Стылый туман подымался от луга, и редкие тучи, наплывшие с запада, заволакивали колкое морозное небо. Теней не было, и промерзшая почва была не просто неподатлива — тверда, как железо. Зима неумолимо стискивала мертвой хваткой Северный мыс.
Многотысячное войско Спархока, облаченное в сталь и кожу, стояло широким строем на покрытой инеем траве луга, неподалеку от развалин Тзады. Сэр Берит, сидевший в седле среди массивных, закованных в доспехи рыцарей церкви, смотрел на отвратительное пиршество, что разыгрывалось в нескольких сотнях ярдов перед войском. Берит был молодым рыцарем, идеалистом, и ему трудно было примириться с некоторыми особенностями поведения их новых союзников.
Крики звучали отдаленным эхом, не более, да и те, что кричали, не были настоящими людьми — всего лишь тени, смутное напоминание о давно умерших людях. Кроме того, это были враги — жестокое дикое племя, поклонявшееся омерзительному богу.
Но от их тел исходил пар, и от этого ужаса сэр Берит никак не мог отмахнуться. Сколько ни повторял он себе, что эти киргаи — мертвецы, призраки, оживленные магией Киргона, живой пар, исходивший от их расчлененных тел, которые исступленно пожирали тролли, опрокидывал все заслоны, которыми Берит ограждал свои чувства от этого чудовищного зрелища.
— Проблемы? — сочувственно спросил Спархок. Черные доспехи Спархока тронул иней, и его покрытое шрамами лицо было мрачно.
Берит вдруг смутился.
— Ничего особенного, сэр Спархок, — поспешно солгал он. — Просто… — Он замялся, подыскивая нужное слово.
— Знаю. Мне и самому не по себе. Понимаешь, тролли вовсе не жестоки. Для них мы всего лишь пища. Они следуют своим природным наклонностям.
— В том-то и беда, Спархок. От одной мысли, что людей можно съесть, у меня стынет кровь в жилах.
— Поможет тебе, если я скажу: «Лучше их, чем нас»?
— Не очень, — Берит вяло усмехнулся. — Должно быть, я не слишком гожусь для этого ремесла. Все прочие принимают это как должное.
— Никтоне принимает это как должное, Берит. Все мы чувствуем то же, что и ты. Потерпи немного. Мы ведь уже встречались с войсками из прошлого. Как только тролли прикончат киргайских генералов, остальные исчезнут, и это положит конец пиру. — Спархок нахмурился. — Давай-ка отыщем Улафа. Мне кое-что пришло в голову, и я должен посоветоваться с ним.
— Хорошо, — быстро согласился Берит. Оба пандионца развернули коней и поскакали по замерзшей траве вдоль передних рядов огромного войска.
Они нашли Улафа и Бевьера в нескольких сотнях ярдов дальше.
— У меня к тебе вопрос, Улаф, — сказал Спархок, осаживая Фарэна.
— Ко мне?Ох, Спархок, лучше бы его не было. — Улаф снял свой конический шлем и рассеянно натирал глянцево-черные рога огра краем зеленого плаща. — В чем дело?
— Всякий раз, когда прежде мы сталкивались с солдатами из прошлого, все они превращались в высохшие мумии, когда убивали их предводителей. Как отреагируют на это тролли?
— Почем мне знать?
— Ты же у нас знаток троллей.
— Пошевели мозгами, Спархок. Прежде такого никогда не случалось. Никто не в силах предсказать, чем может обернуться совершенно новая ситуация.
— А ты попробуй угадать! — раздраженно буркнул Спархок.
Мгновение они сверлили друг друга сердитыми взглядами.
— Спархок, зачем донимать Улафа? — мягко осведомился Бевьер. — Просто предупреди Троллей-Богов, что такое случится, а дальше уж пускай они сами разбираются.
Спархок бессознательно потер небритую щеку, и щетина зашуршала под его ладонью.
— Извини, Улаф, — сказал он. — Меня раздражает шум этой пирушки.
— Я вполне понимаю твои чувства, — мрачно ответил Улаф, — однако я рад, что ты заговорил об этом. Вряд ли тролли удовлетворятся сухим пайком, когда в полумиле от них столько свежего мяса. — Он водрузил на голову увенчанный рогами шлем. — Тролли-Боги не станут нарушать соглашения с Афраэлью, но все же нам стоит предупредить их насчет того, что рано или поздно случится с киргаями. Мне решительно хотелось бы, чтобы они придержали за шиворот своих троллей, когда их ужин вдруг превратится в сухари. Недоставало только закончить свою жизнь в качестве десертного блюда.
— Элана?! —вскрикнула Сефрения.
— Тише! — шикнула на нее Афраэль и огляделась. Они находились в отдалении от арьергарда войска, однако были не одни. Она коснулась ладонью выгнутой шеи Чэль, и белая кобылка Сефрении, послушно отойдя на несколько шагов от Келтэна и Ксанетии, принялась щипать подмерзшую траву.
— Я не знаю подробностей, — сказала Богиня-Дитя. — Мелидира ранена, а Миртаи в таком бешенстве, что ее пришлось заковать.
— Кто это сделал?
— Не знаю,Сефрения! Никто не хочет говорить с Данаей. Все, что мне удалось услышать, — слово «заложница». Кто-то пробрался в замок, похитил Элану и Алиэн и испарился бесследно. Сарабиан вне себя. Он наводнил коридоры стражей, и Даная даже не может выйти из комнаты, чтобы разузнать, что же случилось.
— Мы должны сказать Спархоку!
— Ни в коем случае! Спархок взвивается до небес, когда Элане грозит опасность. Пускай вначале благополучно доставит войско в Материон, а уж потом бушует, сколько угодно.
— Но…
— Нет, Сефрения. Он скоро сам все узнает, но прежде пусть уведет отсюда людей. У нас осталось не больше недели до того, как солнце совсем зайдет, и все и вся в этих местах превратится в лед.
— Пожалуй, ты права, — сдалась Сефрения. На миг она задумалась, рассеянно глядя на посеребренный инеем лес на границе луга. — Думается мне, что слово «заложница» объясняет все. Можешь ты как-нибудь определить, где сейчас твоя мама?
Афраэль покачала головой.
— Не смогу, не подвергнув ее опасности. Если я начну рыскать повсюду и разнюхивать, что к чему, Киргон мгновенно поймет, что я подбираюсь к его замыслам, и что-нибудь сделает маме прежде, чем начнет соображать. Сейчас наша главная цель — не дать Спархоку сойти с ума, когда он узнает, что произошло. — Она вдруг осеклась, ахнула, и ее темные глаза расширились.
— В чем дело? — встревоженно спросила Сефрения. — Что происходит?
— Не знаю! —почти крикнула Афраэль. — Что-то чудовищное!
Мгновение она дико озиралась, затем взяла себя в руки и наморщила лоб, сосредоточиваясь. Затем ее глаза гневно сузились.
— Кто-то произносит запрещенное заклятье, — наконец проговорила она. Голос ее был тверд, как промороженная почва.
— Ты уверена?
— Совершенно уверена. Самый воздух пропитан его вонью.
Джарьян-некромант и сам смахивал на оживший труп — тощий как скелет стирик с глубоко запавшими глазами. От него исходил затхлый смрад могилы. Как и других пленных стириков, его заковали в цепи и поместили под бдительную охрану рыцарей церкви, искушенных в отражении стирикских заклятий.
Стылые давящие сумерки опускались на лагерь неподалеку от развалин Тзады, когда Спархок и его друзья наконец решили допросить пленников. Тролли-Боги твердой рукой укротили своих приверженцев, когда оргия насыщения на поле боя вдруг прекратилась, и теперь тролли сгрудились на лугу у большого костра, в нескольких милях от лагеря. Судя по всему, они были заняты отправлением какого-то религиозного обряда.
— Действуй как при обычном допросе, Бевьер, — негромко сказал Спархок смуглокожему арсианцу, когда перед ними поставили Джарьяна. — Задавай не относящиеся к делу вопросы, покуда Ксанетия не подаст знак, что выпотрошила его дочиста.
Бевьер кивнул.
— Я могу тянуть время столько, сколько тебе понадобится, Спархок. Давай-ка начнем.
Ослепительно-белый плащ, на котором играли багровые отблески огня, придавал сэру Бевьеру вид настоящего церковника, и арсианец подчеркнул это впечатление, предварив допрос продолжительной молитвой. Затем он приступил к делу.
Джарьян отвечал на вопросы немногословно, гулким голосом, который, казалось, исходил из недр подземелья. Бевьер как будто не замечал угрюмости пленника. Он вел допрос излишне подробно, даже дотошно, и это впечатление подчеркивали шерстяные перчатки с обрезанными пальцами, какие носят в холода писцы и школяры. Он часто повторялся, перефразируя уже заданные прежде вопросы, а затем с торжеством указывая на несоответствия в ответах пленника.
Единственным исключением в немногословии и сдержанности Джарьяна был поток брани и проклятий, обрушенный им на голову Заласты — и Киргона, — которые бросили его одного на этом негостеприимном поле.
— Бевьер говорит точь-в-точь как законник, — едва слышно прошептал Келтэн Спархоку. — Терпеть не могу законников!
— Он делает это намеренно, — отозвался Спархок. — Законники любят задавать заковыристые вопросы, и Джарьяну это хорошо известно. Бевьер вынуждает его все время думать о том, что он пытается от нас скрыть, а это только на руку Ксанетии. Похоже, мы недооценивали Бевьера.
— Все дело в молитвах, — глубокомысленно пояснил Келтэн. — Когда человек все время молится, его трудно принимать всерьез.
— Мы рыцари церкви, Келтэн, — члены религиозных орденов.
— Ну и что?
— В разуме своем он скорее мертв, нежели жив, — говорила Ксанетия позднее, когда все они собрались возле одного из больших костров, разведенных атанами, чтобы отогнать пронизывающий холод. Лицо анары и одеяние из небеленой шерсти заливал алый отсвет огня.
— Мы были правы? — спросил Тиниен. — Киргон действительно усиливает чары Джарьяна, чтобы он мог оживлять целые армии?
— Истинно так, — ответила она.
— А этот приступ ненависти к Заласте был искренним? — спросил Вэнион.
— Весьма искренним, мой лорд. Джарьян и его приятели все более недовольны главенством Заласты. Не ждут они ни грана истинного товарищества от своего предводителя. Единства между ними более нет, и всякий стремится урвать себе поболе благ от сомнительного сего союза. Сильнее же всего алчет втайне каждый в одиночку завладеть Беллиомом.
— Разлад среди врагов нам только на руку, — заметил Вэнион, — однако нам не стоит упускать из виду возможности того, что после нынешних событий они снова придут к согласию. Удалось тебе, анара, узнать, каким может быть их следующий ход?
— Нет, лорд Вэнион. Никоим образом не были они готовы к такому повороту событий. Есть, однако, в разуме Джарьяна одна внятная мысль, коя указывает на немалую опасность. Отступники, что окружают Заласту, все, как один, страшатся Кизату из Эсоса, ибо среди них только он искушен в земохской магии и он один в силах проникнуть за дверь в преисподнюю, коя была открыта Азешем. Непостижимые ужасы таятся за сей дверью, и мыслит Джарьян, что, поскольку до сих пор все их замыслы неизменно шли прахом, в отчаянии может Киргон повелеть Кизате отвратительным своим искусством призвать в мир порождения тьмы, дабы обратить их против нас. Вэнион мрачно кивнул.
— Как подействовал на них недавний Праздник Урожая? — с интересом спросил Телэн.
— Сие событие нанесло им тягчайший удар, — ответила Ксанетия. — Весьма полагались они на тех, что ныне мертвы.
— Стрейджен будет счастлив узнать об этом. Для чего им нужны были все эти шпионы и доносчики?
— Поскольку нет у них силы, кою можно противопоставить атанам, замышляли Заласта и его подручные использовать тайных соглядатаев министерства внутренних дел, дабы убивать тамульских чиновников в различных провинциях Империи и тем внести разлад в действия правительства.
— Тебе бы стоило взять это на заметку, Спархок, — вставил Келтэн.
— Вот как?
— Император Сарабиан, одобряя план Стрейджена, мучился угрызениями совести. Ему наверняка станет легче, если он узнает, что Стрейджен на самом деле только опередил наших врагов. Если б он не убил их прихвостней, они перебили бы имперских чиновников.
— Это весьма шаткая моральная почва, Келтэн, — с неодобрением заметил Бевьер.
— Знаю, — согласился Келтэн. — Потому-то на ней и не стоит обосновываться.
Наутро небо было пасмурным, густые тучи, набежавшие с запада, заволокли его серой клубящейся пеленой. Поскольку стояла поздняя осень, да еще они оказались так далеко к северу, чудилось, что солнце восходит чуть ли не на юге, зажигая неистовым оранжевым пламенем небо над стеной Беллиома и робко выглядывая из-за нее, чтобы тронуть мазками багрового света колышущиеся чрева тяжелых туч.
Лагерные костры словно выцвели и съежились, бессильные справиться со всевластным холодом, царившим здесь, на макушке мира, и рыцари и их союзники кутались в меховые плащи и теснились поближе к огню.
Далеко на юге раскатился глухой рокот, и в небе заплясали вспышки бледного призрачного света.
— Гром? — не веря собственным ушам, спросил Келтэн у Улафа. — Но ведь сейчас неподходящее время года для грозы.
— Бывает, — пожал плечами Улаф. — Я как-то к северу от Хейда попал в грозу вперемежку с метелью. Незабываемое впечатление.
— Чья очередь готовить? — рассеянно вопросил Келтэн.
— Твоя, — тотчас ответил Улаф.
— Ты теряешь бдительность, Келтэн, — рассмеялся Тиниен. — Тебе ведь отлично известно, что этого вопроса лучше не задавать.
Келтэн что-то проворчал и принялся раздувать огонь.
— Полагаю, Спархок, мы должны сегодня же отправиться на побережье, — строго сказал Вэнион. — До сих пор погода держалась неплохая, но не думаю, что мы можем рассчитывать на это и впредь.
Спархок кивнул.
Раскаты грома становились все громче, и пелену туч, залитую багровым отсветом солнца, рассекли слепяще-белые всполохи молний.
А потом к громовым раскатам прибавился размеренный ухающий рокот.
— Что такое? — встревоженно воскликнул Кринг. — Опять землетрясение?
— Нет, — ответил Халэд. — Чересчур ритмичный звук — как будто кто-то молотит в громадный барабан. — И вдруг осекся, указывая на гребень стены Беллиома. — Что это?
Из леса, окаймлявшего острый, как лезвие ножа, край стены, проступал огромный холм — вернее, этоможно было бы счесть холмом, если бы оно не двигалось.
Оно находилось как раз против солнца, а потому невозможно было рассмотреть его в подробностях, однако по мере того, как оно поднималось выше, рыцари сумели разглядеть подобие сплющенного купола, по обе стороны от которого расходились, точно огромные крылья, две заостренные выпуклости. Оно росло и росло, и стало ясно, что это вовсе не купол — скорее гигантский перевернутый конус, сужающийся книзу, и из боков его торчат те самые странные выпуклости, похожие на крылья. Заостренное основание конуса опиралось — так показалось им — на некую массивную колонну. Заслонившее собой солнце, это нечто было кромешно-черным как ночь и продолжало расти, разбухая чудовищным сгустком тьмы.
Наконец оно остановилось.
И открыло глаза.
Две узкие пылающие щели раскрывались все шире, раскосые и злобные, точно глаза дикой кошки, и пламя, пылавшее в них, было ослепительней самого солнца. Самое пылкое воображение в бессилии отступало перед жуткими размерами этой твари. То, что прежде казалось огромными крыльями, на самом деле были ее глаза.
А затем чудовище разинуло пасть и взревело, и стало ясно — то, что они слышали прежде, был отнюдь не гром.
Оно взревело вновь, обнажая клыки — гигантские подобия молний, с которых, точно кровь, капало пламя.
— Клааль! — взвизгнула Афраэль.
И тогда над острым срезом стены, словно пара округлых холмов, поднялись огромные плечи, и черными парусами развернулись над ними перепончатые, как у летучей мыши, громадные крылья.
— Что это такое? — крикнул Телэн.
— Клааль! — снова взвизгнула Афраэль.
— Что такое Клааль?
— Не что,болван! Кто!Азеш и другие старшие боги его изгнали, а какой-то идиот вернул его!
Гигантская тварь все подымалась над стеной, и уже видны были огромные руки со множеством пальцев. Тело твари было непостижимо громадным, и вспышки молний кишели под его кожей, освещая омерзительные подробности.
А затем гигант поднялся в полный рост, едва ли не на сотню футов возвышаясь над краем стены.
Сердце Спархока стремительно ухнуло в бездну. Неужели они могли решиться…
— Голубая Роза! — крикнул он. — Сделай что-нибудь!
— В сем нет нужды, Анакха. — Голос Вэниона, устами которого вновь завладел Беллиом, прозвучал на удивление спокойно. — Клааль лишь на миг ускользнул из-под власти Киргона. Не решится Киргон выставить слугу своего в открытую схватку со мною.
— Этопринадлежит Киргону?
— Сейчас — да. Скоро, однако, сие переменится, и Киргон будет принадлежать Клаалю.
— Что оно делает? — закричала Бетуана.
Чудовище, нависавшее над стеной, вознесло громадную лапу и принялось молотить по земле слепящими молниями, отчего вокруг разлетались брызги пламени. Отвесный склон задрожал, пошел трещинами, с ревом и грохотом осыпаясь на лес у подножия стены. Гигантский камнепад ширился, становясь все мощнее.
— Клааль никогда не доверял мощи своих крыльев, — хладнокровно заметил Беллиом. — Явился бы он сей миг сражаться со мной, однако высота стены страшит его. Так готовит он себе ступени, дабы спуститься вниз.
С гулким грохотом, напомнившим о землетрясении, которое и породило стену Беллиома, добрая миля отвесной скалы угрожающе накренилась и рухнула на лес, прибавив высоты груде камня у подножия.
А чудовище продолжало терзать стену, обрушивая вниз все новые камнепады, которые ложились крутой насыпью, тянувшейся все выше и выше к вершине стены.
И вдруг гигантская тварь по имени Клааль исчезла бесследно, и лишь пронизывающий ветер, визгливо завывая, хлестал по изуродованному склону стены, разгоняя клубы пыли, поднятые камнепадами.
За воем ветра был слышен и другой звук. Спархок стремительно обернулся. Тролли, как один, пали ниц, скуля от ужаса.
— Мы всегда знали о нем, — задумчиво говорила Афраэль. — Мы пугали друг друга рассказами о Клаале. Есть какое-то извращенное удовольствие в баснях, от которых мороз по коже. Я, пожалуй, даже не верила до конца, что он действительно существует.
— Собственно, что он такое? — спросил Бевьер.
— Зло, — пожала она плечами. — Сами мы воплощение добра — во всяком случае, таковыми себя считаем. Клааль — наша противоположность. Его существованием мы объясняем существование зла. Не будь Клааля, нам пришлось бы взять ответственность за зло на себя, а мы для этого чересчур себя любим.
— Значит, Клааль — властелин ада? — спросил Бевьер.
— Можно и так сказать. Впрочем, ад — это не определенное место, а состояние ума. Рассказывают, что когда старшие боги — Азеш и остальные — явились в мир, Клааль уже был здесь. Они хотели сами владеть миром, а он стоял у них на пути. После того как некоторые из них попытались избавиться от него в одиночку и были уничтожены, они объединились и вышвырнули его из мира.
— Откуда он взялся? Изначально, я имею в виду? — не отставал Бевьер. Арсианец любил докапываться до первопричин.
— Мне-то почем знать? Меня тогда еще не было. Спроси у Беллиома.
— Меня интересует не столько то, откуда взялся Клааль, сколько то, на что он способен, — сказал Спархок, вынимая Беллиом из кошеля, висевшего на поясе. — Голубая Роза, — сказал он, — думается мне, должны мы поговорить о Клаале.
— Сие было бы неплохо, Анакха, — ответил камень, вновь завладевая Вэнионом.
— Откуда он — или оно — взялся?
— Ниоткуда, Анакха. Подобно мне, Клааль был всегда.
— Что он — или оно — такое?
— Необходимость, Анакха. Не желал бы я оскорбить тебя, однако необходимость существования Клааля непостижима твоему разуму. Богиня-Дитя дала уже достаточное тому толкование — сообразно ее способностям.
— Ну знаешь ли! — фыркнула Афраэль. Слабая усмешка тронула губы Вэниона.
— Не гневайся на слова мои, Афраэль. Воистину, при всей твоей ограниченности я все же люблю тебя. Ты еще молода, однако лета принесут тебе мудрость и понимание.
— Так не годится, Голубая Роза, — предостерегла Сефрения.
— Что ж, хорошо, — вздохнул Беллиом. — Приступим к делу. Истинно, как сказала тебе Афраэль, Клааль был изгнан старшими богами — хотя дух его и поныне таился в самых камнях сего мира, равно как и прочих миров, сотворенных мною. Более того, что старшие боги сделали, то могли они также и переделать, и заклятие, коим возвращен Клааль, вплетено было в заклятие, коим был он изгнан. Видимо, некий смертный, искушенный в заклятиях старших богов, обратил вспять заклятие изгнания — и Клааль вернулся.
— Можно ли его уничтожить?
— Сие не «он» и не «оно», Анакха. Клааль есть Клааль. Нет, Анакха, Клааль не может быть уничтожен, не менее, чем могу быть уничтожен я. Клааль вечен.
Сердце Спархока упало.
— Похоже, нам грозят серьезные неприятности, — пробормотал он, обращаясь к своим друзьям.
— В некоторой мере сие моя вина. Так увлечен был я рождением новой моей дочери, что внимание мое отвлеклось от всегдашних моих обязанностей. Всегда имею я обыкновение, сотворяя новый мир, изгонять из него Клааля. Сие же дитя привело меня в такой восторг, что я все откладывал и откладывал изгнание. Затем столкнулся я с красной пылью, что заключила меня в темницу, и обязанность изгнать Клааля легла на старших богов. Поскольку сами они несовершенны, то и изгнание, ими осуществленное, оказалось несовершенным, и так Клааль получил возможность вернуться.
— С помощью Киргона? — мрачно уточнил Спархок.
— Заклятие изгнания — и возвращения — Клааля стирикское. Киргон не мог произнести его.
— Значит, это сделал Кизата, — заключила Сефрения. — Он наверняка мог знать заклятие. Не думаю, правда, что он сделал это по доброй воле.
— Скорее по принуждению Киргона, матушка, — сказал Келтэн. — В последнее время дела для Киргона и Заласты оборачивались не лучшим образом.
— Но призвать Клааля!.. — Афраэль содрогнулась.
— Люди в безнадежном положении совершают безрассудные поступки, — пожал плечами Келтэн. — Думаю, это относится и к богам.
— Что же нам делать с Клаалем, Голубая Роза? — спросил Спархок.
— Ты ничего не в силах сделать, Анакха. Отменно управился ты с Азешем и, вне всяких сомнений, так же отменно управишься с Киргоном, однако против Клааля ты бессилен.
— Значит, мы обречены, — упавшим голосом пробормотал Спархок.
— Обречены? Конечно же нет, Анакха. Отчего ты так легко падаешь духом и поддаешься безутешности, друг мой? Я не стану принуждать тебя сражаться с Клаалем. Сие мойдолг. Клааль причинит нам некоторые хлопоты, как то в обыкновении Клааля. Затем, как было заведено, мы с Клаалем встретимся в поединке.
— И ты изгонишь его?
— Сие никогда не ведомо заранее, Анакха. Заверяю тебя, однако, что приложу я все силы, дабы изгнать Клааля, — так же, как и Клааль приложит все силы, дабы изгнать меня.Поединок между нами лежит в будущем, а будущее, как я часто говорил тебе, сокрыто для всех. Однако же выйду я на поединок уверенно, ибо всякое сомнение ослабляет решимость, а робкая неуверенность отягчает дух. В битву надлежит идти с легким сердцем и радостною душою.
— У тебя склонность к нравоучениям, Творец Миров, — с легким ехидством заметила Афраэль.
— Не вредничай, — мягко укорил ее Беллиом.
— Анакха!
Это был Гхворг, бог убийства. Великан шагал по тронутому инеем лугу, оставляя темные следы на морозно-серебристой траве.
— Я слушаю слова Гхворга, — ответил Спархок.
— Это тыпризвал Клааля? Ты думаешь, Клааль поможет нам причинить боль Киргону? Это плохая мысль. Прогони Клааля.
— Это сделал не я, Гхворг, и не Камень-Цветок. Мы думаем, что это Киргон призвал Клааля, чтобы причинить нам боль.
— Камень-Цветок может причинить боль Клаалю?
— Мы не знаем. Сила Клааля равна силе Камня-Цветка.
Бог убийства присел на корточки на стылом дерне, громадной лапой почесывая косматую морду.
— Киргон — ничто, Анакха, — проворчал он бесцеремонно. — Мы можем причинить боль Киргону завтра — или потом. Мы должны причинить боль Клаалю сейчас. Мы не можем ждать потом.
Спархок опустился на одно колено.
— Твои слова мудры, Гхворг.
Губы Гхворга раздвинулись в чудовищном подобии ухмылки.
— Это слово не в ходу у нас, Анакха. Если Кхвай скажет: «Гхворг мудр», я причиню ему боль.
— Я не хотел вызвать твой гнев, Гхворг.
— Ты не тролль, Анакха. Ты не знаешь наших обычаев. Мы должны причинить боль Клаалю, чтобы он ушел. Как мы сделаем это?
— Мы не можем причинить ему боль. Только Камень-Цветок может прогнать его.
Гхворг, оглушительно зарычав, хватил кулаком по мерзлой земле.
Спархок поднял руку.
— Киргон призвал Клааля, — сказал он. — Клааль вступил в союз с Киргоном, чтобы причинить боль нам. Мы причиним боль Киргону сейчас, не потом. Если мы причиним боль Киргону, он побоится помогать Клаалю, когда Камень-Цветок причинит боль Клаалю и прогонит его.
Гхворг задумался.
— Твои слова хороши, Анакха, — сказал он наконец. — Как мы можем причинить боль Киргону сейчас? Спархок быстро прикинул.
— Ум Киргона не такой, как твой ум, Гхворг, и не такой, как мой. Мы прямодушны, а Киргон вероломен. Он послал твоих детей против наших друзей сюда, в земли зимы, чтобы мы пришли биться с ними, но главное войско Киргона — не твои дети. Главное войско Киргона придет с юга, чтобы напасть на наших друзей в городе, который сияет.
— Я видел это место. Там говорила с нами Богиня-Дитя.
Спархок нахмурился, вспоминая подробности Вэнионовой карты.
— Здесь и дальше на юг есть горы, — сказал он. Гхворг кивнул.
— Еще дальше на юг горы становятся ниже, а потом переходят в равнины.
— Я вижу, — сказал Гхворг. — Ты описал их хорошо, Анакха.
Спархок с изумлением понял, что Гхворг явно способен охватить мысленным взором весь континент.
— Посреди этих равнин есть другие горы. Люди зовут их Тамульские горы. Гхворг согласно кивнул.
— Главное войско детей Киргона пройдет через эти горы к городу, который сияет. В горах холодно, и ваши дети там не будут страдать от солнца.
— Я вижу, куда ведет твоя мысль, Анакха, — объявил Гхворг. — Мы перенесем наших детей в эти горы и там будем ждать детей Киргона. Наши дети не будут есть детей Афраэли. Они будут есть детей Киргона.
— Это причинит боль Киргону и его слугам.
— Тогда мы сделаем это. — Гхворг повернулся и указал на гигантскую осыпь, сотворенную Клаалем. — Наши дети поднимутся по лестнице Клааля. Потом Гхномб остановит время. Наши дети будут в тех горах до того, как солнце уйдет спать в эту ночь. — Он рывком поднялся. — Хорошей охоты! — проворчал он и, развернувшись, зашагал к своим собратьям и все еще перепуганным троллям.
— Мы должны действовать так, будто ничего не изменилось, — говорил Вэнион, когда часа через два после полудня Они собрались у костра. Солнце, как мимоходом заметил Спархок, уже склонялось к закату. — Клааль может появиться в любое время и в любом месте. Мы не можем рассчитать его появление — так же, как не можем рассчитать метель или ураган. Если что-то не поддается расчетам, остается лишь принять необходимые предосторожности — и больше не обращать на это внимания.
— Хорошо сказано, — одобрила королева Бетуана. Бетуана и Вэнион неплохо ладили друг с другом.
— Что же нам делать, друг Вэнион? — спросил Тикуме.
— Мы солдаты, друг Тикуме, — ответил Вэнион, — и делаем то, что надлежит делать солдатам. Наше предназначение — сражаться с людьми, а не с богами. Скарпа скоро двинется из джунглей Арджуны, и я полагаю, что второй удар будет нанесен из Кинезги. Тролли наверняка замедлят продвижение Скарпы, но они не смогут далеко отойти от гор в Южном Тамуле, потому что не вынесут жары. Опомнившись от первого столкновения с троллями, Скарпа непременно попытается обойти их. — Вэнион взглянул на карту. — Нам нужно расставить свои силы так, чтобы отразить натиск Скарпы либо армии, которая двинется из Кинезги. Думаю, для этой цели более всего подходит Самар.
— Нет, Сарна, — возразила Бетуана.
— И то и другое, — вмешался в разговор Улаф. — Войско в Самаре сможет прикрыть земли от южной оконечности Атанских гор до Арджунского моря, а заодно и ударить к востоку от южной части Тамульских гор, если Скарпа ускользнет от троллей. Войска в Сарне преградят путь вторжению через Атанские горы.
— Он прав, — сказал Бевьер. — Нам придется разделить силы, выхода у нас нет.
— Мы можем поставить в Самаре рыцарей и пелоев, а в Сарне — атанскую пехоту, — добавил Тиниен. — Долина в нижнем течении реки Сарна — идеальное место для конницы, а горы вокруг самой Сарны самой природой предназначены для атанов.
— Обе эти позиции — оборонительные, — возразил Энгесса. — Войну нельзя выиграть в обороне.
Спархок и Вэнион обменялись долгими взглядами.
— Вторгнуться в Кинезгу?.. — с сомнением спросил Спархок.
— Нет, — сказал Вэнион, — рано. Подождем, покуда из Эозии не придут рыцари церкви. Когда они войдут в Кинезгу с запада, тогда и настанет время для нас двинуться туда с востока. Мы возьмем Киргона в клещи. Когда с двух сторон на него пойдут такие силы, он может воскресить всех киргаев, какие когда-либо жили на свете, и все равно проиграет.
— До тех пор, пока не спустит с цепи Клааля, — угрюмо вставила Афраэль.
— Нет, Божественная, — сказал Спархок. — Беллиом хочет, чтобы Киргон выслал против нас Клааля. Если мы поступим таким образом, то сами будем решать, где и когда состоится поединок. Мы выберем место, Киргон выпустит Клааля, а я выпущу Беллиом. А уж потом нам останется только сидеть и ждать.
— Мы поднимемся на стену точно так же, как это сделали тролли, Вэнион-магистр, — говорил Энгесса на следующее утро. — Мы не хуже их умеем карабкаться по осыпям.
— Только у насэто займет побольше времени, — прибавил Тикуме. — Нам придется убирать валуны, чтобы по осыпи могли пройти кони.
— Мы поможем вам, Тикуме-доми, — пообещал Энгесса.
— Стало быть, решено, — подвел итог Тиниен. — Атаны и пелои двинутся на юг, чтобы занять позиции в Самаре и Сарне. Мы выведем рыцарей на побережье, и Сорджи переправит нас в Материон. Оттуда мы двинемся сушей.
— Именно переправа меня и беспокоит, — признался Спархок. — Сорджи придется сделать, самое меньшее, с полдюжины рейсов.
Халэд вздохнул и закатил глаза.
— Ты, кажется, опять собрался прилюдно стыдить меня, — сказал Спархок. — Что я упустил на этот раз?
— Плоты, Спархок, — устало пояснил Халэд. — Сорджи собирается отогнать плоты на юг, чтобы продать на лесоторговой ярмарке. Он намерен увязать их в один большой плот. Посади рыцарей на суда, коней на плот, и все мы доберемся до Материона за один рейс.
— О плотах я и впрямь забыл, — смущенно сознался Спархок.
— Однако плот будет двигаться не слишком-то быстро, — заметил Улаф.
Ксанетия уже давно с интересом прислушивалась к их разговорам. Сейчас она взглянула на Халэда и заговорила застенчиво, почти робко:
— А что, молодой господин, будет ли тебе подмогой сильный ровный ветер, дующий вослед твоим плотам?
— Еще какой подмогой, анара! — с восторгом подтвердил Халэд. — Мы сможем сплести из веток что-то вроде парусов.
— Разве Киргон либо Клааль не почуют, что ты вызываешь ветер, дорогая сестра? — спросила Сефрения.
— Киргон не может почувствовать дэльфийскую магию, Сефрения, — ответила Ксанетия. — Анакха мог бы спросить у Беллиома, касается ли сие и Клааля.
— Как это вам удается? — с любопытством спросила Афраэль.
Ксанетия слегка смутилась.
— Сие было совершено, дабы укрыть нас от тебя и родичей твоих, Божественная Афраэль. Когда Эдемус проклял нас, наложил он свое проклятье таким образом, дабы магия наша оставалась сокрытой от врагов — ибо таковым почитали мы тогда и тебя. Сие оскорбляет тебя, Божественная?
— Только не сейчас,анара! — воскликнула Флейта и, бросившись в объятия Ксанетии, крепко ее расцеловала.
Гигантский плот, который смастерили матросы Сорджи, был в четверть мили длиной и в сотню футов шириной. Большую его часть занимал загон для коней. Колыхаясь и раскачиваясь, плот двигался на юг под угрюмым зимним небом, которое то и дело обрушивало на него ледяные потоки дождя со снегом. Стоял жгучий холод, и молодые рыцари, разместившиеся на плоту, кутались с головы до ног в меховые плащи и искали прибежища в сомнительном укрытии полоскавшихся на ветру навесов.
— Все дело во внимании к деталям, Берит, — говорил Халэд, закрепляя веревку, которая натягивала правый край одного из «парусов». — Детали — это и есть сущность всякой работы. — Неодобрительно щурясь, он разглядывал край заледенелого паруса, который был так покрыт инеем, что больше походил на снегозащитную стенку. — Спархок придумывает великие замыслы, а детали оставляет другим. И это, по правде говоря, даже хорошо, потому что он оказывается безнадежным неумехой, когда дело доходит до мелочей и настоящей работы.
— Халэд! — воскликнул потрясенный Берит.
— Ты когда-нибудь видел, как он пытается работать с инструментами? Отец нам не раз повторял: «Не давайте Спархоку далее притронуться к инструментам!» У Келтэна руки растут из нужного места, а вот Спархок совершенно безнадежен. Если поручить ему честную работу, он скорее покалечит себя… — Халэд резко вскинул голову и выругался.
— В чем дело?
— А ты не чувствуешь? Буксирные канаты с левого борта ослабли. Пойдем-ка, встряхнем матросов. Мы же не хотим, чтобы эта неуклюжая громадина снова встала торчком.
И двое молодых людей, кутаясь в меховые плащи, быстро зашагали по покрытым инеем бревнам, огибая на ходу загон, где кони тесно сбились в кучу, и спасаясь от ледяного пронизывающего ветра, который дул в корму.
Идея увязать все плоты в один гигантский плот была безусловно хороша, но управлять этим плотом оказалось даже труднее, чем предполагали Сорджи или Халэд. Сплетенные из веток примитивные паруса хорошо ловили ветер, вызванный Ксанетией, направляя тяжесть громадного плота к югу. Корабли Сорджи должны были вести плот на буксире, и тут-то и начинались проблемы. Даже два корабля, подгоняемые ветром одинаковой силы, никогда не движутся с одинаковой скоростью, а потому полсотни судов впереди плота и по двадцать пять по бокам приходилось вести с небывалой точностью, чтобы громадный плот двигался в нужном направлении. Покуда все были настороже, все шло как надо, но в двух днях южнее Беллиомовой стены вдруг сразу несколько мелочей пошло наперекосяк, и плот начал опасно крениться набок. Выровнять этот крен не удавалось никакими усилиями, а потому пришлось разбирать и наново увязывать плот — нелегкий труд на морозе и под промозглым ветром. Никому не хотелось снова повторять этот подвиг.
Когда они добрались до левого борта, Берит вынул из-под мехового плаща бронзовый рожок и проиграл краткий немузыкальный сигнал, повернувшись к буксирным судам, а Халэд между тем неистово размахивал желтым флагом. Условленные заранее сигналы были просты. Желтый флаг приказывал судам прибавить парусов, чтобы натянуть буксирные канаты, синий флаг велел сбросить скорость, чтобы ослабить канаты, а красный — отвязать канаты и убираться с дороги плота.
Наконец канаты снова натянулись — это краткий сигнал Халэда был передан по цепочке матросам, стоявшим на вахте.
— Как тебе удается следить за всем? — спросил Берит у своего друга. — И откуда ты так быстро узнаешь, что что-то не так?
— Боль, — сухо ответил Халэд. — Я вовсе не горю желанием несколько дней подряд разбирать и собирать эту неповоротливую скотину под ледяным дождем, который сразу на мне и намерзает, а потому я весьма внимательно прислушиваюсь к тому, что говорит мне мое тело. Малейшие перемены можно ощутить ногами, а то и пятками. Когда хоть один из канатов ослабляется, плот движется немного по-другому.
— Есть ли что-нибудь такое, чего ты не умеешь?
— Я плохо танцую. — Халэд сморщился под новым порывом жгуче-ледяного дождя со снегом. — Пора кормить и поить лошадей. Пойдем, скажем послушникам, что довольно сидеть сложа руки и восхищаться своими титулами, — пора приниматься за дело.
— Ты и в самом деле ненавидишь аристократов? — спросил Берит, когда они вдоль края загона двинулись к навесам, под которыми укрывались молодые послушники.
— Да нет, вовсе я их не ненавижу. У меня просто не хватает на них терпения, и я никак не могу взять в толк, как это можно не замечать того, что творится вокруг. Титул, должно быть, увесистая штука, если тот, кто его носит, больше ни на что не обращает внимания.
— Ты ведь и сам когда-нибудь станешь рыцарем.
— Не я это выдумал. Спархоку иногда приходят в голову поразительные глупости. Он отчего-то решил, что сделать рыцарями меня и моих братьев — значит оказать честь памяти нашего отца. Уверен, что отец сейчас покатывается над ним со смеху. — Они уже дошли до навесов, когда Халэд повысил голос: — Подъем, господа! Пора кормить и поить коней! За работу!
Затем он критическим оком оглядел загон. Пять тысяч лошадей оставляют весьма внушительные следы своего пребывания.
— Думаю, пора преподать нашим послушникам еще один урок смирения, — тихо сказал он Бериту и громче добавил: — А когда вы с этим управитесь — беритесь за лопаты и тачки. Мы ведь не хотим накапливать лишний вес, верно, господа?
Берит не был еще полностью искушен в некоторых сложных разновидностях магии — эта часть пандионского обучения длится порой всю жизнь. Однако он продвинулся уже достаточно далеко, чтобы распознать игру со временем и расстоянием. Казалось, что гигантский плот едва ползет на юг, однако быстрая перемена погоды безоговорочно противоречила этому ощущению. Во-первых, у них должно было уйти гораздо больше времени на то, чтобы ускользнуть от нестерпимых холодов дальнего севера, а во-вторых, дни не могли так скоро удлиниться вновь.
Как бы то ни было и кто бы это ни устроил, но они — намного раньше, чем следовало, — прибыли к песчаному берегу в нескольких милях севернее Материона и начали сводить коней на берег с шатких бревен плота.
— Недолгое путешествие, — лаконически отметил Халэд, наблюдая за тем, как послушники выгружают на берег коней.
— Так ты заметил! — рассмеялся Берит.
— Они не особенно и скрывали. Когда брызги, намерзавшие на моей бороде, в один миг растаяли, я начал подозревать неладное. — Он помолчал. — Трудное это дело — учиться магии?
— Сама по себе магия не так уж и сложна. Главная трудность — изучить стирикский язык. В стирикском нет правильных глаголов. Они все неправильные, да к тому же у них девять спряжений.
— Пожалуйста, Берит, говори по-эленийски.
— Ты знаешь, что такое глагол?
— Более или менее знаю, но что такое спряжение? Бериту отчего-то стало легче — по крайней мере, Халэд знает не всена свете.
— Я помогу тебе разобраться, — заверил он друга. — Может быть, Сефрения что-нибудь придумает.
Солнце уже заходило, сверкая ослепительными красками, когда они въехали в жемчужно мерцающие ворота Огнеглавого Материона, и к тому времени, когда рыцари добрались до имперской резиденции, на город уже опустились сумерки.
— Что это с ними стряслось? — пробормотал Халэд, когда они миновали ворота резиденции.
— Ты о чем? — не понял Берит.
— Парень, для чего у тебя глаза? Стражники у ворот глядели на Спархока так, словно он вот-вот взорвется — или превратится в дракона. Говорю тебе, Берит, что-то здесь не так.
Рыцари церкви свернули по залитой сумеречным светом лужайке к своим казармам, а остальные с цокотом проскакали по подъемному мосту в ворота замка Эланы. Они спешились во внутреннем дворе при свете факелов и вошли в замок.
— Здесь даже хуже, — пробормотал Халэд. — Давай-ка держаться поближе к Спархоку, на случай, если придется утихомиривать его. Рыцари у подъемного моста, похоже, не на шутку боятся его.
Они поднялись по лестнице к королевским покоям. На привычном месте у дверей не было Миртаи, и это еще больше насторожило Берита. Халэд прав — что-то здесь определенно не так.
Император Сарабиан, в своем любимом лиловом камзоле и обтягивающих штанах, нервно вышагивал по синему ковру гостиной. Когда Спархок и Вэнион направились к нему, он, казалось, попятился и съежился.
— Ваше величество, — приветствовал его Спархок, наклонив голову. — Как приятно вновь вас увидеть. — Он огляделся. — Где Элана? — спросил он, положив шлем на стол.
— Э-э… минутку, Спархок. Как дела на Северном мысе?
— Более или менее так, как мы задумали. Киргон больше не повелевает троллями, но зато у нас теперь есть новая проблема, быть может, похуже прежней.
— Вот как?
— Мы все расскажем, когда Элана присоединится к нам. Это не настолько приятная история, чтобы повторять ее дважды.
Император беспомощно взглянул на своего министра иностранных дел.
— Поговорите с баронессой Мелидирой, принц Спархок, — предложил Оскайн. — У нас здесь кое-что случилось. Она была при этом, а потому лучше нас сможет ответить на ваши вопросы.
— Что ж, ладно, — голос Спархока прозвучал ровно, хотя и беспокойство Сарабиана, и уклончивый ответ Оскайна во все горло кричали о том, что произошло нечто недоброе.
Баронесса Мелидира сидела в своей постели, опершись спиной на гору подушек. На ней был очаровательный синий халатик, однако на левом плече белела широкая повязка. Баронесса была бледна, но ее глаза были холодны и тверды, как камень. У ее постели сидел Стрейджен в своем любимом камзоле из белого атласа. Лицо его выражало нешуточную тревогу.
— Ну наконец-то, — сказала Мелидира. Голос ее прозвучал жестко и деловито. Она метнула уничтожающий взгляд на императора и его советников. — Я вижу, принц Спархок, эти храбрые господа предоставили мнерассказать вам о том, что здесь случилось. Я постараюсь быть краткой. Пару недель назад вечером королева, Алиэн и я готовились ко сну. Вдруг в дверь постучали, и вошли четверо мужчин, которых мы вначале сочли пелоями: у них были обриты головы, они были одеты на пелойский манер — однако это были не пелои. Один из них был Крегер. Трое других — Элрон, барон Парок и Скарпа.
Спархок не шевельнулся, лицо его не изменилось.
— Что же дальше? — спросил он ровным, безжизненным голосом.
— Стало быть, вы решили сохранять благоразумие, — холодно сказала Мелидира. — Что ж, хорошо. Мы обменялись несколькими оскорблениями, а затем Скарпа велел Элрону убить меня — просто для того, чтобы доказать королеве, что он не шутит. Элрон бросился на меня со шпагой, и я отвела его клинок запястьем. Я упала и вымазала себя кровью, чтобы было похоже, что я мертва. Тогда Элана упала на меня, притворяясь, что рыдает от горя, хотя на самом деле она отлично видела, что я сделала. — Баронесса вынула из-под подушки кольцо с рубином. — Это предназначено вам, принц Спархок. Ваша жена спрятала его в моем корсаже. Она также успела прошептать: «Передай Спархоку, чтобы не тревожился за меня, и еще скажи, что я запрещаю ему отдавать Беллиом, чем бы они мне ни угрожали». Слово в слово, именно так она и сказала, а потом прикрыла меня одеялом. Спархок взял кольцо и надел его на палец.
— Понимаю, — ровно сказал он. — Что было потом, баронесса?
— Скарпа сказал вашей жене, что он и его приятели берут ее и Алиэн в заложницы. Он сказал, что вы так дурацки привязаны к ней, что отдадите ему все, только бы вернуть ее живой и невредимой. Он явно намеревается обменять ее на Беллиом. У Крегера уже было приготовлено письмо, и он отрезал локон у Эланы и приложил его к своему посланию. Полагаю, будут еще и другие письма, и к каждому будет приложен ее локон, чтобы подтвердить их подлинность. Затем они взяли королеву и Алиэн и ушли.
— Благодарю, баронесса, — все так же безжизненно проговорил Спархок. — Вы проявили поразительное мужество в этом злосчастном происшествии. Могу я взглянуть на письмо?
Мелидира вновь сунула руку под подушку и протянула ему сложенный и запечатанный кусок пергамента.
Берит полюбил свою королеву с той минуты, когда впервые увидел ее на троне, заключенной в кристалл, хотя никогда ни словом не обмолвился ей о своем чувстве. В жизни, конечно, ему еще не раз довелось бы полюбить, но эта любовь была первой. И когда Спархок сломал печать, развернул пергамент и бережно вынул густой локон бледно-золотистых волос, разум Берита вдруг охватило пламя, и он с силой стиснул рукоять боевого топора.
Халэд взял его за руку пониже плеча, и Берит смутно подивился тому, какая крепкая хватка у его друга.
— Проку от этого не будет, Берит, — жестко проговорил Халэд. — А теперь отдай мне топор, покуда ты не натворил глупостей.
Берит глубоко, судорожно вздохнул, одолевая приступ внезапной, бессмысленной ярости.
— Извини, Халэд, — пробормотал он, — я просто потерял самообладание. Теперь все в порядке. — Берит взглянул на друга. — Спархок, кажется, разрешил тебе прикончить Крегера?
— Во всяком случае, он так сказал.
— Ты не будешь возражать, если я тебе помогу? Зубы Халэда блеснули в краткой усмешке.
— Хорошая компания никогда не помешает, когда возишься с чем-то целую неделю.
Спархок быстро прочел письмо, свободной рукой нежно сжимая локон бледных волос Эланы. Берит видел, как под стиснутыми челюстями друга перекатываются желваки. Наконец он протянул письмо Вэниону.
— Прочти это вслух, — угрюмо сказал он. Вэнион кивнул, взял письмо и прокашлялся.
— »Ну что ж, Спархок, — начал он, — полагаю, что твой гнев уже унялся. Я надеюсь, что ты убил не слишком много людей, которые должны были охранять твою жену.
Ситуация, боюсь, болезненно очевидна. Элана — наша заложница. Ты ведь будешь вести себя прилично, не так ли, старина? Скучная истина в том, что ты можешь получить ее назад в обмен на Беллиом и кольца. Мы дадим тебе несколько дней на то, чтобы перебеситься и поискать выход из создавшегося положения. Затем, когда ты придешь в себя и осознаешь, что другого выхода у тебя нет, кроме как делать то, что тебе скажут, я подброшу тебе другое послание с более подробными наставлениями. Пожалуйста, будь хорошим мальчиком и следуй этим наставлениям в точности. Мне бы не хотелось убивать твою жену, так что умерь свое воображение.
Всего хорошего, Спархок, и дождись следующего письма. Ты поймешь, что оно от меня, потому что я украшу его еще одним локоном Эланы. Будь очень внимателен, потому что, если наша переписка затянется, у твоей жены не останется волос, и мне придется взяться за пальцы». Подписано: «Крегер», — заключил Вэнион.
Келтэн с окаменевшим от ярости лицом со всей силы ударил кулаком о стену.
— Довольно! — рявкнул на него Вэнион.
— Что нам делать? — бешено вопросил Келтэн. — Мы должны хоть что-тосделать!
— Для начала, — сказал Вэнион, — мы не будем прыгать до потолка и бегать сломя голову.
— Где Миртаи? — вдруг с тревогой спросил Кринг.
— С ней все в порядке, доми, — заверил его Сарабиан. — Она слегка вышла из себя, когда узнала о происшедшем.
— Слегка?! — пробормотал Оскайн. — Двенадцать человек едва сумели усмирить ее. Она у себя в комнате, доми Кринг, и, по правде говоря, нам пришлось приковать ее к кровати. При ней стража — чтобы помешать ей причинить себе вред.
Кринг резко развернулся и вышел из гостиной.
— Мы утомили вас, баронесса? — спросил Сарабиан.
— Ничуть, ваше величество, — холодно ответила она и обвела взглядом собравшихся. — Здесь, пожалуй, тесновато. Почему бы нам не перейти в гостиную? Думаю, мы и так проговорим остаток ночи, так почему бы не устроиться поудобнее? — С этими словами она отбросила одеяла, собираясь встать.
Стрейджен мягко остановил ее и поднял на руки.
— Я могу идти сама, Стрейджен, — запротестовала Мелидира.
— Нет, не можешь, пока я рядом. — Стрейджен огляделся, и всегдашнее изысканно-вежливое выражение на его лице сменилось холодной, едва сдерживаемой яростью. — Вот что я хочу сказать вам, господа, — проговорил он. — Когда мы изловим всю эту шайку, Элрон — мой. И я буду крайне недоволен тем, кто нечаянно убьет его.
В глазах баронессы Мелидиры блеснуло удовлетворение, и слабая улыбка тронула ее губы, когда она положила голову на плечо Стрейджена.
Кааладор ждал их в гостиной. Его колени и локти были перепачканы грязью, в волосах запутались обрывки паутины.
— Я нашел этот ход, ваше величество, — обратился он к императору. — Он проложен в подвалы казарм, которые занимают рыцари церкви. — Кааладор одобрительно взглянул на Спархока. — Я уже слыхал о твоем возвращении. Мы тут добыли для тебя кое-какие сведения.
— Я очень рад, Кааладор, — тихо ответил Спархок. Нечеловеческое спокойствие рослого пандионца пугало остальных больше, чем если бы он впал в исступление.
— Стрейджен был слегка не в себе после того, что случилось с баронессой, — продолжал Кааладор, — так что мне пришлось действовать в одиночку. Я предпринял кое-какие прямые меры. Идея была моя, так что ты его не вини.
— Не нужно извиняться, Кааладор, — сказал Стрейджен, бережно укутывая одеялом плечи Мелидиры. — Ты не сделал ничего такого, чего я бы не одобрил.
— Похоже, не обошлось без некоторых зверств, — задумчиво заметил Улаф.
— Давайте-ка я начну с самого начала. — Кааладор запустил в шевелюру растопыренные пальцы, безуспешно пытаясь вытряхнуть из нее паутину. — Один из тех, кого мы собирались прикончить во время Праздника Урожая, каким-то образом ухитрился улизнуть и передал мне весточку, предлагая ценные сведения в обмен на свою жизнь. Я согласился, и тогда он сообщил мне нечто, о чем я и понятия не имел. Мы знали, что под лужайками в императорской резиденции проложены подземные ходы, но вот чего мы не знали — что ходами и туннелями источена земля под всем городом. Вот как Крегер и его дружки пробрались в резиденцию и как они увели из замка королеву и ее камеристку.
— Погоди немного, славный мастер Кааладор, — вмешалась Ксанетия. — Зрела я многое в памяти министра внутренних дел, однако о подобных ходах ничего ему не было ведомо.
— Это нетрудно объяснить, анара, — сказал патриарх Эмбан. — Честолюбивые подчиненные частенько скрытничают со своим начальством. Теовин, глава тайной полиции, как видно, положил глаз на место Колаты.
— Весьма вероятно, ваша светлость, — согласился Кааладор. — Как бы то ни было, мой осведомитель знал, где проходят некоторыетуннели, и я отправил туда своих людей, чтобы отыскали новые ходы, а сам занялся допросом тех сотрудников тайной полиции, что оказались под рукой, то есть в тюрьме. Я особо не церемонился, так что те, кто пережил допрос, с превеликой радостью выложили все, что знали. В ночь, когда похитили королеву, в подземных ходах жизнь била ключом. Дипломаты, осажденные в кинезганской посольстве, были осведомлены о заговоре и отлично понимали, что, едва станет известно о похищении, как мы тут же разнесем их посольство по камушку. Они пытались было удрать потайными ходами, но я уже успел расставить своих людей в этих крысиных норах. Возни было немало, однако мы перебили либо схватили почти всех посольских. Сам посол остался в живых, и я позволил ему любоваться тем, как я допрашиваю его помощников. Я весьма привязан к королеве Элане, а потому не стал с ними нежничать. — Кааладор покосился на Сефрению. — Не думаю, что мне следует входить в подробности.
— Благодарю, — пробормотала Сефрения.
— Посол, как выяснилось, знал не так уж и много, — виновато продолжал Кааладор, — но все-таки рассказал мне, что Скарпа и его дружки отсюда направились на юг — что может быть уловкой, а может быть и нет. Его величество приказал закрыть порты Микка и Сарант и выслал на дорогу вдоль берега моря атанские патрули из Тосы — просто так, на всякий случай. До сих пор еще ничего не обнаружили, так что Скарпа либо опередил нас, либо затаился где-то в укромном местечке.
Открылась дверь, и вошел мрачный, как туча, Кринг.
— Ты снял с нее цепи? — спросил Тиниен.
— Сейчас это было бы неразумно, друг Тиниен. Она считает себя виновной в похищении королевы. Она хочет убить себя. Я убрал из комнаты все острое, но, думаю, снимать с нее цепи все еще рановато.
— А ты отобрал у нее ложку? — поинтересовался Телэн.
Глаза Кринга округлились.
— Боже милостивый! — выдохнул он и опрометью бросился к двери.
— Если бы он только кричал на нас или колотил кулаками в стену, или еще что-нибудь в том же роде, — шепотом говорил Берит Халэду на следующее утро, когда все они вновь собрались в синей гостиной. — Так нет же — сидит, и все.
— Спархок не выставляет своих чувств напоказ, — ответил Халэд.
— Но ведь мы говорим о его жене,Халэд! А он сидит точно неживой. Он что — вообще ничего не чувствует?
— Разумеется чувствует, только не желает вытаскивать свои чувства на свет Божий и размахивать ими, точно флагом, перед нашим носом. Сейчас для него куда важнее не чувствовать, а думать. Он слушает и сопоставляет, а свои чувства сберегает до той минуты, когда сможет добраться до Скарпы.
Спархок сидел в кресле, держа на коленях дочь. Упорно разглядывая пол, он рассеянно гладил кошку принцессы Данаи.
Лорд Вэнион рассказывал императору и остальным о Клаале и о том, как будут располагаться их силы: тролли в Тамульских горах на юге Тамула, атаны — в Сарне, пелои Тикуме — в Самаре.
Флейта молча сидела на коленях у Сефрении, и Берит лишь сейчас заметил то, что прежде не приходило ему в голову. Он взглянул на принцессу Данаю, затем — на Богиню-Дитя. Девочки были внешне почти одного возраста и отчего-то были удивительно похожи и лицом, и манерой держаться.
Присутствие Богини-Дитя производило странное воздействие на императора Сарабиана. Блестящий и сумасбродный правитель Дарезии словно лишился дара речи и не сводил с нее ошеломленных, широко раскрытых глаз. Он был бледен и явно не слышал ни слова из того, что рассказывал лорд Вэнион.
Наконец Афраэль резко повернулась и уставилась на него таким же пристальным взглядом.
Император от неожиданности отпрянул.
— Сарабиан, разве твоя мама не учила тебя, что таращиться невежливо? — осведомилась она.
— Веди себя прилично, — шикнула на нее Сефрения.
— Он должен слушать, а не глазеть на меня. Если мне захочется обожания, я заведу себе щенка.
— Прости меня, Божественная Афраэль, — извинился император. — Меня нечасто посещают боги. — Он пристальнее взглянул на девочку. — Может быть, я некстати заговорил об этом, но ты очень похожа на дочь принца Спархока. Ты знакома с ее высочеством?
Спархок резко вскинул голову, и в его глазах появилось странное, почти паническое выражение.
— Нет, — ответила Афраэль, — думаю, что нет. — Она поглядела на принцессу, сидевшую со Спархоком в другом углу комнаты. Берит заметил, что во взгляде Сефрении тоже появилось нечто, похожее на панику, когда Флейта соскользнула с ее колен и через всю комнату направилась к креслу Спархока.
— Привет, Даная, — небрежно произнесла Богиня-Дитя.
— Привет, Афраэль, — почти тем же тоном отозвалась принцесса. — Ты намерена что-нибудь предпринять, чтобы вернуть мою маму?
— Я обдумываю это. Постарайся, чтобы твой отец не слишком выходил из себя. От него не будет толку, если он разлетится на мелкие кусочки, а нам придется собирать его заново.
— Я знаю. Сделаю все, что смогу. Хочешь подержать мою кошку?
Флейта взглянула на Мурр. В глазах кошки был беспредельный ужас.
— Думаю, я ей не нравлюсь, — покачала она головой.
— Я позабочусь об отце, — заверила Даная маленькую богиню, — а ты займись всеми остальными.
— Ладно. — Афраэль помолчала. — Я думаю, мы с тобой поладим. Ты не против, если я время от времени буду заглядывать в гости?
— Сколько угодно, Афраэль.
Происходило что-то в высшей степени странное. Берит не видел ничего необычного в этом разговоре двух девочек, но по лицам Спархока и Сефрении ясно было, что они очень встревожены. Берит как бы невзначай огляделся. Все собравшиеся наблюдали за беседой с легкими снисходительными улыбками — все, кроме лорда Вэниона и анары Ксанетии. В ихлицах было то же напряжение, что и у Спархока и Сефрении. Сейчас в этой гостиной явно произошло что-то невероятное, но Берит и под страхом смерти не мог бы понять, что именно.
— Думаю, что нам не следует отвергать и такой возможности, — мрачно проговорил Оскайн. — Баронесса Мелидира не раз уже доказывала нам, сколь проницателен ее ум.
— Благодарю вас, ваше превосходительство, — сладким голосом отозвалась Мелидира.
— Я говорю это вовсе не комплимента ради, — хладнокровно отозвался он. — В данном случае мы можем полагаться только на ваш ум и сообразительность. Вы видели Скарпу, а мы нет. Вы уверены, что он сумасшедший?
— О да, ваше превосходительство, самый настоящий сумасшедший, и меня убедило в этом не только егоповедение. Крегер и остальные обращались с ним, как с живой коброй. Они до судорог боятся его.
— Это сходится с кое-какими сообщениями, которые я получал от арджунских воров, — прибавил Кааладор. — Когда речь идет о сумасшедших, никогда не обходится без преувеличений, однако в каждом донесении из Арджуны повторялось, что Скарпа спятил.
— Кааладор, ты выбрал странный способ успокоить нас со Спархоком, — с досадой заметил Келтэн. — Ты подтверждаешь, что женщины, которых мы любим, в руках безумца. От него ведь всего можно ожидать.
— Возможно, дело не так уж плохо, сэр Келтэн, — сказал Оскайн. — Если Скарпа сумасшедший, вполне возможно, что это похищение — целиком егоидея. В этом случае выход у нас совсем простой. Принц Спархок последует указаниям, которые он получит в письме, и, когда появится Скарпа с королевой Эланой и Алиэн, его высочество попросту вручит ему Беллиом. Все мы знаем, что будет со Скарпой, едва он прикоснется к Беллиому.
— Оскайн, — покачал головой Сарабиан, — ты равняешь безумие со слабоумием, а на самом деле это совсем не так. Заласта знает, что кольца могли бы защитить его, если бы ему удалось когда-нибудь заполучить в свои руки Беллиом, а что известно Заласте, то почти неизбежно должно быть известно и Скарпе. Он потребует кольца, прежде чем коснуться камня.
— Стало быть, есть три варианта объяснения происходящего, — заключил патриарх Эмбан. — Либо Киргон надоумил Заласту устроить похищение, либо Заласта додумался до этого сам, либо же Скарпа настолько спятил, что полагает, будто сможет безо всякой подготовки схватить Беллиом и отдавать ему приказы.
— Есть и еще один вариант, ваша светлость, — заметил Улаф. — Быть может, в дело уже вступил Клааль, и именно таким образом он пытается вынудить Беллиом явиться к немудля привычного поединка.
— Какой прок сейчас рассуждать обо всем этом? — спросил вдруг Спархок. — Мы все равно не узнаем, кто стоит за похищением, покуда не увидим, кто именно явится совершать обмен.
— У нас должно быть наготове несколько планов, принц Спархок, — пояснил Оскайн. — Нам следует обдумать свои действия в каждом возможном случае, чтобы знать, что делать.
— Я уже знаю, что буду делать, ваше превосходительство, — угрюмо отозвался Спархок.
— Пока что мы не можем сделать ничего, — чуть поспешнее, чем следовало, вмешался Вэнион. — Все, что нам остается, — ждать следующего послания.
— Верно, — согласился Улаф. — Крегер собирался дать Спархоку указания, а по этим указаниям нам, быть может, удастся понять, кто же на самом деле стоит за похищением.
— Ты ведь тоже это заметил, верно? — спросил Берит у Халэда вечером, когда они готовились ко сну.
— Что именно заметил?
— Не притворяйся, Халэд. Ты замечаешь все, что происходит вокруг. От тебя ничто не ускользнет. Спархок и Сефрения вели себя очень странно во время разговора Флейты и Данаи.
— Ну да, — хладнокровно согласился Халэд. — И что из того?
— Тебе совсем не хочется знать почему?
— А тебе не приходило в голову, что это «почему» нас совсем не касается?
Берит пропустил эти слова мимо ушей.
— Ты заметил, как похожи эти девочки?
— Ты у нас знаток девочек. — Берит вспыхнул до корней волос и мысленно выругал себя за это. — Это ведь ни для кого не секрет, — продолжал Халэд. — Императрица Элисун — человек откровенный. Она не таит своих чувств — точно так же, как не скрывает сам знаешь что.
— Она хорошая женщина, — поспешил вступиться за нее Берит. — Просто она, как и все валезийцы, не привыкла соблюдать наши нравственные правила. Они просто не знают, что такое верность.
— Я ее и не осуждаю. Если ее поведение не заботит ее мужа, с какой стати оно должно заботить меня? Не забудь, что я сельский парень, а у нас на подобные вещи смотрят трезво. Просто на твоем месте, Берит, я не привязывался бы к ней слишком сильно. Со временем ее внимание может обратиться на кого-то другого.
— Это уже случилось, — ответил Берит. — Однако она не хочет прекращать нашу дружбу. Она намерена дарить дружелюбием меня и его —а также полдюжины других, о которых она не упоминала прежде.
— Миру нужно побольше дружелюбия, Берит, — ухмыльнулся Халэд. — Войн было бы куда меньше, если бы люди умели дружить.
Следующее письмо Крегера прибыло через два дня, и к нему был приложен еще один локон Эланы. Отчего-то Берита приводила в ярость одна мысль о том, что старый пьянчуга измывается над золотистыми волосами его королевы. Вэнион вновь прочел письмо вслух, покуда Спархок молча сидел в отдалении от всех, бережно сжимая в пальцах прядь волос жены.
«Спархок, старина! — начиналось письмо. — Ты ведь не против, если я буду называть тебя так? Мне всегда нравилось, как Мартэл подобным образом отбрасывал формальности, когда дело шло так, как он задумал. Пожалуй, это единственное,что меня в нем восхищало.
Довольно теплых воспоминаний. Тебе предстоит совершить путешествие, Спархок. Мы хотим, чтобы ты взял своего оруженосца и обычным путем по суше отправился в Бересу, город в Юго-Восточной Арджуне. За вами будут наблюдать, так что не прибегай ни к каким уловкам, не веди за собой Келтэна и прочих своих обезьян, не прихвати в кармане Сефрению в виде мышки или блохи и ни в коем случае не используй Беллиом — даже для того, чтобы развести костер. Я знаю, старина, что мы можем положиться на твое здравомыслие, ибо в противном случае ты никогда не увидишь Элану живой.
С тобой всегда приятно поболтать, Спархок, особенно если учесть, что на сей раз руки связаны у тебя.Впрочем, довольно тратить время попусту. Возьми Халэда и Беллиом и отправляйся в Бересу. Там ты получишь дальнейшие указания. С любовью — Крегер».
Они говорили, говорили и говорили, и каждое «быть может», «возможно», «вероятно» или «с другой стороны» заставляло Спархока сильнее стискивать зубы. Все это были бесплодные рассуждения, чистой воды догадки, которые двигались по кругу и не приводили к цели. Он сидел в стороне от остальных, сжимая в пальцах бледно-золотистый локон, и волосы, как живые, с неясностью обвивали его пальцы.
Конечно же, во всем был виноват он сам. Ему не следовало разрешать Элане отправляться в Дарезию. Впрочем, дело было не только в этом. Элане всегда грозила опасность, и все из-за него — из-за того, что он Анакха. Ксанетия говорила, что Анакха непобедим, но она ошибалась. Анакха был так же уязвим, как всякий женатый мужчина. Женившись на Элане, он тотчас подверг ее опасности, опасности, которая будет существовать, покуда она жива.
Ему вообще не следовало жениться на ней. Конечно, он любил ее, но разве можно было из любви подвергать ее опасности? Спархок мысленно проклинал свою слабость, которая помешала ему отвергнуть эту нелепую идею, едва Элана заговорила о ней впервые. Он солдат, а солдатам нельзя жениться — особенно немолодым, покрытым шрамами ветеранам, у которых за плечами слишком много лет и слишком много битв и которые успели обзавестись таким количеством врагов. Может быть, он — старый эгоистичный дурак? Отвратительный престарелый развратник, который поспешил воспользоваться ослеплением влюбленной молоденькой девушки? Элана объявила, что умрет, если он ответит ей отказом, но Спархок-то знал, что этого не случится. Люди умирают от меча или от старости — но не от любви. Ему следовало рассмеяться ей в лицо и отвергнуть ее нелепый приказ. Потом он устроил бы ей подходящий брак — подобрал бы ей в мужья какого-нибудь молодого красивого дворянина с хорошими манерами и более безопасным занятием. Если бы он сделал это, сейчас Элана была бы в Симмуре, а не в руках безумцев, колдунов-отступников и чужих богов, для которых ее жизнь не значит ровным счетом ничего.
А они все говорят, говорят, говорят. Что проку тратить слова? Выбора все равно нет. Спархок исполнит все указания, потому что от этого зависит жизнь Эланы. Остальные, конечно, станут спорить с ним, и эти споры только выведут его из себя. Самое лучшее, пожалуй, взять Беллиом и Халэда и потихоньку ускользнуть из Материона, не давая им шанса свести его с ума бессмысленной болтовней.
Точно свежий весенний ветерок коснулся его щеки, и что-то мягко ткнулось в ладонь, оторвав его от мрачных мыслей.
— Не своей волей прерываю я твои размышления, о сэр рыцарь, — проговорила, извиняясь, белая лань, — однако нее хозяйка моя желает говорить с тобою.
Спархок дернулся, изумленно озираясь. Он уже не сидел в синей гостиной, в Материоне, и голоса друзей растаяли, сменившись негромким шорохом волн, набегающих на золотистый песок. Его кресло стояло на мраморном полу храма Афраэли на зеленом островке, что драгоценным изумрудом лежал посреди моря. Мягкий ветерок веял под радужным небом, и древние дубы, окружавшие белоснежный храм, тихо шелестели.
— Ты позабыл меня, — упрекнула Спархока кроткая белая лань, и в ее влажных глазах блеснула печаль.
— Никогда я не позабуду тебя, — ответил он. — Я всегда буду помнить тебя, о нежное созданье, ибо я люблю тебя всей душой, как полюбил с первой нашей встречи. — Цветистые слова сами, непрошеные, срывались с его губ.
Белая лань счастливо вздохнула и положила ему на колени белоснежную головку. Спархок погладил ее белую выгнутую шею и огляделся.
Богиня-Дитя, облаченная в белое и окруженная сияющим нимбом, как ни в чем не бывало сидела на ветке ближайшего дуба. Она поднесла к губам свирель и извлекла из нее коротенькую, почти насмешливую трель.
— Что ты затеяла, Афраэль? — окликнул ее Спархок, умышленно отбрасывая изысканные слова, которые так и просились на язык.
— Я подумала, что тебе захочется поговорить, — ответила она, опуская свирель. — Тебе нужно время для самоуничижения? Может быть, дать тебе хлыст, чтобы ты мог всласть себя побичевать? Спешить некуда, отец. Это мгновение будет длиться столько, сколько я захочу. — Она вытянула испачканную травяным соком ножку, ступила в пустоту и хладнокровно спустилась по несуществующей лестнице на мраморный пол храма. Усевшись на пол, она скрестила ноги и вновь поднесла к губам свирель. — Надеюсь, музыка не будет помехой твоим мрачным размышлениям?
— Чем ты, по-твоему, занимаешься? — сердито спросил он.
Афраэль пожала плечами.
— Тебе отчего-то хочется наложить на себя епитимью, а времени на это у нас нет. Я не была бы богиней, если бы не могла исполнять одновременно несколько желаний, не так ли?.. Сыграть твою любимую мелодию?
— Ты что, шутишь?
— Ничуть. — Она извлекла из свирели новую трель. Мгновение Спархок свирепо смотрел на нее, затем сдался.
— Мы можем поговорить?
— Ты уже пришел в себя? Так скоро? Поразительно.
Он обвел взглядом остров.
— Где находится это место? — с любопытством спросил он.
Богиня-Дитя пожала плечами.
— Там, где я захочу. Я повсюду ношу его с собой. Неужели ты всерьез помышлял об этом, Спархок? Ты и вправду собирался схватить Беллиом, взять за шиворот Халэда, вскочить на спину Фарэна и помчаться разом во все стороны света?
— Вэнион и остальные только говорят и говорят, Афраэль, а разговоры ни к чему не ведут.
— Ты посоветовался с Беллиомом об этой своей блестящей идее?
— Это мнерешать, Афраэль. Элана — мояжена.
— Какой ты храбрый, Спархок. Ты принимаешь решение, касающееся Беллиома, даже не спросив совета у него самого. Отец, пусть тебя не обманывает его вежливость. Она — всего лишь следствие архаической речи. Беллиом не станет делать ничего, что сочтет неверным, как бы сильно ты ни жалел себя, а если ты будешь упорствовать, ему, чего доброго, вздумается сотворить новое солнце — в шести дюймах от твоего сердца.
— У меня есть кольца, Афраэль. Приказы отдаю я.
Афраэль расхохоталась ему в лицо.
— Спархок, неужели ты и впрямьверишь, что кольца что-то значат? У них нет никакой власти над Беллиомом. Это была лишь уловка, скрывавшая то, что он обладает разумом, — а также волей и собственными целями. Если он не захочет подчиняться кольцам, он не подчинится, и дело с концом.
— Тогда зачем же ему нужен я?
— Потому что ты необходимость, Спархок, — как ветер, прилив или дождь. Ты так же необходим, как Беллиом или Клааль — или я, кстати. Когда-нибудь мы с тобой вернемся сюда и будем долго беседовать о том, что такое необходимость, но сейчас у нас маловато времени для такого разговора.
— А это твое вчерашнее виртуозное представление тоже было необходимо? Мир перевернулся бы, если бы ты прилюдно не поговорила сама с собой?
— То, что я сделала вчера, отец, было не необходимо, но полезно. Я есть то, что я есть, и я не могу изменить этого. Когда я прохожу через воплощения, поблизости обычно оказываются люди, которые знают обеих девочек, и они начинают примечать сходство между нами. Я всегда стараюсь, чтобы девочки встретились прилюдно. Это избавляет от утомительных вопросов и нежеланных подозрений.
— Ты знаешь, что испугала Мурр? Она кивнула.
— Я это улажу. С животными всегда возникают трудности. Они видят меня настоящую сквозь все мои личины, потому что смотрят на нас совсем не так, как мы друг на друга.
Спархок вздохнул.
— Что мне делать, Афраэль?
— Я надеялась, что пребывание здесь приведет тебя в чувство. Именно так обычно и действует остановка в реальности.
Спархок поглядел на ее личное, окрашенное во все цвета радуги небо.
— Вот этои есть твое представление о реальности?
— Тебе не нравится моя реальность?
— Здесь чудесно, — заверил он, рассеянно поглаживая шею белой лани, — но ведь это же только сон.
— Ты в этом уверен, Спархок? Ты действительно уверен в том, что этоместо — не реальность, а мир, в котором ты живешь, — не сон?
— Перестань. У меня от таких речей голова раскалывается. Что же мне делать?
— Я бы сказала, что прежде всего тебе предстоит долгий разговор с Беллиомом. Твое уныние и деспотические намерения немало встревожили его.
— Хорошо, а что же потом?
— До этого я еще не дошла. — Афраэль одарила его лукавой усмешкой. — Однако я работаю над этим, дорогуша.
— Все будет хорошо, Келтэн, — сказал Спархок, ласково положив руку на плечо измученного друга.
Келтэн поднял на него безнадежно несчастный взгляд.
— Ты уверен?
— С ними не случится ничего плохого, если мы сумеем держать себя в руках. Когда я вернулся из Рендора, Элане грозила еще большая опасность, однако же мы справились и с ней, верно?
— Должно быть, ты прав. — Келтэн выпрямился в кресле и одернул синий камзол. Лицо его было мрачно. — Я собираюсь отыскать кой-кого и сделать им очень-очень больно, — объявил он.
— Не возражаешь, если я составлю тебе компанию?
— Можешь мне помочь, если пожелаешь. — Келтэн сосредоточенно потер щеку. — Я тут вот о чем подумал. Ты понимаешь, что, если ты последуешь указаниям Крегера, он сможет еще год, если не больше, гонять тебя по всей Дарезии из конца в конец?
— А разве у меня есть выбор? Они будут следить за мной.
— Пусть себе следят. Помнишь, как мы познакомились с Беритом?
— Он был послушником в орденском замке в Симмуре.
— Но не тогда, когда яего впервые увидел. Я возвращался из изгнания в Ламорканде и заехал в придорожную таверну в окрестностях Симмура. Там был Берит в твоих доспехах, и с ним Кьюрик. Я знал тебя с детских лет, и даже я не сумел сообразить, что это не ты. Если даже я принял его за тебя, то уж Крегеровы соглядатаи ошибутся наверняка. Возможно кому-то и придется изъездить всю Дарезию, так пусть это будет Берит, а у нас с тобой найдутся дела поважнее.
— Это лучшая идея из всех, что я слышал до сих пор, — проговорил потрясенный Спархок и обернулся к остальным. — Могу я вам кое-что сказать? — Все резко и встревоженно обернулись к нему. — Пора приниматься за работу, — продолжал Спархок. — Келтэн только что напомнил мне, что в прошлом мы уже использовали сэра Берита в качестве приманки. Мы с Беритом сложены почти одинаково, и мои доспехи ему более или менее подходят, а если он опустит забрало, никто и не заподозрит, что он — не я. Если он вновь согласится изображать старого служаку, потрепанного временем, мы сумеем подготовить для Крегера и его дружков парочку неприятных сюрпризов.
— Меня не надо просить, Спархок, — сказал Берит. — Я согласен.
— Ты бы хоть разузнал подробности, Берит, прежде чем вызываться добровольцем, — страдальчески проговорил Халэд.
— Помнится, твой отец говаривал то же самое, — усмехнулся Берит.
— Что ж ты его не слушал?
— Весьма любопытный план, принц Спархок, — с сомнением проговорил Оскайн, — однако же крайне опасный.
— Я не боюсь, ваше превосходительство, — возразил Берит.
— Я имел в виду не опасность, которая грозит вам,молодой сэр. Я говорю об опасности для королевы Эланы. Стоит кому-то распознать вашу личину — и… — Оскайн красноречиво развел руками.
— Стало быть, мы должны сделать так, чтобы никто не сумел ее распознать, — сказала Сефрения.
— Но, Сефрения, — возразил Сарабиан, — он же не может все время держать забрало опущенным.
— Думаю, ему и не придется. — Сефрения задумчиво взглянула на Ксанетию. — Достаточно ли мы уже доверяем друг другу, дорогая сестра? Я говорю о чем-то большем, нежели то, что мы делали до сих пор.
— С величайшим вниманием выслушаю я твои слова, сестра моя.
— Дэльфийская магия направлена главным образом вовнутрь, не так ли? — Ксанетия кивнула. — Вероятно потому никто и не может обнаружить ее. Стирикская магия — совсем другое дело. Мы изменяем то, что вокруг нас, поэтому наша магия направлена наружу. В данном случае ни то ни другое не сработало бы, но если бы мы объединили наши усилия… — Она не закончила фразу.
— Интересная мысль, — пробормотала Афраэль.
