XV
Еще час они ехали по молчаливому лесу, слушая то далекие, то близкие выстрелы танковых орудий. Все больше светлело небо. Наконец увидели село, перед которым были окопы. Лейтенант, подбежавший к ним, спросил, откуда выехали.
- Оттуда, - махнул рукой Кутейкин. - А в лесу немцы гуляют.
- Мы же второй эшелон, - засмеялся лейтенант. - Это вам со страху показалось.
- Ну, ну, - буркнул Кутейкин. - Гляди... Как бы у самого потом со страху не мокло.
Стрельбицкий лежал с закрытыми глазами, какойто безучастный, удивительно спокойный.
- Быстрее, Кутейкин, - сказала Марго. - Быстрее!
В селе над избами курились дымки топившихся печей. У обледенелого колодца спорили бабы, держа коромысла, как винтовки. Неумело переставляя грубые костыли, шел по улице раненый боец. Медсанбат занимал крайние избы. Около них стояли накрытые брезентом повозки, санитарный автобус.
- Приехали, - сказал Кутейкин. - Не иначе, за кого-то из нас денно и нощно молятся. Оно, конечно, господу богу плевать, а тебе приятно.
Женщина-врач, пожилая, толстая, в наброшенной поверх белого халата шинели, с грубоватым лицом, и за ней медсестра в одном коротком распахнутом халате, чтобы видны были стройные ноги, подошли к ним.
- Раненые? - спросила врач и, глянув на Стрельбицкого, толстым пальцем оттянула его веко. - Да... запоздали, милочка.
- Как? - вырвалось у Марго.
- Не видите? - рассердилась она. - Этих двоих снимайте. И прямо в операционную.
- А лейтенант мне все руку жал, - вдруг глухо, изпод бинтов сказал артиллерист. - Минуты три, как ослаб.
Санитары привычно, ловко уложили раненых на носилки. Младший лейтенант остался в двуколке. Застывшее, узкое, очень белое лицо его теперь казалось вылепленным из фарфора.
"Звезда... звезда... - думала Марго. - И то время, когда я шла к телефону, оказалось для него равным жизни... Если бы я не боялась и шла скорее?.."
Она вдруг ощутила какое-то страшное, жуткое одиночество, глядя на мертвое лицо Стрельбицкого, и беззвучно заплакала.
- Твой? - спросила медсестра.
- Мой, - ответила она, не в силах уже почему-то добавить "командир".
Вытащив из кармана халатика бинт, медсестра стала вытирать катившиеся по ее грязным, закопченным щекам слезы. Кутейкин топтался около них.
- Ну, чего ты?.. Иди в перевязочную, - сказала медсестра.
- Да-к, попрощаться.
- Прощайте, Кутейкин, - сказала Марго. - Выздоравливайте.
- Это уж... А в роте от меня поклон.
Вернулись санитары и подняли негнущееся тело младшего лейтенанта. Кутейкин, горбясь, направился следом. Где-то неподалеку залпами ударила тяжелая артиллерия. Потом гул разрывов докатился из-за леса, от Красной Поляны. В ту же сторону плыли звенья бомбардировщиков, наполняя воздух рокотом.
- Ты успокойся, - говорила медсестра. - Пойдем, спирта дам... Когда у меня первого убили, я закостенела вся. Ну, а потом... Спирт при этом вроде лекарства.
- Нет, - сказала Марго, - не хочу.
Кряжистый боец с автоматом остановился у двуколки.
- Так и есть - наши! - восклинул он. - Мы ж из одной роты. Не признали?.. Титков я. Значит, пехом не шагать. И старшина тут?
- Нет, - качнула головой Марго.
- Чирей был у меня, - весело говорил он. - Присесть никакой возможности. Старшина и доставил сюда.
А здесь мастера: ножиком хлоп - и облегчение... Ждем кого аль поедем?
- Поедем, - сказала Марго.
Всю обратную дорогу боец рассказывал ей то про свой чирей, то про иные болезни, очевидно, как многие люди, уверенный, что для врачей и санитаров нет приятнее темы разговора. Они подъехали к завалу, и оказалось, что дорога есть левее.
- А это куда? - спросила Марго, указывая на просеку.
- Это прямо на тот свет, - засмеялся боец. - Мины кругом. Вчера дощечки убирали, на случай, если прорвутся.
Холодок пробежал по ее спине, вызывая неприятную дрожь коленей, подобную той, что испытала у разъезда. Она сидела на том месте, где лежал Стрельбицкий, укрыв ноги его простреленной шинелью, и думала о Волкове. Никогда еще так не хотелось ей, чтобы он вдруг оказался рядом, может быть под одной шинелью, и никого больше кругом, только лес, нарядный, просветленный. А по щекам, будто выжатые морозом, катились слезы, и она языком слизывала их, очень холодные, соленые. Титков, не оглядываясь, погонял лошадей.
- Говорят, наступать скоро будем, - весело тараторил он. - Слышь, как лупят? Может, и начали. Эх, дают! А у нас еще тихо...
Немного помолчав, Титков засмеялся.
- - И вот чудно. Потолкался здесь в тылу... Глянешь на иного - медаль. У нас-то реже. Иль выбивают, что не дождешься, пока довезут, иль здесь к начальству ближе? Э-э-х... И на весну еще не повернуло, а бабы к пахоте готовятся, сеялки отлаживают, - он дернул поводья, заворачивая на вьющуюся между елями стежку. - Оврагом поедем. Днем немец минометами кроет.
Тут к нам рукой подать. Вот за оврагом и село.
Впереди стоял "виллис" комдива. Около него ходили шофер и боец-автоматчик в маскхалате.
- Стой! - закричал шофер. - Куда едешь?
- Ну, в роту... Свои - не видишь, что ли?
- Вижу, что уши длинные, - сказал шофер. - Была там рота. Эх, вояки!.. Заворачивай. С вашего командира стружку тут сымают.
Марго прыгнула с двуколки. Она увидела на полянке Желудева, а рядом все батальонное начальство. Перед ними стояли Зуев и Федосов.
- Вам никто не давал приказа отходить, - говорил Желудев - Да еще раненых оставили... Как объяснить?
- Я был на фланге.
- Оправдываешься?