- Да возьмись, - буркнул окончательно разозленный пожилой артиллерист. - Холера тя задави! Командовать и мы горазды.
Жуков молча шагнул в канаву. Лишь сейчас артиллерист заметил его генеральскую фуражку и оторопело попятился. Два штабных командира, стоявшие у здания станции, раньше будто и не замечавшие эту застрявшую пушку, теперь, когда Жуков ступил в грязь, бросились помогать и как бы от рвения старались залезть поглубже, не обращая внимания на то, что пачкают новенькие шинели.
- Ну-ка разом! - берясь за спицы утонувшего в грязь колеса, хрипловато и весело скомандовал Жуков: - Са-ама пойдет.
И в этот же момент Андрей как-то спиной ощутил визг бомб. То ли чувство опасности удвоило силы, то ли добавились еще три пары рук, но гаубица выкатилась из канавы. Бомбы упали в хвосте эшелона. Сразу же там вспыхнул огонь, и дымное пламя быстро ширилось.
- Что горит? - спросил Жуков.
- Сено там, - объяснил артиллерист. - А что покрыл я вас, уж извиняйте.
- Бывает, - усмехнулся Жуков.
Подбежал и вытянулся комендант станции:
- Разрешите?..
- Где остальные эшелоны дивизии? - перебил его Жуков.
- За Тулой стоят. Путь разбит... В укрытие, товарищ командующий, я отведу.
- Какое укрытие? - хмуро глянул на коменданта Жуков. - Один самолет. А вы мне панику тут развели.
Эшелоны принимать не хотели!
- Сообщили же, что немцы прорвались.
- Еще будет паника, - сказал Жуков, - отправлю в трибунал.
- Слушаюсь! - вскинул голову комендант.
Когда откатили все пушки, Андрей разыскал Самсонова. Броневичок и машина командующего фронтом уехали. За водокачкой строились батальоны.
- Как же это? - сказал Андрей. - Думали, в Москву...
- Прорыв, - ответил Самсонов. - Немецкие танки в шести километрах.
- А я рассчитывал домой забежать.
- Три дня отпуска получил?
- Да... Но как теперь?
- Как? - рассердился Самсонов. - Документы есть? Бегом!
IX
Андрей громко постучал и, услыхав торопливые шаги за дверью, представил себе, как обрадуется мать его появлению. Но дверь открыла соседка.
- Здравствуйте, Елизавета Петровна, - весело сказал Андрей. - Мама дома?
Эта старая бездетная женщина всегда относилась к нему, точно к сыну. А сейчас глядела растерянно, испуганно. Была она в телогрейке, валенках. Лицо, густо покрытое морщинами, утратило прежнюю веселую приветливость. И губы у нее вдруг задергались:
- Похоронили... еще в сентябре.
- Как? - Андрей прислонился к стене, и не от слабости, а от какой-то внезапной усталости. - Я писал...
из госпиталя.
- Письма уж потом стали приходить, - вытирая ладонью слезы на щеках, ответила соседка. - Там, в комнате они.
Андрей прошел в комнату. Его письма лежали на столе. Он увидел и свой школьный дневник за четвертый класс, видимо сохраненный матерью. Кроме пяти отправленных им писем здесь были еще другие, с мелким, незнакомым почерком. И он даже не сразу понял, что это письма Ольги.
Тихо вошла соседка и, постояв немного, села на жалобно скрипнувший стул.
- Дожидала твою весточку. Ох как ждала!.. Школу эвакуировали, учителей тоже. Осталась... Говорит, будет письмо, а меня нет. На заводе работать стала. Вечером, бывало, сядем... она все дневник твой смотрела.
И поплачем вместе... Ну а в тот день пришла, и лица нет... Лиза, говорит, что-то с Андрюшенькой плохо.
Сердцем знаю... Успокаиваю, а она дрожит вся, только повторяет: "Андрюшеньке плохо..." И без сил упала.
Я за доктором сбегала, за Николаем Васильевичем. Любил ведь он ее.
- Любил? - переспросил Андрей.
- Еще ты маленький был, когда они собирались пожениться. А ты увидишь, что Николай Васильевич ее за руку берет, крик поднимал. Из-за тебя и отказалась, хотя тоже любила...
Андрей знал этого пожилого доктора с коренастой, плотной фигурой, жившего через дорогу, но о том, что рассказывала соседка, даже не имел представления и удивился.
- Николай Васильевич сразу прибежал... Да что?.. Сердце плохое было.
- Когда же? - спросил Андрей. - Какого числа?
И та назвала день, час, когда шел бой в окружении, затем Андрея ранило и контузило. Потрясенный этим совпадением, он молчал.
- Похоронили мы ее, - говорила соседка, - на Ваганьковском кладбище... Днями там была. Завалило снегом все. Расчищать-то некому. И могилку не отыщешь. До весны теперь... Посиди, а я чай согрею. Накормлю тебя хоть.
Она ушла, и Андрей, неподвижно постояв еще минуту, стал читать письма, которые были посланы из далекого города на Волге. Как-то сухо, будто малознакомому, Ольга писала, что лежит в госпитале и поправляется. Лишь в одном письме ее прорвался тоскливый, полный недоумения крик: "Где же ты?"
Андрей надел шапку. Еще раз оглядел комнату, задержал взгляд на фотографии отца, которого никогда не видел живым, - он погиб где-то в Средней Азии за месяц до рождения сына - и вдруг понял, что никого не осталось у него, кроме Ольги... Затем он вышел из комнаты, тихонько прикрыв дверь.
- Да незачем идти, - сказала Елизавета Петровна. - Все снегом засыпало...
- Я так постою, - ответил Андрей.
У нее вдруг из глаз опять потекли слезы: