- Так я... - начал было он.
- Задача ясная? - перебил Горбов.
Андрею нравилась веселая напористость в его голосе и уверенные, спокойные движения.
- Ясно, понятно! - возбужденно крикнул Звягин.
- Что тут неясного! - заговорили танкисты. - Погуляем!..
- Но какие будут потери! - Солодяжников ухватил пальцами кончик носа и притопнул ногой.
- У него всегда десять "но", - шепнул Андрею Звягин. - Даже стыдно... Что танкисты подумают?
- А без потерь не воюют, старший лейтенант! - отрезал Горбов. - Или ты в кроватке помирать собрался?
Танкисты весело переглянулись, а Ногин, закатив глаза вверх, мечтательно вздохнул:
- И на перинке, с грудастой.
Солодяжников, бледнея, так взглянул на него, что Ногин сразу осекся.
За садочками частила ружейная трескотня, гулко лопались мины. И Андрея захватило тревожное, но в то же время бодрящее чувство близкой опасности, когда все личное кажется мелким, ненужным. А у танков еще рассыпались звонкие переборы гармони.
- Пехота уже двинулась, - сказал Горбов. - Раздумывать нечего. По машинам!
- Идемте, лейтенант, - проговорил Солодяжников глуховатым и неприятным от раздражения тоном. - Война и сама по себе противоречит всякой логике, то есть стремлению понять реальность, а следовательно, и тому, что касается наших же представлений о человеческой мудрости...
XIV
Комья желтой земли летели из-под гусениц. Рев моторов заглушал пулеметные очереди. Андрей слышал только частые щелчки пуль о броню. Курсанты теснее прижимались друг к другу за башней.
Левее на поле виднелись цепи пехотинцев. Они как будто топтались, никуда не двигаясь, хотя было видно, что бегут и многие падают. Фиолетовой искрой по башне танка косо чиркнула зажигательная пуля. И оглушительно, так, что зазвенело в ушах, выстрелила танковая пушка.
Слева мелькнул узкий окоп и в нем присыпанная землей каска.
- Вот они! - закричал Лютиков.
Солдат приподнялся в окопе, но тут же, скошенный автоматной очередью, уронил гранату: взрыв сильно подбросил его тело. Лютиков, навалившись грудью на башню, стрелял, что-то продолжая выкрикивать, но слов Андрей уже не мог разобрать. Танк обогнал немца с залитым кровью лицом. Он поднял руки, еще надеясь спасти жизнь. А катившийся сзади танк подмял его.
Если бы теперь Андрею сказали, что этот человек в муках рожден женщиной, что, как все дети, он бегал в школу, о чем-то мечтал, любил, то Андрей не понял бы сразу, о ком речь. Будто раздавлен гусеницами не человек, а просто зеленый солдатский мундир... На войне противник: миллионы разных людей, убежденных и загнанных в окопы по принуждению, как бы сливаются в одно целое. И убивают частички того целого, что противостоит и зовется "враг".
Между окопами уже рвались немецкие снаряды.
Танк, раздавивший солдата, дернулся и задымил. С него прыгали на землю курсанты. Из щели танка вырывался огонь. Кто-то вскочил с земли и бежал, пытаясь догнать уходившие машины.
"Солодяжников! - мелькнуло в голове Андрея. - Он был там..."
- Назад! - закричал Андрей, будто его могли услышать.
Курсант с родинкой на подбородке, сидевший между ним и Лютиковым, судорожно дергал головой.
- А-а-а! - через сжатые зубы тянул он.
Пронзительный визг снарядов казался особенно резким. Андрею хотелось заткнуть уши. И тут он по-настоящему оценил спасительную власть земли, на которую можно упасть, где прикроет хоть бугорок...
Танки миновали лощину и катились дальше. Лишь головная машина, на которой не было десанта, развернувшись, помчалась назад, исчезла за холмом. Там опять ударили пушки. И слева, где атаковала пехота, доносился шум боя. От горевших хуторов черными тучами расползался дым. Танк заехал в кустарник у дороги.
- Проскочили будто, - сказал Лютиков. Откинув крышку люка, выглянул командир. Словно удивляясь тому, что здесь есть живые люди, он покачал головой:
- Ну, дела. Четыре машины подбиты. И капитан туда вернулся. Будем ждать.
Молодое бледное лицо его покрылось каплями пота.
И глаза у него были совсем иные, чем до этого. Когда рассаживал десант на танк, обещая прокатить с ветерком, глаза его живо блестели, а сейчас потускнели, состарились на много лет.
Другие танки остановились поблизости. Звягин без фуражки, с растрепанными волосами махал Андрею рукой. На соседнем танке младший лейтенант Крошка перевязывал раненого.
"Такие потери, - думал Андрей, - всего за несколько минут. И Солодяжникова нет".
Из лощины показалась башня командирского танка
- Целы! - крикнул танкист и умолк.
Танк остановился. На землю прыгнул Солодяжников. Два танкиста в обгорелых комбинезонах вытащили через люк большое тело Горбова. Следом вылез механик-водитель, который играл в саду на гармони. По его отрывистым фразам Андрей представил, что случилось за бугром. Танк Горбова раздавил две пушки и направился к подбитым машинам, чтобы забрать курсантов и танкистов, которые остались там. А третья, незамеченная пушка ударила по нему.
- Кровь потекла... Стрелка-радиста тоже, - говорил механик, растирая ладонью на щеках пот и слезы.
- Нельзя было возвращаться, - процедил Солодяжников. - Нельзя.
Андрей взглянул на Солодяжникова, думая, что он должен внутренне торжествовать: получилось именно так, как он говорил, а над ним еще смеялись. Но лицо его выражало, скорее, растерянность, на лбу пролегла горестная складка. Обхватив мелко дрожавшие плечи руками, Солодяжников глядел на убитого капитана.
- Это против логики Зачем же вернулся? Только из-за нас?
"Да, - отметил про себя Андрей - Логики тут нет.
Важнее другое. Хотя, наверное, капитан понимал, что не следует рисковать. Закон товарищества был важнее". И вопрос ротного казался нелепостью.
- В шахматной игре, - проговорил он, - есть только ходы. А в жизни много другого. Немцы сейчас опомнятся...
- Давай командуй, старший лейтенант, - заявил губастый танкист. - Кому еще?
Солодяжников вскинул голову, посмотрел на молчавших командиров и догадался, чего все теперь ждут от него.
- Да... Обмануть надо противника... Идти кружным путем.
И оттого что никто не спорил с ним, а каждое слово воспринималось как приказ, он растерянно замолчал.