- Чего смерть хвалить? - рассудительно возразил минометчик. - Пробовал ты ее? Нужда им вышла. Каждый свое дело сполняет.
Неожиданно где-то в лесу замычала корова, и звук этот, мирный, тихий, заставил Андрея вздрогнуть.
- Деревня! - обрадовался Звягин. Гимнастерка его вылезла из-под ремня, и волосы торчали, как у мальчишки, побывавшего в драке. - Если деревня, зайдем туда?
- Вначале узнаем, что там... Лютиков, давай! - тихо сказал Андрей.
Солодяжников присел на замшелый гнилой пенек.
Он развернул карту, подергал свой нос и, точно учитель, на минутку выходивший из класса, сказал:
- Итак, до станции отсюда еще восемь километров.
Атаковать лучше ночью...
Даже невозмутимый Крошка был озадачен. Звягин же просто открыл рот, словно этот маленький, с редкими, топорщившимися на острой макушке волосиками, человек показал вдруг удивительный фокус.
- И без танков?
- Эшелонами займутся саперы, - ни на кого нэ глядя, проговорил Солодяжников. - Но вначале установим, какой гарнизон. Действовать без фантазии!..
- А раненые? - спросил Звягин. - Куда их?
Солодяжников не ответил, только хмуро взглянул на него. Из кустов появился Лютиков.
- Две бабы там, - сообщил он, - и ребятишки на повозке.
- Гм... надо познакомиться, - решил Солодяжников. - Идемте, лейтенант.
Бричка, завешанная рваными одеялами, стояла на поляне. Несколько босоногих мальчуганов сражались деревянными мечами. А чуть поодаль женщина доила корову. Мальчишки заметили подходивших командиров, и битва сразу окончилась.
Воспользовавшись этим, из-под брички выбралась крохотная девочка в одной рубашонке и, семеня короткими ножками, помчалась к матери.
- Не хоцу с малыпишками, - зашепелявила она, растирая ладошкой слезы. Хоцу иглать в куклы.
- А, чтоб вас! - женщина оглянулась, увидела военных и замолчала.
- Добрый день, - козырнул ей Солодяжников.
- Здравствуйте! - проговорила женщина.
- Вы не здешние?
- Да почти, - женщина вопросительно глядела на них, стараясь понять, кто они такие. - Почти здешние. Недалеко жили.
Она была еще молодая, плотная. Холщовая юбка и простенькая старая кофта как бы подчеркивали грубоватую, дерзкую красоту ее лица.
- В селе? - поинтересовался Солодяжников.
- На станции. Было ушли, а теперь возвращаемся Дома хоть картошка есть... Откуда ж вы?
- А тоже ходим, бродим, - усмехнулся Солодяжников. - К станции лесом можно пройти?
- Лесом не пройдете... Да зачем вам на станцию? Вам идти в другую сторону. Все-то к Днепру шли...
Горе...
- Отчего горе? Мы солдаты, - бодро произнес Солодяжников.
- И-и! - Молодуха уперла кулак в резко обозначавшуюся талию, отчего колыхнулись высокие груди под кофтой, будто она хотела накрыть ими щуплого ротного вместе с оружием, шпорами и полевой сумкой. - Что солдаты? Из другого теста разве слеплены? - И с какой-то немного стыдливой гордостью добавила: - Я уж семерых родила. Шесть парней, только седьмая девочка... Иль вас под лопухом нашли?
В ее больших синих глазах засветилось дерзкое лукавство, и косо выгнулась черная широкая бровь. Андрей подумал, что ротный смутится, но он глядел на нее с явным удовольствием, подобрав живот, и в лице и в фигуре появилось что-то задиристое, петушиное.
- Бойка! - заговорил он, явно подлаживаясь к строю ее речи. - Аж семерых успела родить? Это когда ж?
- А что? - она усмехнулась, открывая белые ровные зубы, кончиком языка провела по толстой, сочной губе. - Обмужилась рано, в шестнадцать лет.
- Мужик-то где?
- Эх- вздохнула она, - кабы знать... Паровозный мастер он. В Киев уехал... И мы туда собрались. А все иначе обернулось.
Девочка, уцепившись за юбку матери, глядела на Андрея. Он поманил ее. И, спрятав лицо в складки юбки, она тут же выглянула лукавым ярко-синим глазом, ее слезы моментально высохли.
- Как же тебя звать? - спросил Андрей.
- Катенька, - доверительно сообщила она и, выпустив юбку матери, убежала к бричке.
Женщина увидела курсантов, тащивших раненых.
- Что ж это? - всплеснула она руками. - И побитые у вас?..
- Раненые, - объяснил Солодяжников.
- Какое горе-то. Молоденькие все?..
- Значит, лесом к станции не пройти? - опять спросил ротный.
- Тропками еще можно, но заблудитесь... Анюта!
С брички спустилась и подошла к ним вторая женщина. Глядела она из-под спущенного на лоб черного платка угрюмо и настороженно, как бы заранее этим взглядом предупреждая, что ни от кого добра не ждет и потому ей незачем быть приветливой.
- Вот Анюта... Сестренка моя. А меня звать Дарьей... Молочка-то вашим раненым нести?
- Если не жалко, - ответил Солодяжников.
- Чего теперь жалко! - проговорила Анюта, сцепив худые, изможденные руки на плоском животе. - И жалости теперь в людях нет. Ни бога, ни жалости.