Двое артиллеристов обтирали ветошью снаряды, наводчик проверял механизмы.
- Эй, пушкарь, - окликнул Зуев старшего сержанта. Тот повернул голову, сполз на животе - Бронетранспортер выглядываю, - сказал он.
- Ты накрой его по звуку.
- Не могу, - старший сержант поскреб рукавицей щетинистый подбородок.
- Что значит не могу? - возмутился Зуев.
- Лимита нет.
- Какого еще лимита?
- На снаряды. По закрытым целям три снаряда в день. Больше не дают.
- На кой черт мне здесь пушка?
- Кабы высунулся он. А так не могу. Холку мне за пустую стрельбу комбат натрет.
- Что мне твоя холка? - горячился Зуев. - Атаковать буду. Ясно?..
- Не могу, - твердо сказал артиллерист. Маленький, усатый, с примороженной опухшей левой щекой, он виновато глядел на лейтенанта. - У меня ж девять снарядов только. И себя враз обнаружим...
- Ах, вот чего боишься! - перебил его Зуев. - Так и говори!
- Закусил ротный удила, - неприязненным тоном сказал Щукин около Марго. - Людей, как подковы, гнуть хочет. А люди не подковы... Идем, Кутейкин. Давай, военфельдшер, приходи. У нас там картошка печеная есть.
- Спасибо, - ответила Марго и пошла к сидевшей на бревне Леночке.
- Это Зуев послал их, когда увидел, что раненого тащишь, - сказала Леночка. - "Что, - говорит, - в роте мужиков нет? Вы сидите, а девчонка под пулями ходит".
- Он умер, - вздохнула Марго. - Напрасно было...
Устала я так, что даже заплакать не могу. А хочется...
Зуев все же странный. Грубым часто бывает. Ты не ошибешься в нем?
- Не ошиблась ли? - задумчиво проговорила Леночка. - Уже...
- Что?
- Я сама к нему пришла. Вчера... Да... Он совсем негрубый. Ему трудно.
- Ленка, милая... Но как же ты?
- Как? - сказала Леночка. - Если бы мы всегда хорошо умели разбираться в наших чувствах, то не было бы плохих людей, обманутых надежд и глубоких ошибок. Ведь и меня и его могут убить. Эго от нас не зависит. А пока живем - к черту всякую ерунду.
- Зуев так говорил?
- Нет. Он хотел наоборот... хотел, чтобы у нас после войны была свадьба, чтобы кричали "горько". И он бы тогда первый раз меня поцеловал. Он ведь агроном.
У них на Дону много садов, и свадьбы устраивают в саду, когда цветут яблони. А я вспомнила Наташу.
- Но ты... Ведь это... - начала Марго и закусила губу.
Они помолчали немного.
- Идем печеную картошку есть, - сказала Марго.
- Идем, - улыбнулась Леночка, оглядываясь на Зуева, который еще разговаривал с артиллеристом, и в ее улыбке чувствовалась затаенная нежная грусть. - Печеная картошка - сила. Да?
XII
Щукин и Кутейкин устроились за обрушенной трубой. В горячей золе от сгоревшей хаты пеклась картошка. На камельке широкой русской печи стояли бутылки с зажигательной противотанковой смесью. Кутейкин держал одной рукой котелок, а другой противогазную коробку над ним. Щукин лил зажигательную смесь из бутылки, и через противогазные фильтры осветленная жидкость стекала в котелок.
- Что вы делаете? - удивленно спросила Марго.
- Сейчас испробуем, - ответил Кутейкин. Он тряхнул противогазную коробку, отложил ее и обеими руками взял котелок. - Ну, господи благослови!
Кутейкин отпил глоток синеватой жидкости, затем еще. Глаза его выпучились, каска сползла на лоб.
- У-ух... Вроде первака. Чистый денатур. Опричастился. Мать честная!
- И как? - поинтересовалась Леночка.
- В самый раз. До печенки достает. Это ж надо выдумать. И против танки можно, и для успокоения души... Немец бы в жисть не сообразил такого.
В той стороне, где находились немцы, приятный баритон запел: "Мо-оскау моя..."
Та-тата, - протрещал немецкий пулемет, как бы аккомпанируя в удивительно точном ритме, а пули высвистами растянули эту мелодию над трубой.
- Гляди-ка, поют, - сказал Кутейкин, приноравливаясь еще выпить. Но Щукин отобрал у него котелок:
- Дорвался... Хлебнешь, военфельдшер?
- Нет уж! - ответила Марго.
- А то бы согрелась. - Щукин допил жидкость, поморщился, выковырнул из золы печеную картофелину. - Ух, черт! Два раза, говорил тебе, надо фильтровать. Серой еще отдает.
- Как наши деды бают, - засмеялся Кутейкин. - У солдата на войне бывает два выхода: либо живой останется, либо убьют. Если убьют - опять два выхода: либо в рай попадет, либо в ад. И в аду два выхода:
либо черт солдата съест, либо солдат черта...
- Ну а если черт? - спросил Щукин.
- Вот из черта будет один выход, как у этой серы из нас.