— Я что-то ничего не понял, — признался Вэнион.
— Мы с анарой намерены поставить опыт, — пояснила Сефрения, — и если то, что я задумала, удастся, мы сделаем Берита настолько похожим на Спархока, что они смогут бриться друг перед другом, как перед зеркалом.
— Покуда каждая из нас в точности знает, что делает другая, это будет не так уж и трудно, — заверила Сефрения Спархока, когда позже он и Берит присоединились к Вэниону и анаре Ксанетии, дожидавшимся их в комнате, которую Сефрения разделяла с Вэнионом.
— Ты уверена, что у вас все получится? — с сомнением спросил он.
— Они никогда прежде этого не делали, Спархок, — напомнил ему Вэнион, — откуда же взяться полной уверенности?
— Звучит не слишком многообещающе. Лицо у меня так себе, но ведь другого-то не будет.
— Ни тебе, Анакха, ниже юному сэру Бериту не грозит опасность, — сказала Ксанетия. — В давние времена случалось порой, что моим соплеменникам необходимо было покинуть потаенную нашу долину и странствовать среди обычных людей. Посредством сего заклинания и скрывали мы истинную нашу сущность.
— Я сейчас объясню тебе, как это будет, — сказала Сефрения. — Вначале Ксанетия наложит дэльфийское заклинание, которое должно запечатлеть твои черты на ее собственном лице, но в тот миг, когда она выпустит свое заклинание,я выпущу свое,стирикское, и оно отклонит заклинание Ксанетии на Берита.
— А разве все стирики в Материоне не услышат, как ты выпустишь заклинание? — спросил Спархок.
— В том-то и прелесть, — сказала Афраэль, — что изначальное заклинание творит Ксанетия, а дэльфийскую магию почуять невозможно. Сам Киргон мог бы сидеть в соседней комнате и не услышал бы ни шороха.
— Но вы точно уверены, что это сработает?
— Есть только один способ проверить.
Спархок, конечно же, ничего не почувствовал, но он, в конце концов, был только образцом. Довольно странно было, однако, видеть, как черты лица Берита постепенно изменяются.
Когда объединенное заклинание свершилось, Спархок внимательно оглядел своего друга.
— Неужели я и вправду так выгляжу? — упавшим голосом спросил он у Вэниона.
— Я бы не сумел вас различить.
— И нос вот так перебит?
— Мы думали, ты это знаешь.
— Мне никогда не доводилось посмотреть на себя со стороны. — Спархок критически оглядел глаза Берита. — Постарайся все время щуриться, — посоветовал он. — Мои глаза видят уже не так хорошо, как прежде. С возрастом это случается.
— Я это запомню. — Даже голос Берита звучал по-другому.
— Я и в самом деле так говорю? — спросил подавленный Спархок. Вэнион кивнул. Спархок потряс головой.
— Когда видишь и слышишь себя со стороны, решительно начинаешь думать о себе хуже, — признался он и вновь взглянул на Берита. — Я ничего не почувствовал, а ты?
Берит кивнул, с трудом сглотнув.
— На что это было похоже?
— Я предпочел бы не говорить об этом. — Берит, моргая, осторожно ощупывал пальцами свое новое лицо.
— Я не могу их различить! — восхитился Келтэн, разглядывая то Спархока, то Берита.
— Так и было задумано, — пояснил Спархок.
— Который из вас ты?
— Не дурачься, Келтэн.
— Теперь, когда мы знаем, как это делается, мы сможем совершить и другие изменения, — сказала Сефрения. — Мы дадим всем вам новые лица, чтобы вы могли действовать без помех, а во дворце оставим людей с вашимилицами. Думаю, что даже после Праздника Урожая за нами еще есть кому следить, а это избавит нас от соглядатаев.
— Подробностями мы займемся позже, — сказал Вэнион. — Вначале пусть отправятся в путь Берит и Халэд. Какую дорогу обычно выбирают путешественники, когда сушей отправляются отсюда в Бересу? — Он развернул на столе карту.
— Обычно в Бересу добираются морем, — ответил Оскайн, — но если нет, пересекают полуостров и в Микке садятся на корабль, который идет через залив к материку.
— Здесь, похоже, нет никаких дорог. — Вэнион, нахмурившись, рассматривал карту.
— Эти места мало населены, лорд Вэнион, — пожал плечами Оскайн, — соляные болота и все такое прочее. Там есть несколько проселочных дорог, но на карте они не отмечены.
— Сделайте все от вас зависящее, — сказал Вэнион Бериту и Халэду. — Как только вы доберетесь до Тамульских гор, вы выйдете вот к этой дороге, которая огибает джунгли с запада.
— Я бы на вашем месте держался подальше от самих гор, Берит, — предостерег Улаф. — Там сейчас тролли.
Берит кивнул.
— Спархок, — сказал Халэд, — ты бы поговорил с Фарэном. Не думаю, чтобы его обмануло то, что у Берита твое лицо, а Бериту придется ехать на Фарэне, если мы хотим, чтобы наша маскировка выглядела убедительно.
— Я об этом забыл, — признался Спархок.
— Я так и подумал, что забудешь.
— Ну что ж, — продолжал Вэнион свои наставления молодым путешественникам, — этой дорогой вы доедете до Лидроса, а оттуда двинетесь в путь дорогой, которая огибает южную оконечность Арджуны, и доедете до самой Бересы. Такой выбор пути напрашивается сам собой, и наверняка они именно этого от вас и ожидают.
— Эта дорога не из коротких, лорд Вэнион, — заметил Халэд.
— Знаю. Очевидно, Крегер и его подручные именно этого и добивались. Если бы они спешили, то велели бы Спархоку отправиться морем.
— Спархок, — повелительно сказала Флейта, — отдай Бериту кольцо жены.
— Зачем?
— Заласта чует это кольцо, а стало быть, может учуять и Киргон, и уж навернякаего учует Клааль. Если у Берита не будет при себе кольца, изменять его внешность будет пустой тратой времени.
— Ты подвергаешь Берита и Халэда немалой опасности, — укоризненно заметила Сефрения.
— Такова уж наша служба, матушка, — пожал плечами Халэд.
— Я присмотрю за ними, — пообещала Афраэль сестре и критически взглянула на Берита. — Позови меня.
— Что?
— Заклинание, Берит, — с преувеличенным терпением пояснила она. — Я хочу быть уверена, что ты верно запомнил его.
— А-а. — Берит произнес заклинание, призывающее Афраэль, тщательно выговаривая слова и сопровождая их запутанными жестами рук.
— Ты неверно произносишь «Каджерастикон», — поправила его Афраэль.
Сефрения без особого успеха пыталась сдержать смех.
— Что в этом смешного? — спросил Телэн.
— Произношение сэра Берита вызвало кое-какие сомнения в значении этого слова, — пояснил Стрейджен.
— И что он такого сказал? — полюбопытствовал Телэн.
— Это не твое дело, — строго сказала Флейта. — Мы собрались здесь не для того, чтобы пережевывать устаревшие шутки о том, чем мальчики отличаются от девочек. Поупражняйся в произношении, Берит. А теперь — тайный зов.
— Что это такое? — шепотом спросил Итайн у Вэниона.
— Это заклинание для передачи сообщений, ваше превосходительство, — пояснил Вэнион. — Оно призывает не присутствие Богини-Дитя, а ее разум. Мы передаем ей сообщение, а уж она доставляет его по назначению.
— Не слишком ли это унизительно для Богини-Дитя? Неужели вы и в самом деле вынуждаете ее служить у вас на посылках?
— Меня это не оскорбляет, Итайн, — усмехнулась Афраэль. — В конце концов, мы живем для того, чтобы служить тем, кого любим.
Второе заклинание не вызвало у Флейты нареканий.
— Скорее всего, тебе придется чаще использовать именно тайный зов, — предостерег Берита Вэнион. — Крегер запретил Спархоку применять магию, так что лучше не творить заклинания слишком явно. Если вы получите в пути новые указания, сделай вид, что следуешь им, но сообщи обо всем Афраэли.
— Лорд Вэнион, — сказал Халэд, — теперь ведь, наверное, нет смысла обряжать его в доспехи Спархока?
— И верно, — согласился Вэнион. — Довольно будет и кольчуги, Берит. Теперь мы хотим,чтобы они видели твое лицо.
— Хорошо, мой лорд.
— Тогда отправляйтесь спать, — сказал Вэнион. — Завтра с рассветом вы тронетесь в путь.
— Только не слишком рано, — вставил Кааладор. — Чего доброго, шпики продрыхнут ваш отъезд. А кой толк напяливать на себя новую морду, ежели не перед кем в ней покрасоваться?
На следующее утро во внутреннем дворе было зябко и сыро, и редкий осенний туман нависал над сияющим городом. Спархок вывел Фарэна из конюшни.
— Будьте очень осторожны, — в который раз предостерег он двоих молодых людей в кольчугах и дорожных плащах.
— Ты об этом уже говорил, мой лорд, — напомнил Халэд. — Мы с Беритом, знаешь ли, не глухие.
— Тебе лучше забыть это имя, Халэд, — критически заметил Спархок. — Одна случайная оговорка может обойтись нам очень дорого.
— Я это запомню.
— Тебе нужны деньги?
— Я уж думал, ты никогда об этом не спросишь.
— Ты такой же, как твой отец. — Спархок вынул из-за пояса кошелек и передал его оруженосцу. Затем он крепко взял Фарэна за подбородок и прямо взглянул в глаза чалого.
— Я хочу, чтобы ты отправился с Беритом, Фарэн, — проговорил он. — Веди себя так, будто Берит — это я. Фарэн пряднул ушами и отвел глаза.
— Не отвлекайся, — резко сказал Спархок. — Это важно.
Фарэн шумно вздохнул.
— Он отлично понимает, о чем ты говоришь, Спархок, — заметил Халэд. — Он не тупица — просто злюка. Спархок передал поводья Бериту.
— Да, кстати, — припомнил он, — нам понадобится пароль. У нас ведь тоже будут другие лица, так что при встрече вы можете и не узнать нас. Придумайте что-нибудь, что не бросается в глаза.
Они задумались.
— Может быть, «стриженый барашек»? — предложил Берит. — Эти слова не так трудно вставить в разговор, и мы уже использовали их прежде.
Спархок вдруг вспомнил Ульсима, «любимого ученика святого Эрашама», стоящего на груде камней с арбалетным болтом Кьюрика во лбу и застывшими на губах словами «стриженый барашек».
— Очень хорошо, Берит… то есть сэр Спархок. Мы все помним эти слова. А теперь трогайтесь в путь. Они кивнули и вскочили в седла.
— Удачи вам, — сказал Спархок.
— Тебе тоже, мой лорд, — ответил Халэд. Затем они тронули коней и шагом направились к подъемному мосту.
— Все, что нам пока достоверно известно, — это название «Береса», — несколько позже задумчиво говорил Сарабиан. — Послание Крегера гласит, что именно там Спархок должен получить дальнейшие указания.
— Это может быть уловка, ваше величество, — заметил Итайн. — Обмен может произойти когда угодно и где угодно. Возможно именно по этой причине в письме особо напирали на то, чтобы отправляться в Бересу сушей.
— Это верно, — поддержал его Кааладор. — С тем же успехом Скарпа и Заласта могут ждать на западном берегу Миккейского залива, чтобы совершить обмен, прямо там.
— Похоже, нам предстоят немалые хлопоты, — заметил Телэн. — Почему бы Спархоку не спасти королеву с помощью Беллиома? Беллиом мог бы переправить ее сюда прежде, чем Скарпа сообразит, что она исчезла.
— Нет, — покачала головой Афраэль, — Беллиом не в силах сделать этого, точно так же, как и я.
— Почему?
— Потому что мы не знаем, гдеона, — и не можем начать поиски, потому что нас сразу учуют.
— А-а. Я этого не знал.
Афраэль закатила глаза к потолку.
— Мужчины! — вздохнула она.
— Элана проявила большую находчивость, передав свое кольцо Мелидире, — заметила Сефрения, — однако, если бы кольцо осталось при ней, ее куда легче было бы отыскать.
— Сомневаюсь, любовь моя, — возразил Вэнион. — Заласта, как никто другой, знает, что кольца можно выследить. Если бы кольцо осталось у Эланы, Скарпа первым делом отдал бы его Крегеру или Элрону и отправил бы их на другой конец света.
— Ты полагаешь, что Заласта причастен к похищению, — не сдавалась она. — Однако есть вероятность, что Скарпа действовал сам по себе.
— Всегда лучше переоценить противника, — пожал он плечами. — Если в похищении замешаны Заласта и Киргон, это ухудшает наше положение. Если же это дело рук одного Скарпы, справиться с ним будет относительно легко.
— Но только послетого, как Элана и Алиэн окажутся в безопасности, — вставил Спархок.
— Это само собой разумеется, — согласился Вэнион.
— Стало быть все зависит от того, когда состоится обмен, — заключил Сарабиан. — Мы можем готовиться к чему угодно, однако ничего путного не сможем сделать до той минуты, когда Скарпа предъявит Элану.
— А это значит, что мы должны держаться поближе к Халэду и Бериту, — прибавил Тиниен.
— Нет, — покачала головой Афраэль. — Вы только все испортите, если будете следовать за ними по пятам. Предоставьте это мне.Я не ношу доспехов, и ничей нос не учует меня за тысячу шагов. Итайн прав. Обмен может состояться когда угодно. Едва Скарпа явится с Эланой и Алиэн, я дам знать об этом Спархоку, и Беллиом перенесет его — с кинжалом наготове — прямо на голову Скарпе. Потом мы вернем наших дам и снова будем хозяевами положения.
— И это возвращает нас к чисто военным делам, — глубокомысленно заметил патриарх Эмбан. — Думаю, нам стоит послать весточку Комьеру и Бергстену. Рыцари церкви понадобятся нам в Кинезге и Арджуне — а не в Эдоме, Астеле или здесь, в Материоне. Пусть они повернут на юго-восток после того, как спустятся с Земохских гор. У нас будут атаны в Сарне, восточные пелои и рыцари церкви в Самаре, тролли в Тамульских горах, да еще Комьер и Бергстен — на западе пустыни Кинезга. Мы сожмем земли киргаев в кулаке, как лимон.
— И посмотрим, какие там внутри зернышки, — мрачно добавил Келтэн.
Патриарх Эмбан, первый секретарь Церкви Чиреллоса, превыше всего на свете обожал составлять списки. Какая бы ни обсуждалась тема, толстый маленький церковник тотчас привычно принимался за список. Почти в каждом обсуждении наступает минута, когда все улажено и собеседники начинают повторно обсуждать различные мелочи. Именно в такую минуту патриарх Эмбан неумолимо извлекал на свет свой список.
— Итак, — сказал он тоном, каким всегда подводил итоги, — Спархок отправляется морем в Бересу вместе с милордом Стрейдженом и молодым господином Телэном.
— Так он раньше окажется на месте, ваша светлость, в случае, если Бериту и Халэду действительно придется ехать до самой Бересы, — подтвердил Вэнион. — А у Стрейджена и Телэна есть связи с ворами Бересы, так что они наверняка сумеют выяснить, есть ли в городе кто чужой.
Эмбан сверился со своим списком.
— Далее. Сэр Келтэн, сэр Бевьер и мастер Кааладор отплывают на другом корабле на юг и отправляются в джунгли Арджуны.
Кааладор кивнул.
— У меня в Дэле есть приятель, который связан с шайками, орудующими в джунглях, — сказал он. — Мы присоединимся к такой шайке, так что сможем следить за Натайосом, и дадим вам знать, если войско Скарпы придет в движение.
— Верно. — Эмбан снова сверился со списком. — Далее. Сэр Улаф и сэр Тиниен отправляются в Тамульские горы, чтобы поддерживать связь с троллями. — Он сдвинул брови. — Почему именно Тиниен? Он ведь не говорит на языке троллей.
— Мы с Тиниеном неплохо ладим, — проворчал Улаф, — а мне будет чертовски одиноко, если не с кем будет поболтать, кроме троллей. Вы не представляете, ваша светлость, как тяжело торчать одному в обществе троллей.
— Как пожелаешь, сэр Улаф, — пожал плечами Эмбан. — Далее, Сефрения и анара Ксанетия отправятся в Дэльфиус, чтобы известить анари Кедона о последних событиях и рассказать ему, что мы намерены сделать.
— И постараться установить мир между Стирикумом и дэльфами, — добавила Сефрения. Эмбан сверился с очередным пунктом.
— Лорд Вэнион, королева Бетуана, посол Итайн и доми Кринг с пятью тысячами рыцарей отправятся в Западный Тамул и присоединятся к силам, которые уже расположены в Самаре и Сарне. — А где доми Кринг? — спросила Бетуана, озираясь в поисках низкорослого пелоя.
— Он охраняет Миртаи, — сказала принцесса Даная. — Он все еще опасается, что она вновь попытается убить себя.
— Здесь могут возникнуть трудности, — заметил Бевьер. — При таких обстоятельствах Кринг, вероятно, не захочет покинуть Материон.
— Мы сумеем, если придется, обойтись и без него, — сказал Вэнион. — Я и сам смогу договориться с Тикуме. С Крингом, конечно, легче, но я постараюсь справиться и без него, если он считает, что Миртаи может наделать глупостей.
Эмбан кивнул.
— Император Сарабиан, министр иностранных дел Оскайн и я остаемся в Материоне, так сказать, на посту, а Богиня-Дитя будет поддерживать между нами связь. Я ничего не упустил?
— А что делать мне, Эмбан? — сладким голоском осведомилась принцесса Даная.
— Вы, ваше высочество, останетесь с нами в Материоне, — ответил Эмбан, — и будете озарять тусклое уныние наших дней и ночей солнцем своей улыбки.
— Вы смеетесь надо мной, ваша светлость.
— Конечно нет, принцесса.
Сказать, что Миртаи несчастна, было бы величайшим преуменьшением. Она была закована в цепи, когда Кринг с безнадежным видом ввел ее в гостиную.
— Она не слышит ни единого моего слова, — с грустью сообщил доми. — Мне кажется, она забыла даже о том, что мы обручены.
Золотокожая великанша, ни на кого не взглянув, опустилась на пол, всем своим видом выражая крайнее горе.
— Она подвела свою хозяйку, — пожала плечами Бетуана. — Она должна отомстить или умереть.
— Не совсем так, ваше величество, — твердо сказала дочь Спархока, соскользнув с кресла в углу комнаты, откуда наблюдала на происходящим. Она уложила Ролло в одном углу кресла, Мурр — в другом и подошла к Миртаи с деловитым выражением на личике.
— Атана Миртаи, — резко сказала она, — встань с пола.
Миртаи мрачно взглянула на нее и медленно поднялась, позвякивая цепями.
— В отсутствие моей матери королева — я, — объявила Даная.
Спархок моргнул.
— Ты не Элана, — сказала Миртаи.
— Я и не претендую на это. Я говорю с точки зрения закона. Сарабиан, разве это не так? Ведь пока нет моей матери, ее власть принадлежит мне?
— Ну… юридически, я полагаю…
— Черта с два — юридически! Я — наследница королевы Эланы. Пока она не вернется, я занимаю ее место. Это значит, что все, чем владеет она, временно принадлежит мне: трон, корона, драгоценности и —рабыня.
— Я бы не хотел спорить с ней в суде, — признался Эмбан.
— Благодарю, ваша светлость, — отозвалась Даная. — Ну что ж, атана Миртаи, ты слышала все. Теперь ты принадлежишь мне.
Миртаи одарила ее мрачным взглядом.
— Нечего так на меня смотреть! — прикрикнула Даная. — Слушай меня внимательно. Я — твоя хозяйка, и я запрещаю тебе убивать себя. Я также запрещаю тебе убегать отсюда. Ты останешься здесь, со мной и Мелидирой, и будешь охранять нас. Ты подвела мою мать. Не подведи меня.
Миртаи остолбенела и вдруг яростным рывком разорвала цепи, сковывавшие ее запястья.
— Как прикажете, ваше величество, — процедила она, яростно сверкая глазами.
Даная с самодовольной улыбкой оглядела остальных.
— Вот видите, — сказала она, — это было не так уж и трудно.
О небольшом каботажном грузовом суденышке с протекающим днищем и заплатанными парусами никак нельзя было сказать, что оно «скользит по волнам». Берит и Халэд, в кольчугах и дорожных плащах, стояли на носу, глядя на свинцовую гладь Миккейского залива, по которому, переваливаясь, ковыляло жалкое подобие корабля.
— Это не берег там, впереди? — с надеждой спросил Берит.
Халэд, прищурясь, вгляделся в даль неспокойного моря.
— Нет, только тучи. Мы не слишком быстро плывем, мой лорд. Боюсь, сегодня нам берега не видать. — Он огляделся и понизил голос: — Будь настороже после захода солнца. Команда этого корыта набрана из портовых отбросов, да и капитан не лучше. Думаю, сегодня ночью нам лучше спать по очереди.
Берит искоса глянул на сброд, слонявшийся по палубе.
— Был бы у меня топор… — с сожалением пробормотал он.
— Не стоит говорить такое вслух, Берит, — шепотом предостерег Халэд. — Спархокне носит боевого топора. Крегеру это известно, а один из этих матросов вполне может работать на него.
— Даже сейчас, после Праздника Урожая?
— Никто еще не придумал способа убить всехкрыс, мой лорд, а иногда довольно и одной. Будем вести себя так, словно за нами наблюдают и могут подслушать каждое наше слово, — просто так, на всякий случай.
— Мне будет куда легче, когда мы доберемся до берега. Неужели нам и вправду непременно нужно было отправиться морем?
— Так принято, — пожал плечами Халэд. — Не тревожься. С этим отребьем мы справимся запросто.
— Дело не в этом, Халэд. Это корыто переваливается с боку на бок, точно кит с перебитой спиной. Меня от этого мутит.
— Съешь кусок сухаря.
— Не хочу. Мне чертовски тошно, Халэд.
— Но это же приключение,мой лорд, — с оптимизмом напомнил Халэд. — Неужели восторг при этой мысли не возмещает тебе мелких неудобств?
— Не очень.
— Ты ведь сам захотел стать рыцарем.
— Да, знаю и как раз сейчас пытаюсь вспомнить, с какой стати.
Патриарх Эмбан был крайне недоволен.
— Это самое настоящее поругание! — возмущался он, косолапо шагая вместе с остальными к часовне, находившейся в западном крыле замка. — Если Долмант когда-нибудь узнает, что я дозволил заниматься колдовством в освященном месте, он лишит меня сана!
— Это самое безопасное место, Эмбан, — отвечал Вэнион. — Под предлогом «священных обрядов» мы можем выставить из западного крыла всех тамульцев. Кроме того, часовня наверняка так или иначе не освящена. Это подражание эленийскому замку построено для того, чтобы эленийцы чувствовали себя как дома. Те, кто строил его, не могли знать обряда освящения.
— Ты не можешь знать наверняка, что часовня не освящена!
— А ты не можешь знать наверняка, что освящена. Если тебя это так волнует, Эмбан, в конце концов, ты можешь потом освятить ее заново.
Пухлое лицо Эмбана побелело.
— Да ты знаешь, Вэнион, что это значит? Молиться часами, простираясь ниц перед алтарем, поститься… Боже милосердный, поститься! — Эмбан содрогнулся.
Сефрения, Флейта и Ксанетия незаметно прошли в часовню за несколько часов до того и теперь сидели, никому не бросаясь в глаза, в углу часовни и слушали, как рыцари церкви поют гимны.
Подойдя к ним, Эмбан и Вэнион все еще спорили.
— В чем дело? — спросила Сефрения.
— Патриарх Эмбан и лорд Вэнион, матушка, спорят о том, была ли освящена эта часовня, — пояснил Келтэн.
— Не была, — сказала Флейта, слегка пожав плечами.
— Откуда ты знаешь? — сердито осведомился Эмбан.
Девочка одарила его долгим страдальческим взглядом.
— Кто я, по-вашему, ваша светлость? Эмбан моргнул.
— Ох, верно. Я почему-то все время об этом забываю. Ты действительно можешь определить, было какое-то место освящено или нет?
— О, разумеется могу. Поверь мне, Эмбан, эта часовня никогда не была посвящена вашему эленийскому Богу. Впрочем, — добавила Флейта помолчав, — неподалеку отсюда есть место, которое было посвящено дереву — тысяч этак восемнадцать лет тому назад.
— Дереву?!
— Это было очень славное дерево — дуб. Почему-то всегда обожествляют дуб. Никто не хочет поклоняться вязу. Очень многие люди обожествляли деревья прежде всего потому, что они предсказуемы.
— Как может человек в здравом уме поклоняться дереву?
— А кто сказал, что верующие непременно должны быть в своем уме? Порой вы, люди, изрядно нас озадачиваете.
Поскольку на сей раз по большей части предстояло обменивать внешность, Сефрения и Ксанетия слегка изменили заклинание, которое наложило на лицо Берита черты Спархока. Поскольку самому Спархоку ни с кем не нужно было меняться лицом, за него взялись в первую очередь. Он сидел рядом с сэром Эндриком, старым другом, который начинал послушничество вместе со Спархоком, Келтэном и Мартэлом. Ксанетия приблизилась к ним — ее черты постепенно теряли цвет, и лицо излучало все более яркое сияние. Она внимательно осмотрела лицо сэра Эндрика и заговорила напевно и громко, произнося дэльфийское заклинание на архаическом тамульском с присущим ей странным акцентом. Сефрения, стоявшая рядом с ней, одновременно выпевала стирикское заклинание.
Спархок ничего не почувствовал, когда Ксанетия выпустила свое заклинание. Затем, в решающее мгновение, Сефрения протянула руку между лицом сэра Эндрика и Ксанетией и выпустила свое заклинание. Уж его-то Спархок определенно почувствовал. Черты его смягчились, точно нагретый воск, и он явственно ощутил, как меняется его лицо — подобно сырой глине, обретающей новую форму под ловкими пальцами гончара. Выпрямление перебитого носа оказалось слегка болезненным, а когда удлинилась челюсть, зубы Спархока заныли, изменяя свое положение в кости.
— Ну как? — спросила Сефрения у Вэниона, когда перемена окончательно свершилась.
— Большего сходства добиться невозможно, — ответил Вэнион, пристально разглядывая обоих. — Каково это, Эндрик — заполучить близнеца?
— Я ничего не почувствовал, мой лорд, — ответил Эндрик, с любопытством поглядывая на Спархока.
— Зато япочувствовал, — заверил его Спархок, осторожно ощупывая свой новый нос. — Эта боль со временем пройдет, анара?
— Она станет менее заметна, Анакха, когда свыкнешься ты с переменой. Я ведь предостерегала тебя, что неприятных ощущений не избежать, не так ли?
— Верно, — Спархок пожал плечами. — Боль, в конце концов, вполне терпима.
— Неужели я и вправду так выгляжу? — озадаченно спросил Эндрик.
— Именно так, — подтвердил Вэнион.
— Мне следует заняться собой. Годы обошлись со мной неласково.
— Нельзя быть вечно молодым и красивым, Эндрик, — рассмеялся Келтэн.
— Это все, что следовало проделать с этими двумя, анара? — спросил Вэнион.
— Преображение завершено, лорд Вэнион, — ответила Ксанетия.
— Нам надо поговорить, Спархок, — сказал магистр. — Пойдем в ризницу, чтобы не мешать дамам превращать остальных.
Спархок кивнул, поднялся и пошел за другом к маленькой двери слева от алтаря.
Вэнион первым вошел в ризницу и закрыл за ними дверь.
— Ты обо всем договорился с Сорджи? — спросил он. Спархок уселся на скамью.
— Я разговаривал с ним вчера, — ответил он. — Я сказал, что нескольким моим друзьям нужно добраться до Бересы, не привлекая к себе особого внимания. У него, как всегда в порту, удрали несколько матросов, и он оставит три свободные койки. Стрейджен, Телэн и я смешаемся с командой. Мы сможем проскользнуть в Бересу незамеченными.
— Воображаю, сколько это тебе стоило. Сорджи порой заламывет совершенно несусветные цены. Спархок помял ноющую челюсть.
— Во всяком случае, я не разорился, — сказал он. — Сорджи у меня в долгу за парочку услуг, и я дал ему время, чтобы взять груз, который покроет большую часть расходов.
— Стало быть, отсюда ты отправишься прямо в гавань?
Спархок покачал головой.
— Мы выберемся из резиденции через потайной ход, который обнаружил под казармами рыцарей Кааладор. Я сказал Сорджи, что три его новых матроса явятся к нему около полуночи.
— А отплытие, стало быть, завтра?
Спархок вновь покачал головой.
— Послезавтра. Завтра мы будем загружать в трюмы груз.
— Честная работа, Спархок? — ухмыльнулся Вэнион.
— Ты говоришь точь-в-точь, как Халэд.
— У него вполне определенные взгляды, верно?
— Как и у его отца.
— Перестань тереть лицо, Спархок. Ты сотрешь кожу до крови. — Вэнион помолчал. — Как это было?
— Очень странно.
— Больно?
— Когда выпрямили нос — да. Сейчас он ноет так, словно его вновь перебили. Радуйся, что тебе не придется испытать этого.
— В этом вряд ли был бы смысл. Я ведь не должен буду украдкой пробираться по темным закоулкам, как вы. — Вэнион сочувственно взглянул на друга. — Мы вернем ее, Спархок.
— Разумеется. Это все, что ты мне хотел сказать? — Голос Спархока звучал намеренно бесцветно. Главное было — ничего не чувствовать.
— Просто будь осторожен и постарайся держать в узде свой нрав.
Спархок кивнул.
— Пойдем посмотрим, как там остальные.
Спору нет, перемены были ошеломляющие. Трудно было понять, кто же на самом деле сейчас говорит, и порой Спархока застигало врасплох то, кто именно отвечал на его вопрос. Они попрощались и без лишнего шума покинули часовню, смешавшись с другими рыцарями церкви. Выйдя в залитый светом факелов внутренний двор, они прошли по подъемному мосту и по темной ночной лужайке направились к казармам, где размещались рыцари церкви. Там Спархок, Стрейджен и Телэн переоделись в измазанные смолой матросские блузы, и остальные также облачились в неприметные одежды простолюдинов. Затем все спустились в подвалы.
Кааладор, носивший теперь грубоватое лицо пожилого рыцаря-дэйранца, вел их сырым, затянутым клочьями паутины ходом, освещая дорогу дымным факелом. Когда они прошли около мили, он остановился и поднял факел выше.
— Туточки ваш выход, Спархок, — объявил он, указывая на крутую узкую лестницу. — Выйдете прямехонько в проулок — воняет там, конечно, будь здоров, зато темнотища в самый раз. — Кааладор помолчал. — Извини, Стрейджен, — добавил он, — захотелось сказать что-нибудь тебе на память.
— Как это мило, — пробормотал Стрейджен.
— Удачи, Спархок, — сказал Кааладор.
— Спасибо. — Они пожали друг другу руки, и Кааладор, высоко держа факел, повел своих спутников дальше по пахнущему сыростью и плесенью туннелю, оставив Спархока, Телэна и Стрейджена в полной темноте.
— Им не угрожает ни малейшая опасность, Вэнион, — убеждала Флейта магистра пандионцев, покуда женщины собирали вещи. — В конце концов, с ними буду я, а уж я-то сумею о них позаботиться.
— Ну, хотя бы десятьрыцарей, — снизил он свои требования.
— Они будут нам только помехой, любовь моя, — сказала Сефрения. — Кому надо помнить об осторожности, так это тебе.На вооруженных людей нападут скорее, чем на нескольких мирных путников.
— Но женщинам небезопасно путешествовать одним, — настаивал Вэнион. — В лесах полно разбойников и тому подобного отребья.
— Мы не настолько будем задерживаться в одном месте, чтобы привлечь внимание разбойников или кого-нибудь еще, — терпеливо пояснила Флейта. — Мы доберемся до Дэльфиуса за два дня. Я могла бы устроить это и в один день, но мне придется долго беседовать с Эдемусом, прежде чем войти в его долину. Его наверняка не скоро удастся уговорить.
— Когда вы покидаете Материон, лорд Вэнион? — спросила Ксанетия.
— Где-нибудь в конце недели, анара, — ответил он. — Нам нужно подготовить снаряжение и позаботиться об обозах с провизией.
— Не забудь взять теплые вещи, — напомнила Сефрения. — Вот-вот начнет холодать.
— Хорошо, любовь моя. Сколько вы пробудете в Дэльфиусе?
— Это еще неизвестно. Афраэль известит тебя обо всех новостях. Нам многое нужно обсудить с анари Кедоном. То, что Киргон призвал Клааля, осложнило наше положение.
— Воистину так, — согласилась Ксанетия. — Может статься так, что принуждены мы будем умолять Эдемуса вернуться.
— А он согласится?
Флейта проказливо улыбнулась.
— Я его выманю, Вэнион, — сказала она, — ты же знаешь, как хорошо я умею это делать. Уж если я чего-то захочу, я этого всегда добьюсь. Ну почти всегда.
— Эй, ты! А ну, шевелись! — проревел боцман, кряжистый детина с бычьей шеей, щелкая плетью у самых пяток Стрейджена.
Стрейджен, чью новую физиономию украшали теперь длинные усы светловолосого рыцаря-генидианца, швырнул на палубу тюк, который волок на спине, и потянулся за кинжалом.
— Не смей! — прошипел Спархок. — Сейчас же подними тюк!
Стрейджен ожег его сердитым взглядом, но все же нагнулся и подхватил тюк.
— Мы так не договаривались, — проворчал он.
— На самом деле у него и в мыслях не было охаживать тебя плеткой, — заверил Телэн кипящего от злости талесийца. — Все матросы жалуются, что их будто бы колотят, но эта плетка так, для виду. Боцман, который и вправду лупит своих людей плетью, обыкновенно одной прекрасной ночью отправляется за борт в одиночное плавание.
— Возможно, — мрачно проворчал Стрейджен, — но вот что я тебе скажу: если этот кретин хоть дотронетсядо меня своей плетью, он не успеет даже поплавать. Я выпущу ему кишки на палубу прежде, чем он успеет разинуть рот.
— Эй, новички! — проорал боцман. — Нечего языком трепать! Работать надо, а не болтать о погоде! — И он снова угрожающе щелкнул плетью.
— Она моглаэто сделать, Халэд, — настаивал Берит.
— По-моему, ты перегрелся на солнце, — отозвался Халэд.
Они ехали на юг по безлюдному песчаному берегу, протянувшемуся под пасмурным небом. К дороге подступали негостеприимного вида соляные болота, и сухие камыши громко шуршали и потрескивали под сильным ветром с моря. Халэд приподнялся в стременах и огляделся, затем вновь опустился в седло.
— Нелепая идея, мой лорд.
— Пошевели мозгами, Халэд! Афраэль — богиня. Она может все.
— Уверен, что может, но с чего бы ей этого хотеть?
— Ну… — Берит замялся. — Наверняка у нее была на то причина, верно? Причина, которую мы с тобой не в силах понять и постичь.
— Вот, стало быть, что делает с человеком обучение стирикской магии? Ты уже готов искать богов под каждым кустом. Берит, это просто совпадение. Девочки похожи, и ничего более.
— Можешь сомневаться сколько тебе угодно, Халэд, но я все-таки считаю, что здесь что-то не так.
— А я считаю, что ты городишь чушь.
— Чушь или нет, но у них одинаковая манера держаться, одинаковое выражение лица, и обе они так и пышут самодовольным превосходством.
— Отчего бы и нет? Афраэль — богиня, а Даная — наследная принцесса. Они и в самом деле превосходят остальных — во всяком случае, на их собственный взгляд, — и мне сдается, ты забыл о том, что видел их одновременно в одной комнате. Господи, Берит, да они даже говорили друг с другом!
— Халэд, это еще ничего не значит. Афраэль — богиня. Если, ей захочется, она может быть в десяти местах одновременно.
— Это возвращает нас к прежнему вопросу: почему? С какой целью она это устроила? Даже боги ничего не делают без причины.
— Этого мы не можем знать, Халэд. Может быть, она просто забавляется.
— Берит, неужели тебе так невтерпеж повсюду находить чудеса?
— Она моглаэто сделать, — не сдавался Берит.
— Ну да, могла. И что из того?
— Тебе что же, совсем не любопытно?
— Не особенно, — пожал плечами Халэд.
Улаф и Тиниен были обряжены в старые мундиры одной из немногих частей тамульской армии, в которые принимали добровольцев из эленийских королевств Западной Дарезии. Им достались лица пожилых рыцарей, поседевших в боях ветеранов. Судно, на котором они плыли, принадлежало к тем потрепанным и ветхим посудинам, которые бороздят прибрежные воды. Небольшая сумма, которую они заплатили за проезд, обеспечила им именно проезд, и ничего более. Они прихватили с собой провизию и заплатанные одеяла, ели и спали на палубе. Местом их назначения была небольшая приморская деревушка лигах в сорока пяти от подножья Тамульских гор. Дни они проводили на палубе, попивая дешевое вино и играя в кости на мелкие ставки.
Было пасмурно, когда судовая шлюпка доставила их на ветхий деревенский причал. День выдался зябкий, и Тамульские горы маячили на горизонте длинным грязным пятном.
— Как там зовут этого торговца лошадьми? — спросил Тиниен.
— Саблис, — проворчал Улаф.
— От всей души надеюсь, что Оскайн не ошибся. Если этот Саблис отошел от дел, нам придется плестись пешком до самых гор.
Улаф сошел с причала и направился к кислолицему человечку, который чинил на берегу рыбачью сеть.
— Послушай, приятель, — вежливо сказал он по-тамульски, — не скажешь ли, где нам найти Саблиса, торговца лошадьми?
— А ежели мне неохота говорить? — осведомился тощий рыбак гнусавым ноющим голосом, который выдавал в нем одного из тех ничтожных людишек, что скорее удавятся, чем выжмут из себя хоть крупицу вежливости. Тиниен и прежде встречал таких типов, чрезмерно упоенных собственной значимостью и находящих удовольствие в том, чтобы доводить собеседника до бешенства.
— Позволь мне, — шепотом сказал он, положив руку на плечо своего талесийского друга. Напрягшиеся мускулы Улафа недвусмысленно говорили о том, что он готов прибегнуть к насилию.
— Славная сеть, — как бы между прочим заметил Тиниен, ухватив край сети. Затем он вынул кинжал и принялся деловито резать бечевки.
— Ты что делаешь?! — завопил кислолицый рыбак.
— Показываю, — хладнокровно пояснил Тиниен. — Ты сказал: «А ежели мне неохота говорить?», вот я и показываю тебе, что из этого выйдет. Валяй, пошевели мозгами. Мы с другом не торопимся, так что времени у тебя в достатке. — Он сгреб в кулак изрядный кусок сети и вновь прошелся по ней лезвием кинжала.
— Прекрати! — в ужасе завизжал рыбак.
— Э-э… так где, ты сказал, нам найти Саблиса? — с невинным видом осведомился Улаф.
