Эта совершенно неожиданная тактика обеспокоила фельдмаршала фон Рундштедта не меньше, чем контратаки, предпринятые 5-й русской армией на северном фланге, и одновременные удары с юга двух почти окруженных группировок.
Всю жизнь фельдмаршал либо воевал, либо готовил солдат и разрабатывал в генштабе будущие операции войск. Его мозг привык судить обо всем с точки зрения военной целесообразности. О солдатах - бывших рабочих, студентах, ученых, а теперь одетых в форму, сведенных в роты; он думал примерно так же, как думает банкир о монетах, ссыпанных в тугие мешки. Каждая монета имеет небольшую ценность, а вместе они составляют капитал, который нужно расходовать умело и осторожно. И теперь эти солдаты гибли далеко от фронта.
Сознавая, что ослабит кулак прорыва, и рискуя вызвать недовольство Гитлера, требовавшего скорее захватить Киев, фельдмаршал еще ночью приказал Клейсту выделить танки, а командующему воздушным флотом эскадрильи самолетов для уничтожения действовавших в тылу немецких армий русских отрядов.
Рундштедт принимал утреннюю ванну, когда Гитлер вызвал его к телефону. Адъютант передал фельдмаршалу трубку. Из далекой ставки в Растенбургском лесу голос фюрера доносился не очень явственно, но чувствовалось все-таки его скрытое раздражение. По своему обыкновению, Гитлер вначале разъяснил то, что фельдмаршал знал гораздо лучше, а именно положение группы армий "Юг".
- Группа армий "Центр" продвинулась далеко вперед к Москве. Флангу теперь угрожают русские дивизии, еще не смятые под Киевом...
Сидя в походной ванне и глядя через прозрачно-зеленоватую, окрашенную хвойным экстрактом воду на свои длинные, худые ноги, оплетенные узловатыми толстыми венами, Рундштедт усмехнулся:
"А командующему армиями "Центр" фюрер ставил в пример обход русских под Уманью, выполненный мною. Он умеет породить зависть генералов друг к другу. Старый, но безошибочный ход - один из рычагов удержания власти. Зависть всегда сильнее благоразумия".
- И вместе с тем, - доносился баритон Гитлера, - наметилась возможность, которую судьба дарит в редчайших случаях: одним ударом ликвидировать целый русский фронт, на триста километров охваченный с фланга. Эту возможность русское командование любезно предоставляет нам. Как и предполагал я, решающее значение для исхода войны обрело южное направление... Вы поняли меня?
"Ага, - подумал фельдмаршал, - именно это я говорил недавно".
Ему стало ясно, что раздражение фюрера относится к тем генералам, которые стремятся быстрее захватить Москву и не видят опасности удара по группе армий "Центр" с юга.
- Вы поняли? - повторил Гитлер.
Фельдмаршал торопливо поднялся, расплескивая воду. Его сухое, костлявое тело с пучками белых волос на узкой груди, шрамом на дряблом животе вытянулось.
- Да, да! - крикнул он.
Взгляд Рундштедта скользнул по этажерке, где остались еще затрепанные русские школьные учебники, по висевшему на стуле у печи мундиру с тремя рядами орденов, на которых сверкали алмазы, по широкой деревянной лавке, где стояли его вычищенные до зеркального блеска сапоги. Раньше в этом домике жил учитель, но всех людей из села куда-то выселили. Фельдмаршал занял этот дом, а в школе напротив обосновался штаб группы армий "Юг". За окном глыбой высился бронетранспортер личной охраны фельдмаршала. Где-то поблизости ревели моторы танков.
- Одновременно атакой на севере, - продолжал Гитлер, - захватим Ленинград, этот символ их революции. А потом будет Москва. И русские совершенно потеряют надежду. Тогда именно выявится фактор славянского характера: "рад до небес, огорчен до смерти..."
Кончив разговор, фельдмаршал отдал трубку адъютанту и еще минуту стоял неподвижно. Он сам предлагал глубокий прорыв танковых армий за Днепр. Но в генеральном штабе мнения разделились, возникало множество проблем: и растянутость фронта, и быстрый износ моторов на пыльных дорогах этой страны, и усталость пехоты от беспрерывных, ожесточенных контратак русских. По сводке генштаба за два месяца боев немецкие армии потеряли здесь столько же людей, сколько за два предыдущих года войны, когда захватывали Польшу, Францию, Бельгию, Голландию, Норвегию, Данию, Югославию, Грецию, включая и сражения с англичанами в Африке.
Ему почему-то вспомнился русский пулеметчик, целый час отбивавший атаки двух рот и убитый только с подъехавшего вплотную бронетранспортера. Этого пулеметчика, скосившего не то пятьдесят, не то семьдесят солдат, он приказал захоронить с воинскими почестями.
Рундштедт и до войны считал наивной мысль о легкой победе в России. Однако теперь все оборачивалось иначе: ликвидация главных сил противника здесь откроет ему путь к Волге.
Он знал, что понять и охватить разумом все явления, из которых складывается ход войны, один человек не может. Хотя все слагается из действий людей, но каждый имеет свои цели, поэтому люди видят и события по-разному. А в результате бывает то, что отсутствовало в намерениях, но было заложено в действиях.
