XXV
- Взгляни-ка, Галицына, чего там? - сказала Полина. И Марго вышла из землянки. У лощины, в темноте, потрескивали немецкие автоматы. Рыжими клубками лопались гранаты, мелькали угловатые тени. Командир роты лейтенант Еськин и сержант Захаркин смотрели в ту же сторону.
- Только немецкие автоматы бьют, - проговорил Захаркин.
- Да, - отозвался Еськин.
Левее черной глыбой застыл подбитый танк. Утомленные за день ополченцы в траншее скребли ложками котелки. Звякал половником о термос Михеич, разливая гороховый суп.
- Горчички, Михеич, не достал? - спросил Родинов.
- Была. И снаряд угодил в повозку. К такому супу надо зеленый лук, ветчину, малосольные огурчики.
А Марго после того, что было, и думать не хотелось о еде, и как бы виделось еще лицо немца с ямочкой на подбородке, где от небрежного бритья сохранился темный завитой волосок.
"А Ленка отчаянная, - подумала она. - Если б не Ленка..."
Бой у лощины внезапно затих. Теперь из-за холмов доносился приглушенный рокот моторов.
- Надо глядеть в оба, - сказал Еськин.
- С полным удовольствием бы, - хмыкнул одноглазый Захаркин.
- У тебя все шуточки, - ответил Еськин.
С холма взлетела ракета. Бледный свет облил нейтральную землю, изорванную колючую проволоку, накренившиеся, точно могильные кресты, столбики заграждений и трупы убитых немцев. В этом же свете появился идущий человек.
- Кто идет? - крикнул Захаркин.
- Уснули, славяне? - отозвался тот.
- Кто идет? - повторил сержант, щелкая затвором автомата.
- Я иду, Сазонов.
Он держал немецкий автомат, из кармана шинели торчали деревянные рукоятки немецких гранат.
- Лейтенант, - присаживаясь на бруствер, заговорил он, - сообщи в дивизию: танки накапливаются за высоткой. Полтора километра...
Тронув ладонью шею, обмотанную полотенцем, Сазонов наморщился, заскрипел зубами.
- Ранен?
- Малость.
- Это вы шумели? - спросил Еськин.
- Мы. Немцев из лощины выбили. А связь у нас прервана. Танки бы артиллерией накрыть.
- Артиллеристы к нам идут, - сказал Еськин. - Ждем.
- Ну? И я подожду. Координаты дам, - он съехал в траншею, обваливая комья земли. - Махра, лейтенант, есть? Сигарету немецкую выкурил, а теперь глотку ершит.
Захаркин развязал кисет, оторвал клочок газеты.
- Как у вас там?
- Обыкновенно .. Девочек только нет.
- Насчет девочек брось, - проговорил Еськин. - Они тоже воюют.
- Ну да, - кивнул тот, прикуривая. - Мы в окопе, когда тихо было, конкурс устроили на самую короткую новеллу, с самым убедительным концом.
- Это зачем? - спросил Еськин.
- О женской психологии такая новелла. Ночь и луна. Он и она. Он: отдайся или смерть! Она: лучше смерть! И... отдалась.
- Ну, ягодки-маслинки! - рассмеялся Захаркин и толкнул его, указывая глазами в сторону Марго.
- А-а... Ох, черт! - Сазонов опять схватился рукой за горло.
Она повернулась и ушла в землянку. Раненые ополченцы лежали на соломе; голые ноги, животы, перетянутые бинтами, клочья окровавленной ваты, серо-пепельные лица точно впитывали багровый жар, исходящий от самодельной печурки. Лена, так и не снявшая каску, подкладывала дрова. Возле Симочки, лежавшей на носилках, был Краснушкин, молчаливый и какой-то потерянный. Наташа и Полина разливали в солдатские кружки чай.
- Не слыхать? - спросила Полина, имея в виду госпитальные фургоны, которые должны были отвезти раненых в тыл.
- Нет, - вздохнула Марго.
- Будто мы одни, - сказал рабочий с перебитыми ногами. - Целый день калечили народ. Где ж успеть...
А чего пальба там вышла?
- Соседи, - ответила Марго. - Немцев из лощины выбили.
Огонь в печурке разгорелся, и Леночка отодвинулась, сняла каску, должно быть забыв, что волосы ее накручены на газетные обрывки.
Эти тайные домашние средства женской привлекательности, спрятанные во время боя под каской, невольно вызвали смех раненых ополченцев.
- Ленка, - испуганно проговорила Наташа. - Закрутки!
- Ну и что? - ответила Лена, деловито распутывая закрутки. Естественно.
- Ох, бабье! - смеясь и всхлипывая от боли, проговорил ополченец с забинтованной грудью. - Ох!..
Захаркин просунулся в блиндаж, удивленно тараща свой единственный глаз.
- Чего гогочете? Давай шевелись по-быстрому. Транспорт есть!