— Его загоны на восточной окраине города, — запинаясь, выдавил тощий рыбак и обеими руками поспешно сгреб свою драгоценную сеть, прижимая ее к груди с почти материнской нежностью.
— Приятного дня, приятель, — сказал Тиниен, убирая кинжал в ножны. — Даже выразить не могу, как мы благодарны тебе за помощь. Ты обошелся с нами в высшей степени любезно.
И рыцари зашагали вдоль причала, направляясь к убогого вида деревушке.
Их лагерь был воплощением аккуратности и порядка — всему здесь находилось свое место, и все располагалось именно там, где ему и надлежало располагаться. Берит давно заметил, что Халэд обустраивал лагерь всегда по одному и тому же образцу. Видимо, в его сознании существовало представление о том, каким должен быть лагерь, и, поскольку это представление было верхом совершенства, Халэд никогда и ничего в нем не менял. Иногда он отличался редкостным постоянством.
— Сколько мы проехали сегодня? — спросил Берит, когда они мыли посуду после ужина.
— Десять лиг, — пожал плечами Халэд, — как всегда. За день по ровной местности можно проехать именно десять лиг.
— Это путешествие никогда не закончится! — посетовал Берит.
— Закончится, — заверил его Халэд, — что бы там тебе ни казалось, мой лорд. — Халэд огляделся и понизил голос до едва различимого шепота. — На самом-то деле, Берит, нам совершенно незачем спешить. Мы могли бы даже ехать и помедленнее.
— Что?!
— Говори тише. Спархоку со спутниками предстоит долгий путь, и мы хотим быть уверены, что они поспеют на место прежде, чем к нам явится Крегер — или кто-то другой. Мы не знаем, когда или где это произойдет, так что наилучший выход для нас — тянуть время, чтобы это не случилось слишком быстро. — Халэд оглянулся на темноту, сгустившуюся за кругом света от костра. — Насколько ты силен в магии?
— Не очень, — сознался Берит, усердно оттирая грязную миску. — Мне предстоит еще долго учиться. Что тебе от меня нужно?
— Смог бы ты сделать так, чтобы один из наших коней захромал — без того, само собой, чтобы калечить его на самом деле?
Берит порылся в памяти, но покачал головой.
— Кажется, я не знаю таких заклинаний.
— Жалко. Охромевший конь — отменная причина замедлить продвижение.
Это пришло неожиданно, без малейшего предупреждения, — Берит ощутил зябкое покалывание в шее, пониже затылка.
— Ну достаточно, — сказал он громче. — Я не для того стал рыцарем, чтобы протирать дыры в тарелках. — Он ополоснул тарелку, стряхнул с нее лишнюю воду и сунул в мешок.
— Ты тоже это почувствовал? — шепот Халэда исходил из казавшихся совершенно неподвижными губ. Берит был поражен. Откуда Халэд мог это узнать?
Берит затянул ремни на дорожном мешке и коротко кивнул.
— Подбросим дров в костер и ляжем спать. — Он сказал это достаточно громко, чтобы его слова можно было расслышать в темноте за кругом света. Они направились к груде заготовленного хвороста. Берит бормотал заклинание, стараясь скрыть движения своих рук.
— Кто это? — И снова губы Халэда даже не шевельнулись.
— Сейчас разберусь, — прошептал в ответ Берит. Он выпустил заклинание так медленно, что оно, казалось, стекло по каплям с кончиков его пальцев.
Ответное ощущение нахлынуло на него. В нем было нечто знакомое, словно в звуке привычного голоса — только вот вокруг никто не говорил.
— Это стирик, — едва слышно сказал Берит.
— Заласта?
— Нет, не думаю. Его бы я, пожалуй, узнал. Этого человека я никогда не встречал.
— Бери поменьше хвороста, мой лорд, — громко сказал Халэд. — Этого запаса нам должно хватить и на завтрак.
— Хорошая мысль, — одобрил Берит и снова, очень осторожно, потянулся мыслью в темноту. — Он уходит, — прошептал он. — Откуда ты узнал, что за нами следят?
— Почувствовал, — пожал плечами Халэд. — Я всегда чувствую, когда за мной кто-то следит. Ты наделаешь много шума, если призовешь сейчас Афраэль?
— Это хорошее заклинание. Оно совершенно беззвучно.
— Ну так расскажи ей об этом. Пускай знает, что за нами следят, и делает это стирик. — Халэд опустился на колени и принялся аккуратно подкладывать в огонь сухие сучья. — Твоей личине поверили, — заметил он.
— С чего ты взял?
— Они не стали бы посылать стирика, если б знали, кто ты такой на самом деле.
— Разве что у них не осталось никого, кроме стириков. Быть может, Праздник Урожая, который устроил Стрейджен, оказался куда действеннее, чем мы думали.
— Ну, об этом можно проспорить всю ночь. Просто сообщи Афраэли о нашем госте. Она передаст это остальным, и пускай онинаживают головную боль логическими рассуждениями на эту тему.
— Неужели тебе это ничуть не интересно?
— Не настолько интересно, чтобы лишиться сна. В этом одно из преимуществ простолюдина, мой лорд. От нас не требуется искать ответа на головоломные вопросы. Это удовольствие достается вам, аристократам.
— Спасибо, — кисло отозвался Берит.
— Не за что, мой лорд, — ухмыльнулся Халэд.
Спархоку никогда прежде не доводилось зарабатывать себе на жизнь, и он нашел, что это занятие ему не по душе. Он очень скоро возненавидел толстошеего боцмана капитана Сорджи. Боцман был грубияном, тупицей и омерзительно жестоким. Казалось, ему особое удовольствие доставляет измываться над новичками, поручая им самую утомительную, скучную и грязную работу. Спархок обнаружил, что целиком и полностью разделяет классовые предрассудки Халэда, и порой ночами всерьез помышлял о том, чтобы прикончить боцмана.
— Всякий работник ненавидит своего нанимателя, Фрон, — говорил ему Стрейджен, используя вымышленное имя Спархока. — Это в порядке вещей.
— Я бы мог стерпеть его, если бы он из кожи не лез, лишь бы оскорбить нас, — проворчал Спархок, оттирая палубу куском пемзы.
— Это его работа, друг мой. Злые люди усерднее трудятся. Твоя проблема в том, что ты всегда смотришь ему прямо в лицо. Если бы ты не поднимал глаз, он бы так не цеплялся к тебе. Как бы это плавание не оказалось для тебя слишком долгим.
— Или чересчур коротким — для него, — мрачно проворчал Спархок.
Он размышлял об этом и ночью, безуспешно пытаясь заснуть в гамаке. Спархок от всего сердца жалел, что не может добраться до того идиота, который решил, что матросам надлежит спать в гамаках. От движения корабля гамак все время раскачивался, и Спархоку постоянно чудилось, что он вот-вот вывалится на пол.
«Анакха»! — прошелестело в его мыслях.
— Голубая Роза? — проговорил ошеломленный Спархок.
«Молю тебя, Анакха, не говори вслух. Голос твой громом отдается в моих ушах. Говори лишь мысленно, в сознании своем. Я услышу тебя».
«Как это возможно? — мысленно спросил Спархок. — Ты же скован».
«Кто обладает мощью, способной сковать меня, Анакха? Когда ты один и мысли твои ничем не отвлечены, можем мы беседовать таковым образом».
«Я этого не знал».
«До сей поры тебе не было нужды ведать о сем».
«Понимаю. Но сейчас в этом есть нужда?»
«Именно так».
«Разве золото не мешает тебе»?
«Оно не преграда для меня, Анакха. Иные не могут ощутить меня в чудесном сем вместилище, однако же я могу говорить с тобою и из него. Сие особенно легко, когда мы так близко».
Спархок накрыл ладонью кожаный мешочек, висевший у него на шее, и ощутил угловатые очертания шкатулки.
«И буде возникнет необходимость, смогу я и впредь вот так говорить с тобою? «
«Так же, как говоришь сейчас, Анакха».
«Это хорошо».
«Я замечаю твой непокой, Анакха, и разделяю тревогу твою об участи твоей подруги».
«Я рад услышать это, Голубая Роза».
«Приложи все силы свои к тому, чтобы спасти свою королеву, Анакха. Я буду неусыпно следить за нашими врагами, покуда разум твой отвлечен этим. — Беллиом помолчал. — Внемли мне, друг мой. Ежели выйдет так, что не останется у тебя иного выхода, не страшись отдать меня, дабы получить свободу подруге своей».
«Сего я не сделаю, ибо она запретила мне это».
«Не тревожься, ежели сие произойдет, Анакха. Никогда не покорюсь я Киргону, даже подвергнув опасности свою дочь, коя любима мною так же сильно, как любимо тобою твое дитя. Пусть утешит тебя то, что не допущу я, дабы дитя мое — и твое, и весь человеческий род оказались под пятой Киргона либо, что еще страшнее, Клааля. Присягаю тебе, что сего никогда не случится. Ежели выйдет так, что дело наше будет проиграно, даю тебе твердое свое слово, что скорее уничтожу и дочь свою, и все, что существует на лоне ее, лишь бы избегнуть такого злосчастья».
«И это должно меня утешить?!»
Она устала, и эта усталость была непрерывной, неотступной, грозившей порой перейти за грань полного истощения, да еще были грязь и сырость — такие же неотступные. Одежда ее изорвалась, превратилась в тряпье, на волосы нельзя было смотреть без содрогания. Впрочем, все это было неважно. Она с готовностью принимала любые неудобства и унижения, только бы безумец, который похитил их, не мучил перепуганную до полусмерти Алиэн.
То, что Скарпа безумен, она осознала не сразу. С первой минуты, когда она увидела его, она поняла, что он одержим и безжалостен, но безумие его проявлялось все отчетливей и отчетливей в тянувшиеся бесконечно дни ее плена.
Он был жесток, но Элане и прежде доводилось встречать жестоких людей. После того как ее и Алиэн прогнали сырыми туннелями под улицами Материона к окрестностям города, их грубо зашвырнули в седла уже дожидавшихся коней, крепко привязали к седлам и буквально сломя голову поволокли по дороге, ведущей к порту Микки на юго-западном берегу полуострова, в семидесяти пяти лигах от столицы. Ни один человек в своем уме не станет дурно обращаться с животными, от которых зависит успех его предприятия. Это было первое свидетельство безумия Скарпы. Он гнал коней, безжалостно нахлестывая их плетью, покуда бедные животные не начали шататься от измождения, и единственными словами, которые можно было от него услышать в эти ужасные четыре дня, были: «Быстрее! Быстрее!».
Элана содрогнулась, вспомнив ужас этой бесконечной скачки. Они…
Ее конь оступился на грязной раскисшей тропке, и ее рывком бросило вперед, вернув к реальности. Веревка, которой ее запястья были туго привязаны к луке седла, врезалась в кожу, и снова потекла кровь. Элана попыталась сесть поудобнее, чтобы тугие веревки не бередили уже кровоточащие раны.
— Что ты делаешь? — крикнул Скарпа. Его хриплый голос сразу сорвался на визг. Скарпа почти всегда визжал, когда говорил с ней.
— Я только хочу, чтобы веревки не так сильно врезались в запястья, лорд Скарпа, — смиренно ответила Элана. В самом начале ее плена ей было велено обращаться к нему именно так, и она очень скоро обнаружила, что иное обращение приводит к измывательствам над Алиэн и лишению пищи и воды.
— Тебе и не должно быть удобно, женщина! — бешено рявкнул он. — Ты должна подчиняться! Я отлично вижу, чем ты там занята! Если не. прекратишь ослаблять веревки, я свяжу тебя проволокой! — Он выкатил глаза, и Элана в который раз заметила странный синеватый оттенок его белков и необычайно расширенные зрачки.
— Хорошо, лорд Скарпа, — проговорила она самым покорным тоном, на какой была способна.
Скарпа ожег ее свирепым взглядом. Лицо его выражало сильнейшее подозрение, и налитые безумием глаза жадно искали повода наказать либо унизить пленниц.
Элана опустила взгляд, уставясь на разбитую, едва заметную тропу, которая, извиваясь, уходила все глубже и глубже в сырые, щедро перевитые лианами джунгли юго-восточного побережья Дарезии.
Судно, на которое они сели в порту Микки, было черным, с узкими обводами капером, построенным явно не для честных целей. Элану и Алиэн бесцеремонно втащили на палубу и заперли в тесной каюте, где была кромешная темнота и стояла затхлая вонь трюмной воды. Часа через два после отхода дверь открылась, и в каюту вошел Крегер в сопровождении двоих смуглых матросов, один из которых нес обед, а другой — две бадейки с горячей водой, мыло и охапку тряпья, что должно было заменить полотенца. Элана с трудом подавила желание расцеловать его.
— Мне и вправду очень жаль, что так вышло, Элана, — извиняющимся тоном проговорил Крегер, близоруко щурясь на нее, — но я совершенно ничего не могу поделать. Будь осторожна, когда говоришь со Скарпой. Ты, верно, уже заметила, что он не совсем в своем уме.
Он беспокойно огляделся, затем положил на грубо сколоченный стол охапку сальных свечей и вышел, заперев за собой дверь.
Плавание продолжалось пять дней, и вскоре после полуночи пятого дня судно достигло Анана, небольшого порта на краю джунглей, покрывавших юго-восточное побережье. Там ее и Алиэн втолкнули в закрытую повозку, на козлах которой сидел барон Парок с припухшими от вечного пьянства глазами. Когда их переправляли с корабля в повозку, Элана тайком изучала своих тюремщиков, отыскивая их слабое место. Крегер, хотя и пребывал вечно под хмельком, был чересчур хитер, а барона Парока, давнего союзника Скарпы, явно ничуть не беспокоило сумасшествие его дружка. Затем Элана холодно оценила Элрона. Она уже заметила, что хлыщеватый астелийский поэт изо всех сил старается не смотреть ей в глаза. Прилюдное якобы убийство Мелидиры явно пробудило в нем раскаяние. Элрон был позером, а не человеком действия, и уж несомненно не убийцей. Элана вспомнила, как при первой их встрече он явно гордился своими длинными локонами, и могла только гадать, каким образом Скарпа вынудил его обрить голову, чтобы сойти за одного из пелоев Кринга. Элана подумала, что такое жестокое обращение с поэтическими локонами Элрона наверняка вызвало в астелийце ненависть к своему предводителю. Элрон участвовал в этом деле с явной неохотой — и это делало его слабым звеном. Быть может, когда-нибудь она сумеет использовать это обстоятельство себе во благо.
Повозка доставила их с берега в большой дом на окраине Анана. Там Скарпа говорил с тощим стириком, чьи грубые, как бы незавершенные черты были типичными для его расы. Стирика звали Кеска, и, судя по выражению его глаз, он был давно и безнадежно проклят.
— Мне плевать на неудобства! — почти закричал однажды Скарпа на тощего стирика. — Время, Кеска, время! Делай что тебе говорят! Если мы останемся в живых, то и все остальное выдержим!
На следующее утро значение этого приказа проявилось во всей своей ужасающей реальности. Кеска явно был из стирикских магов-отступников, но, как видно, не из лучших. Он мог, тратя непомерно много усилий, сжимать мили, которые отделяли их от места назначения, но только по нескольку миль за раз, и всякий раз это сжатие сопровождалось чудовищными мучениями. Казалось, неуклюжий чародей остатками своей силы рывком, наощупь швыряет их вперед, и всякий раз после такого мучительного и болезненного скачка Элана не могла понять, осталась ли она цела. Ей казалось, что все ее тело измолото и истерзано, однако она старалась, как могла, скрывать свою боль от Алиэн. Нежная большеглазая девушка плакала теперь почти непрерывно, терзаемая болью, страхом и их злосчастной участью.
Элана усилием мысли вернулась в настоящее и осторожно огляделась. Опять смеркалось. Пасмурное небо постепенно темнело, а значит, наступало время суток, которого больше всего страшилась Элана.
Скарпа с неприкрытым презрением взглянул на Кеску — стирик обмяк в седле, точно увядший цветок, явно на грани полного истощения.
— На сегодня достаточно, — объявил он. — Устройте лагерь и снимите женщин с лошадей. — Колючие глаза Скарпы заблестели, когда он в упор посмотрел на Элану. — Пора этой грязнуле, эленийской королеве, клянчить себе ужин. От души надеюсь, что на сей раз она будет убедительнее. Меня так печалит, когда приходится отказывать ей, потому что ее мольбы недостаточно искренни!
— Элана, — прошептал Крегер, тронув ее за плечо. Костер прогорел до углей, и Элана слышала похрапывание, доносившееся с другой стороны их наспех устроенного лагеря.
— Что? — отрывисто отозвалась она.
— Говори тише. — Крегер все еще был обряжен в пелойскую куртку из черной кожи, его обритая макушка уже обрастала короткими жесткими волосами, а от винного перегара, которым от него несло, можно было задохнуться. — Я ведь делаю тебе одолжение, так что не устраивай мне неприятностей. Думаю, ты уже поняла, что Скарпа совершенно безумен?
— В самом деле? — сардонически отозвалась она.
— Пожалуйста, не усложняй моей задачи. Похоже, я слегка промахнулся. Если бы я раньше сообразил, насколько спятил этот бастард-полукровка, я бы нипочем не взялся участвовать в этой нелепой истории.
— Что у тебя за странное пристрастие к сумасшедшим, Крегер?
Он пожал плечами.
— Врожденный недостаток, должно быть. Скарпа всерьез полагает, будто сумеет перехитрить своего отца — и даже Киргона. Сам он не верит, что Спархок отдаст за тебя Беллиом, но ему почти удалось убедить в этом остальных. Думаю, теперь ты понимаешь, как он относится к женщинам?
— Он показывает это даже слишком часто, — с горечью ответила она. — Может быть, он, по примеру барона Гарпарина, питает слабость к маленьким мальчикам?
— Скарпа не питает слабости ни к кому, кроме себя самого. Единственная его привязанность — он сам. Я видел, как он часами подстригает по волоску свою бороду — это дает ему возможность любоваться на себя в зеркале. У тебя еще не было случая оценить его замечательную персону во всей красе. Подробности этого путешествия отвлекают то, что у него заменяет рассудок. Погоди, вот доберемся до Натайоса, и ты увидишь, как он бесится. Мартэл и Энниас рядом с ним — воплощение здравого смысла. Я не смогу надолго задерживаться здесь, так что слушай внимательно. Скарпа верит, что Спархок возьмет с собой Беллиом, но не верит,что он станет менять камень на тебя. Напротив, Скарпа твердо убежден, что твой муж намеревается выяснить отношения с Киргоном, и втайне надеется, что в поединке они уничтожат друг друга.
— Глупец, у Спархока Беллиом, а Беллиом ест богов на завтрак.
— Я сюда не за тем пришел, чтобы спорить об этом. Может быть, Спархок победит, а может быть и нет. На самом деле это не важно. Важно то, во что верит Скарпа. Он убедил себя, что Спархок и Киргон будут биться до взаимного уничтожения, а потом Беллиом останется валяться бесхозным на земле — подбирай кто хочет.
— А как же Заласта?
— Сдается мне, что Скарпа не предполагает ко времени поединка оставить Заласту в живых. Скарпа с превеликой охотой приканчивает всех, кто стоит у него на пути.
— И он убьет собственного отца? Крегер пожал плечами.
