопать ступени, а танкист, надев его каску, глядел в сторону холма.
- Что-то затевают иваны, - доложил он.
- Нам приказано быть здесь, - сказал Густав.
Учуяв запах коньяка, Лемке выразительно задвигал носом. Пулеметчик, вслед за Густавом спустившись в яму, начал торопливо устанавливать MG [MG - немецкий тяжелый пулемет.].
В этот момент защелкали выстрелы на холме, и тогда Густав заметил бегущего по склону человека. Стреляли, очевидно, по беглецу.
- Влепи ему хорошую очередь, - сказал танкист пулеметчику.
- Не стрелять! - приказал Густав. - Он бежит к нам.
Русский упал, пополз. Его заметил, очевидно, и Штраус. Возле окопов, на холме, стали рваться мины.
Русский вскочил и снова побежал. Упал он возле их ямы.
Танкист и пулеметчик стащили русского вниз. Он сам достал из-за пазухи наган и передал Густаву. Молодое лицо его было грязным, немного испуганным. Он тяжело, с хрипом дышал, то и дело облизывая губы.
Шинель колдобилась от липкой глины, на петлицах были следы вырванных знаков различия.
- Капут, иван, - смеялся танкист.
Русский заговорил на ломаном немецком языке, путая окончания глаголов. Густав понял, что он хочет видеть офицера и что другие русские готовы прийти сюда.
Лемке дал ему сигарету, а когда щелкнул зажигалкой, в серых глазах русского будто мелькнули злыэ огоньки.
- Я отведу его сам к лейтенанту, - сказал Густав. - Надо хорошенько допросить. Лемке, будешь за меня.
Густав заставил русского снова ползти, но уже по ходу сообщения. Штраус ждал их.
- Так, - улыбнулся он, выслушав доклад унтерофицера и с любопытством оглядывая пленного. - Это начало...
Русский торопливо сказал, что он бывший лейтенант Сазонов и что еще десять человек готовы уйти сюда, в том числе один бывший полковник.
- Сазоноф, - медленно повторил его фамилию Штраус. А затем спросил, почему только десять хотят сдаться.
Мешая русские слова и немецкие, пленный объяснил, что их окоп находится с краю, но если другие увидят, как они сдались, то, скорее всего, поступят так же.
Он заметил теперь добитых раненых, и лицо его как бы окаменело, а брови сдвинулись.
Штраус распорядился, чтобы ему налили коньяку.
Взяв у радиста пластмассовый стаканчик, тот выпил крепкий напиток, как воду, должно быть не чувствуя крепости и вкуса. Грязным обшлагом шинели он вытер губы.
Затем Штраус еще спросил, почему не капитулировали раньше. И тот жестом показал, как стреляют в затылок.
Штраус усмехнулся, рот его жестко вытянулся, и, помолчав, он спросил, как тот думает известить своих.
Уловка была нехитрая: если ответит, что должен вернуться, значит он, предположительно, разведчик, посланный узнать, много ли тут немцев, и его следует немедленно прикончить.
Русский ответил, что надо лишь пустить две ракеты.
- Что ж... Две ракеты, - приказал Штраус. - Всем готовность к бою!
Минут десять после того, как в хмуром, сумеречном небе рассыпались, загасли ракеты, никакого движения у окопа не возникло. Наконец от подбитого танка, стоявшего близко к лощине, отделилась фигура, за ней другая... Русские незаметно переползли туда. С гребня в них уже не стреляли. Густав насчитал десять человек.
Они, как плоские тени, вставали, быстрыми скачками уменьшая пространство, отделявшее их от воронки. Сазонов махал им рукой, что-то взволнованно прокричал.
Добегая, русские шумно скатывались в воронку. Поросшие у кого рыжей, у кого черной щетиной лица, давно не мытые, казались изможденными, отупевшими Штраус тут же по радио сообщил, что захватил пленных и о возможности атаки на высоту с левого фланга, где брошен окоп. Зигу он приказал вернуться, готовиться к броску.
В наступавшей темноте уже сливались очертания подбитых танков и ярче горели за русскими траншеями сосны. Пламя лизало их ветви, как ребра скелетов Густав, пригибаясь, неторопливо двинулся по ровику.
- Все в порядке, господин унтер-офицер, - доложил Лемке. - И у нас еще один пленный.
Танкист держал в вытянутой руке за уши серого зайца, изгибавшегося, трясущего лапками.
- Наблюдали... А он, как мина, свалился. Где-то у русских его пугнули, - объяснил довольный Лемке. - Хорошее жаркое будет!
И в этот момент позади раздался свист, кто-то громко вскрикнул, захлебнулась длинная автоматная очередь. Русская звучная брань, крики смешались, утонули в грохоте разрыва. Потом еще несколько гранат разорвались в лощине. Начали трещать автоматы уже дальше от воронки.
Ничего понять Густав не мог. С кем вели бой?
Он видел, как из воронки сразу выскочили двое:
один упал, рассеченный трассами пуль, а другой, не задетый ими, бежал Густав узнал в нем лейтенанта Штрауса.
Лейтенант свалился на Бауэра, и тот выронил зайца.
- Русские! - прохрипел Штраус - У них в сапогах были ножи.. Огонь!. Гранаты!
- Там есть наши, - сказал Лемке.
- Огонь!