- Да, да, - вслух пробормотал фельдмаршал, как бы уверяя себя в этой мысли.
За спиной осторожно кашлянул адъютант, и Рундштедт, вспомнив, что стоит голый, быстро лег в резиновую ванну. Теплая вода булькнула меж лопаток худой спины. Он подумал еще, что командующий группой армий "Центр" фон Бок, стараясь заслужить благосклонность Гитлера, необдуманно бросает свои корпуса вперед и, как результат, у него самые большие потери...
- Неприятность, господин фельдмаршал, - вкрадчиво сказал адъютант. Только что передали...
- Говорите!
Адъютант, в новеньком, отлично сшитом и облегающем фигуру мундире, начал докладывать о нападении русских танков.
- Колонна шла к фронту. От батальона пехоты и двух артиллерийских батарей ничего не осталось.
- Где сейчас русские танки? - нахмурился фельдмаршал.
- Укрылись в трех километрах от наблюдательного пункта генерал-полковника Клейста. Там возникла паника, командный пункт начал сворачиваться, но русские остановились.
Фельдмаршал молчал, потирая ладонью занывшее вдруг от ревматизма колено.
"А если бы не остановились? - усмехнулся про себя он. - Тогда бы Клейсту пришлось убегать?"
- Этот генерал Кирпонос, что в детстве пас быков, - сказал он, - хочет заставить меня распылить войска!
Фельдмаршал сердито поджал губы, думая о том, что он, потомственный рыцарь и воин, за пять дней поставивший на колени Бельгию, а затем стремительным обходным маневром нанесший смертельный удар Франции, вынужден ломать голову, оценивая замыслы бывшего пастуха. И дело, конечно, не в способностях русских генералов, а в качествах русских солдат, которые дают возможность избрать эту неожиданную тактику, придают войне новый характер.
- Командира полка, допустившего разгром своего батальона, предать военно-полевому суду, - сказал он.
- Генералы штаба, - добавил адъютант, - собрались и ждут вас к завтраку.
Опять шумно, выплескивая воду на пол, фельдмаршал встал. Адъютант поспешил набросить ему на плечи мохнатую, заранее подогретую простыню.
Рундштедт поморщился. Не любил он офицеров, готовых из подобострастия выполнять обязанности лакеев. К тому же адъютанта прислали из Берлина, скорее всего, с тайным поручением наблюдать за фельдмаршалом, и Железный крест получен им не в боях, а за какие-то заслуги еще до войны.
- Сообщите генерал-полковнику Клейсту, что завтракать я буду у него, сквозь зубы проговорил фельдмаршал.
- Но ехать туда опасно, - в круглых, немигающих глазах адъютанта мелькнуло беспокойство.
Рундштедту захотелось сказать что-нибудь язвительное, резкое, но адъютант ведь мог объяснить, что беспокоится за судьбу фельдмаршала. И, надевая мундир с жестким стоячим воротничком, он лишь коротко бросил:
- Война для всех - опасное дело, а мы солдаты.
XX
Командный пункт танковых дивизий Клейста находился в церквушке. За кустами стояли два тяжелых танка. Из узких, высоких окон церкви, как из амбразур, торчали дула пулеметов. Клейст в черном комбинезоне появился на паперти, когда легковая машина фельдмаршала и за ней два бронетранспортера, набитые солдатами, подъехали к церквушке и остановились под старыми липами Адъютант, сидевший рядом с шофером, выскочил из машины, распахнул заднюю дверцу и посторонился, уступая дорогу фельдмаршалу.
Отдав честь, генерал-полковник жестом радушного хозяина пригласил фон Рундштедта в церковь.
- Я счастлив, дорогой фельдмаршал, что смогу показать вам танковый бой, - говорил он чуть картавя. - Здесь шесть русских Т-34. Как вы знаете, это их новинка.
Фельдмаршал, хорошо знавший умение генералполковника облекать в ничего не значащие фразы то, что он думает, понял гораздо больше: Клейст решил пожертвовать несколькими своими танками, чтобы иметь возможность наблюдать новую технику противника в боевой обстановке, и поэтому не вызвал авиацию, не отдал приказа накрыть русские танки артиллерийским огнем.
Свет из окон падал яркими полосами на стены, где рядами вытянулись облупившиеся лики мучеников.
У стен поблескивали опорожненные бутылки, лежали шинели, оружие, пахло табаком.
По каменным ступеням узкой лестницы Рундштедт и Клейст поднялись на колокольню. Отсюда были хорошо видны кладбище с покосившимися крестами, дальние луга, перелески, дорога, уходящая к фронту, и дымная прерывистая полоска пожаров у горизонта.
Офицер-наблюдатель, стоящий под медным, озеленевшим колоколом, доложил, что русские, укрывшись в лощине, ведут себя спокойно, а немецкие танки заняли рубеж.
- Отлично! - потирая руки, сказал Клейст и, передав фельдмаршалу бинокль, указал на заросшую кустарником лощину километрах в трех, где ничего, кроме кустов, нельзя было различить.