— Узы крови ничего не значат для Скарпы. Когда он был моложе, он решил, что его мать и сводные сестры знают о нем много такого, о чем лучше не делиться с властями, а потому убил их всех. Впрочем, он и без того их ненавидел. Если Спархок и Киргон убьют друг друга, а Заласта каким-то образом не переживет празднований по этому поводу, Скарпа, скорее всего, останется единственным, кто сможет завладеть Беллиомом. В этих джунглях он собрал целое войско, и, когда у него в руках окажется Беллиом, он сможет воспользоваться этим войском. Он двинет его на Материон, захватит город и перебьет все правительство. Потом он объявит себя императором. Лично меня это не устраивает, так что умоляю тебя ради Бога — держи себя в руках. Для замыслов Скарпы ты не важна, зато необходима для замыслов Заласты — и моих. Если ты чем-то выведешь из себя Скарпу, он прикончит тебя так нее быстро, как велел Элрону прикончить твою фрейлину. Мы с Заластой уверены,что Спархок обменяет тебя на Беллиом, но только если ты будешь жива. Старайся не взбесить этого безумца. Если он убьет тебя, рухнет все, что мы задумали.
— Зачем ты мне все это говоришь, Крегер? За этим что-то кроется, верно?
— О да, еще бы. Если наши дела пойдут плохо, я бы хотел, чтобы ты замолвила за меня словечко на суде.
— Боюсь, проку от этого будет мало, — сладким голосом сообщила Элана. — Суда над тобой не будет, Крегер. Спархок уже обещал отдать тебя Халэду, а Халэд уже решил, что с тобой делать.
— Халэд? — голос Крегера слегка дрогнул.
— Старший сын Кьюрика. Он, кажется, считает, что ты отчасти повинен в смерти его отца, а потому полагает своим долгом разобраться с тобой. Возможно, тебе и удастся отговорить его, только я советую тебе говорить очень быстро. Халэд крутого нрава и наверняка подвесит тебя на мясницкий крюк прежде, чем ты успеешь вымолвить хоть слово.
Ничего на это не ответив, Крегер бесшумно растворился в ночи — только обритая голова бледным пятном мелькнула в темноте. В душе Элана понимала, что эта победа не так уж и велика, однако в ее положении трудно было добиться и самой незначительной победы.
— Они и впрямь так делают? — в хриплом голосе Скарпы прозвучала алчность.
— Таков древний обычай, лорд Скарпа, — смиренным голосом, не подымая глаз, ответила Элана, ехавшая рядом с ним по раскисшей тропе. — Впрочем, император Сарабиан намеревается отменить его.
— Он будет восстановлен немедля после моей коронации! — Глаза Скарпы ярко заблестели. — Это наилучший способ выражать почтение.
Скарпа был обряжен в старый плащ из пурпурного бархата, вытертый до блеска. Этот плащ он перебросил через плечо в гротескном подражании императорской мантии и с каждой произнесенной фразой принимал картинные позы — одну нелепее другой.
— Как тебе будет угодно, лорд Скарпа. — Элане было невероятно скучно по многу раз возвращаться к одним и тем же вещам, но это отвлекало Скарпу, а когда его внимание было целиком и полностью поглощено обычаями и церемониями императорского двора в Материоне, он не измышлял новых мучений для своих пленниц.
— Опиши-ка его еще раз, — приказал он. — Я должен точно знать, как нужно исполнять это приветствие — чтобы наказывать тех, кто ошибется.
Элана вздохнула.
— При приближении персоны императора придворные опускаются на колени…
— На оба колена?
— Да, лорд Скарпа.
— Превосходно! Превосходно! — Его лицо сияло от восторга. — Продолжай.
— Затем, когда император проходит мимо них, они наклоняются вперед, опираются ладонями о пол и прикасаются лбами к полу.
— Великолепно! — Он вдруг хихикнул, и этот визгливый, почти девчоночий смешок изумил Элану. Она искоса, украдкой взглянула на Скарпу. Его лицо искажала гримаса какого-то нечистого восторга. Затем его глаза расширились, и на лице появилось вдохновенное, почти религиозное выражение. — И тамульцы, которые правят миром, будут покорны мне! — Он произнес эти слова звучным голосом опытного декламатора. — Вся власть будет в моихруках! Я буду править всеммиром, и смерть тому, кто посмеет не покориться мне!
Элана содрогнулась, глядя на беснующегося безумца.
И когда влажная тьма опустилась на лагерь, разбитый в недрах джунглей, Скарпа опять пришел к ней, влекомый жаждой, которой он не в силах был противостоять. Это было омерзительно, но Элана очень быстро поняла, что знание в подробностях придворных церемоний дает ей огромную власть над этим человеком. Его жажда была безгранична, и только она одна могла утолить ее. Она прочно держалась за эту власть, черпая из нее силу и уверенность, буквально смакуя ее, в то время как Крегер и остальные сторонились их со страхом и отвращением.
— Девять жен, говоришь? — В голосе Скарпы прозвучала почти мольба. — Почему не девяносто? Не девятьсот?
— Таков обычай, лорд Скарпа. Причина его очевидна.
— О да, конечно, конечно! — Скарпа впал в угрюмую задумчивость. — У меня их будет девять тысяч! — объявил он. — И каждая новая желаннее предыдущей! А когда я натешусь с ними, я отдам их моим верным солдатам! Пусть ни одна женщина не посмеет и помыслить, что мои милости хоть на йоту возвеличивают ее! Все женщины — шлюхи! Я буду покупать их и выбрасывать, когда они мне наскучат! — Выпучив безумные глаза, он уставился на костер. Блики пламени, отражавшиеся в этих глазах, казалось, кипели, подобно жившему в их глубине безумию.
Затем Скарпа наклонился к Элане, доверительно положив руку ей на плечо.
— Я вижу то, чего не видят другие по своей тупости, — проговорил он. — Другие смотрят, но не видят — а я вижу. О да, вижу, очень хорошо вижу! Знаешь, они ведь все в сговоре — все до единой. Они следят за мной. Они всегда следили за мной. Я никуда не могу укрыться от их глаз — они следят за мной, следят, следят… и говорят, говорят, прикрывая рты ладонями, дыша друг на друга запахом корицы. Грязные, подлые, развратные — они замышляют против меня, хотят уничтожить меня. И их глаза — такие ласковые, тихие, прикрытые ресницами, которые прячут кинжалы их ненависти, — их глаза следят за мной, следят, следят. — Голос Скарпы становился все тише и тише. — И все говорят, говорят, прикрывая ладонями рты, чтобы я не мог их услышать. Шепот. Я всегда слышу этот шепот. Я слышу безумолчный шипящий шорох их бесконечных перешептываний. Их взгляды следуют за мной повсюду, где бы я ни был, — везде их глаза, и этот смех, и шепот. Я слышу шипение их бесконечных перешептываний, и всегда они шепчут мое имя — «С-скарпа, С-с-скарпа, С-с-с-скарпа» вновь и вновь шелестит в моих ушах. Вертят своими округлыми бедрами, выкатывают подведенные тушью глаза. Замышляют против меня, плетут и плетут свой заговор, вечно ищут способа причинить мне боль. С-скарпа, С-с-скарпа, С-с-с-скарпа… Все ищут, чем бы унизить меня. — Его глаза с синеватыми белками, казалось, вот-вот выскочат из орбит, на губах и бороде белели клочки пены. — Я был ничем. Они сделали меня ничем. Они звали меня ублюдком Селги и совали мне медяки, чтобы я привел их в постели моей матери и сестер, и пинали меня, и смеялись надо мной, когда я плакал, и вожделели мою мать и сестер, и вокруг все шепот, шепот, и запах — я помню этот запах, сладкий густой запах гниющей плоти и застарелой похоти, весь пурпурный и корчащийся во влажном шипении их перешептываний, и… — Тут его глаза наполнились ужасом, и он отпрянул от Эланы и упал ничком, распростершись в грязи. — Нет, мамочка, нет! — проскулил он. — Я этого не делал! Это Сильби! Нет-нет-нет-нет, не запирай меня снова! Не надо в темноту! Нет-нет-нет-нет, не надо в темноту! Не надо!
Он неуклюже вскочил и сломя голову бросился бежать в глубину леса, но его вопль: «Нет-нет-нет-нет!» еще долго отдавался в темноте замирающим эхом.
Нестерпимая жгучая жалость охватила вдруг Элану, и она, закрыв лицо ладонями, разрыдалась.
Заласта ожидал их в Натайосе. Шестнадцатый век и начало семнадцатого были временем буйного расцвета арджунской нации — расцвета, питаемого главным образом доходами от развивающейся работорговли. Однако неудачный набег на Южный Атан вкупе с несколькими серьезными политическими промахами тамульских чиновников стали причиной карательного похода никем и ничем не сдерживаемых атанов. Когда-то Натайос с его величественными зданиями и широкими мощеными улицами был истинной жемчужиной среди городов. Теперь же он превратился в развалины, затерянные в джунглях, и остовы зданий задыхались в змеиных объятиях бесчисленных лиан, величественные дворцы стали приютом болтливых мартышек и ярких тропических птиц, а в укромных их уголках обитали змеи и пугливые крысы, которые служили им добычей.
Но сейчас люди вернулись в Натайос. Здесь разместилась армия Скарпы, и арджуны, кинезганцы и разношерстное сборище эленийцев очистили квартал у северных ворот древнего города от лиан, деревьев, мартышек и змей, сделав его более или менее пригодным для обитания.
Седобородый Заласта стоял у полуобрушенных ворот, опираясь на посох, с измятым от усталости лицом и выражением безнадежной боли в глазах. Первой его реакцией при виде сына и прибывших с ним пленниц был гнев. Он зарычал на Скарпу по-стирикски — а этот язык был как нельзя лучше приспособлен для выговоров и язвительных упреков. Элана, увы, не понимала по-стирикски, однако ей доставил немалое удовольствие угрюмый страх, исказивший лицо Скарпы. Как бы Скарпа ни похвалялся своей силой, ни упивался своим будущим величием, он все же явно трепетал перед древним стириком, который случайно стал причиной его появления на свет.
Лишь один раз, явно задетый до глубины души тем, что полным презрения тоном сказал ему Заласта, Скарпа собрался с духом и что-то буркнул в ответ. Реакция Заласты была мгновенной и яростной. Он обрушил на отпрыска увесистый удар посохом, затем уставил посох на него, пробормотал несколько слов — и с кончика гладкой трости сорвался слепящий огненный шарик. Шарик ударил в живот все еще шатавшегося Скарпу, и тот резко сложился пополам, визжа от мучительной боли. Затем он повалился в грязь, лягаясь и извиваясь в конвульсиях, а огненное заклятие Заласты все глубже вгрызалось в него. Отец, все еще держа наготове свой смертоносный посох, несколько бесконечных минут хладнокровно наблюдал за корчащимся на земле сыном.
— Теперьты понял? — грозно осведомился он, говоря на сей раз по-тамульски.
— Да! Да, отец! Да! — пронзительно вопил Скарпа. — Прекрати это! Умоляю!
Заласта помешкал еще немного, позволяя ему извиваться и корчиться, затем поднял посох.
— Ты здесь не хозяин, — провозгласил он. — Ты — безмозглый невежда, и ничего более. Я запросто отыщу здесь дюжину таких, что смогут командовать армией, так что не испытывай больше моего терпения. Сын ты мне или не сын, а в следующий раз я позволю заклятию действовать своим чередом. Боль, Скарпа, похожа на болезнь. Через несколько дней — или недель — тело начинает разрушаться. От боли можно умереть. Не вынуждай меня доказывать тебе это. — И Заласта повернулся спиной к своему смертельно-бледному, взмокшему от пота отпрыску.
— Приношу вам свои извинения, ваше величество, — сказал он. — Этоне входило в мои намерения.
— А что же входило в твои намерения, Заласта? — холодно спросила она.
— Я враждую не с тобой, а с твоим мужем, Элана. У меня и в мыслях не было причинять тебе такие лишения. Этот кретин, которого я, увы, вынужден признавать своим сыном, дурно обращался с тобой по собственному разумению. Обещаю тебе, что он не увидит захода солнца в тот день, когда попытается сделать это снова.
— Понимаю. Унижение и боль исходили не от тебя, но само похищение — твоя идея. И в чем тут разница, Заласта?
Он вздохнул и устало провел рукой по глазам.
— Это было необходимо, — сказал он.
— Зачем? Ты же знаешь, Сефрения никогда не будет принадлежать тебе. Даже если ты заполучишь Беллиом и кольца, ты не вынудишь ее полюбить тебя.
— Существуют и другие соображения, Элана, — с печалью в голосе ответил Заласта. — Прошу тебя, возьми свою служанку и ступай за мной. Я проведу вас в ваше жилище.
— В тюрьму, я полагаю?
Заласта вздохнул.
— Нет, Элана, это чистые и уютные покои. Я сам позаботился об этом. Обещаю тебе, твоим мучениям пришел конец.
— Моим мучениям, как ты выражаешься, придет конец, когда я вернусь к мужу и дочери.
— Будем надеяться, что это случится очень скоро. Впрочем, все в руках принца Спархока. Все, что он должен делать, — это следовать нашим указаниям. Ваше жилище недалеко отсюда. Идите за мной.
Он провел их к стоявшему неподалеку дому и отпер дверь.
Тюрьма оказалась почти роскошной — множество покоев, где были и несколько спален, и столовая, и большая гостиная, и даже кухня. Дом явно принадлежал когда-то знатному человеку, и, хотя верхние этажи давно рухнули, комнаты нижнего этажа, потолки которых поддерживались большими прочными арками, остались целы и невредимы. Обстановка в комнатах была богатая, хотя и разнокалиберная, полы выстланы коврами, окна, забранные железными решетками, — Элана заметила, что их поставили совсем недавно, — были задернуты занавесями.
В огромных очагах жарко трещало пламя — не столько для того, чтобы защититься от арджунской зимы, и без того не слишком холодной, сколько для того, чтобы просушить комнаты, насыщенные почти тысячелетней заплесневелой сыростью. На кроватях сверкало чистотой белье под ткаными покрывалами арджунской работы, но самое главное, что было в этих покоях, — огромная мыльня с большой мраморной ванной, встроенной в пол. Взгляд Эланы был неотрывно устремлен на эту роскошь. Ее внимание было так поглощено ванной, что она едва слышала извинения Заласты. После нескольких ее ответов невпопад стирик понял, что его дальнейшее присутствие здесь нежелательно и, вежливо попрощавшись, удалился.
— Алиэн, дорогая, — мечтательным голосом проговорила Элана, — это ведь большая ванна, и мы вдвоем легко уместимся в ней, как ты полагаешь?
Алиэн тоже не сводила с ванны неприкрыто алчного взгляда.
— Запросто, ваше величество, — отозвалась она.
— Как по-твоему, долго нам придется греть воду, чтобы наполнить эту ванну?
— В кухне полно больших горшков и кастрюль, моя королева, — ответила кроткая девушка, — и во всех очагах разведен огонь. Мы справимся с этим очень быстро.
— Замечательно! — с воодушевлением воскликнула Элана. — Почему бы нам не приступить к делу?
— Собственно говоря, Заласта, кто такой Клааль? — спросила Элана несколько дней спустя, когда стирик заглянул к ним с визитом. Заласта частенько навещал их в темнице, словно его посещения в какой-то мере уменьшали его вину, и все время вел долгие, зачастую бессвязные разговоры, которые порой открывали Элане куда больше, чем хотелось бы Заласте.
— Клааль — вечное существо, — ответил он. Элана мимоходом отметила, что сильный акцент, который так раздражал ее в первые дни знакомства с Заластой в Сарсосе, сейчас словно испарился. Еще одна из его уловок, заключила она. — Клааль куда более вечен, нежели все боги этого мира. Он каким-то образом связан с Беллиомом. Они — соперничающие друг с другом первоэлементы или что-то в этом роде. Я был слегка рассеян, когда Киргон растолковывал мне сущность связи между ними, так что я не вполне понял его объяснения.
— Могу себе представить, — пробормотала она. Отношения ее с Заластой были странными. В этих обстоятельствах ссоры и перебранки были бы пустой тратой времени, а потому Элана была вежлива с Заластой. Стирик, казалось, был ей благодарен за это, и благодарность делала его более откровенным. Вежливость, которая ничего не стоила Элане, помогала ей добывать бесценные сведения из бессвязной болтовни стирика.
— Как бы то ни было, — продолжал Заласта, — Кизата был в ужасе, когда Киргон велел ему призвать Клааля, и всеми силами пытался отговорить бога от этой затеи. Киргон, однако, был неумолим — он впал в бешенство, когда Спархок выхватил троллей буквально у него из-под носа. Нам и в голову не приходило, что Спархок способен освободить из заточения Троллей-Богов.
— Это была идея сэра Улафа, — сказала Элана. — Улаф хорошо разбирается в троллях.
— Видимо так. Словом, Киргон принудил Кизату призвать Клааля, однако Клааль, едва явившись, бросился разыскивать Беллиом. Это застало Киргона врасплох. Он намеревался придержать Клааля в запасе — припрятать, так сказать, на черный день — и выпустить его неожиданно. Все эти замыслы пошли прахом, когда Клааль отправился на Северный мыс искать поединка с Беллиомом. Теперь Спархок знает, что Клааль вернулся в мир, — хотя ума не приложу, что он мог бы с этим поделать. Вот почему возвращение Клааля было такой глупостью. Клаалем невозможно управлять. Я пытался объяснить это Киргону, но он не стал меня слушать. Мы хотим завладеть Беллиомом, а Клааль и Беллиом — извечные враги. Едва Киргон заполучит Беллиом, Клааль обратится против него,а я твердо убежден, что Клааль намного могущественнее Киргона. — Заласта осторожно огляделся. — Боюсь, киргаи во многих отношениях лишь отражение своего бога. Киргон на дух не переносит здравого смысла. Порой он бывает чудовищно туп.
— Мне очень неприятно говорить об этом, Заласта, — солгала Элана, — но у тебя какая-то нездоровая склонность связываться с недоумками. Энниас, конечно, был умен, но его стремление во что бы то ни стало занять трон архипрелата затмило его разум, точно так же, как жажда мести затмила разум Мартэла. Судя по тому, что мне известно, Отт был глуп, как пробка, а Азеш настолько примитивен, что мог думать только о своих желаниях. Мыслить здраво было выше его сил.
— Тебе все известно, не так ли, Элана? — пробормотал Заласта. — И откуда только ты все это узнала?
— Я не вольна говорить об этом, — ответила она.
— Ну да это неважно, — рассеянно заметил Заласта. Тоскливое, какое-то голодное выражение вдруг скользнуло по его лицу. — Как поживает Сефрения?
— Неплохо. Она, впрочем, была вне себя, когда узнала правду о тебе… а уж это покушение на жизнь Афраэли было, знаешь ли, совсем неудачной мыслью. Именно оно окончательно убедило Сефрению в твоем предательстве.
— Я потерял голову, — признался Заласта. — Эта проклятая дэльфийка мановением руки разрушила три сотни лет моего терпеливого труда.
— Это, конечно, не мое дело, но почему бы тебе просто не принять к сведению то, что Сефрения целиком принадлежит Афраэли, и смириться с этим? Ты ведь никогда не сможешь одолеть Богиню-Дитя.
— А ты,Элана, могла бы смириться с тем, что Спархок целиком и полностью принадлежит кому-то другому? — с упреком спросил Заласта.
— Нет, — признала Элана, — думаю, что нет. Странные поступки совершаем мы ради любви, верно ведь, Заласта? Но я, по крайней мере, действовала открыто. Возможно, для тебя все обернулось бы иначе, если бы ты не пытался действовать обманом и хитростью. Афраэль ведь тоже иногда поддается уговорам.
— Возможно, — отозвался он и тяжело вздохнул. — