- Темнота уходит, Волков, - сказал Гымза, потирая руки. - И все становится ясным, как божий день.
- Мамо яичницу жарила для него еще, - сказала Катруся.
- И он говорил, что ранен в бою? - обернулся к ней следователь.
- Да... И как немцев побили. Такой врун!
- Ну, беги домой, - мягко улыбнулся Гымза. - Ноги-то не промочи. Дождь.
- А мамо всю ночь еще плакала, - обжигая Волкова полным злой ненависти взглядом, сказала она.
- Беги, беги, - с доброй, отеческой нежностью повторил Гымза и тихонько вздохнул. - Та-ак, - продолжал следователь, когда она ушла. - Выловили мы и других. Из одного гнездышка летели.
- Кого других? - удивился Волков, но тут же сообразил, что Гымза просто ловит его. А Гымза точно не расслышал его вопроса.
- И заключение доктора: стреляли в упор, чтоб наверняка рана оказалась легкой. Много частиц пороха.
- Я же объяснил, - сказал Волков.
- Какое задание было? Ну, ну... Трибунал примет во внимание чистосердечное раскаяние. Иначе - к стенке... Говори. Сказкам у нас не верят. Для того мы и есть, чтоб все знать... С кем должен был встретиться? - Гымза проговорил это как-то сочувственно, медленно и тихо, но вдруг, стукнув кулаком по парте так, что звякнули стекла в окне, крикнул: - С кем?
На крышке парты, где замер его костлявый большой кулак, были выцарапаны гвоздем неровные буквы:
"Гришка любит Катю".
- С кем? - уже шепотом повторил следователь. - Мне другие нужны... Где совершат диверсию?
Волков стиснул кулаки так, что ногти впились в ладони, и эта боль сейчас ему казалась приятной.
- Нервничаешь?.. Оттого и нервничаешь. Ведь не последняя же ты дрянь?
Голос у следователя был теперь скрипучим, неприятным, словно зубами он ломал перегоревшую жесть.
Волков понял, что следователь убежден в измене, а лишенный сомнений человек иные доводы, умаляющие главную, по его мнению, суть факта, попросту не воспримет.
- Другие сообразительнее тебя. У меня показания, как вербовали.
- Это подлость! - сказал Волков.
- Это формальность, - усмехнулся Гымза. - Майора Кузькина добренькие немцы оставили, а тебе и парашют и самолет... Понравился им очень?
Стиснув кулаки, Волков шагнул ближе.
- Ух ты, - бледнея ото лба к носу, Гымза опустил руку на кобуру пистолета. - Шлепну и до трибунала. Я таких в гражданскую на месте рубил. Для вас жизнь делали. С голодным брюхом фабрики отстраивали. Вот, мозоли еще не сошли... Родину, гнида, предал!
Пальцами Гымза опять сжал карандаш, точно эфес шашки. В дверь постучали.
- Кто? - резко спросил Гымза.
- Тут еще к вам, - просунув голову, сказал часовой.
- Пусти!
Два бойца ввели человека с худощавым нервным лицом и спортивной фигурой. Один из бойцов, кося на Волкова любопытные глаза, передал следователю отобранные документы, немецкий пистолет и ракетницу.
- Где взяли?
- В лесу, - ответил боец.
- Стрелял?
- И гранатами швырялся, - сказал другой боец, у которого выгоревшая пилотка едва закрывала макушку.
- Я солдат, - заговорил фальцетом этот человек, - и прошу обращенья, как с военнопленным.
- Знакомы? - кивнув на Волкова, спросил Гымза.
- Нет, - быстро проговорил тот. - Я солдат...
- Да брешет, - сказал боец. - Из банды, шо в лесу.
Какой он солдат!
- Уведите пока, - распорядился Гымза.
- Я тоже никогда не видел этого человека, - проговорил Волков.
- Что не видел его, поверю, - согласился Гымза. - У этих закваска иная, но черт один, как ни малюй. Я, Волков, шестые сутки на ногах. Давай-ка рассказывай сначала, и всю правду.
- Ничего другого я не могу сказать.
- Рассказывай, рассказывай. Я терпеливый.
Волков рассказывал заново то, что произошло с момента, когда бригада окопалась у реки. Гымза делал пометки в своей тетрадке, очевидно для того, чтобы сравнить его показания.
- Какое же вино лакал этот Ганзен? - спросил он.
- Не знаю.
- Ну ладно, - усмехнулся Гымза. - Припомни тогда, что этот майор говорил?
Волков, как мог, пересказал речь Ганзена.
Затем следователь потребовал описать его внешность, как он ел цыпленка, как держал рюмку. Вошел молодой, с худощавым, бледным, усталым лицом черноволосый полковник и, жестом разрешив капитану продолжать допрос, уселся за соседнюю парту, изучающе глядя на Волкова.
- А бумагу ты до ужина подписал? - равнодушно спросил Гымза.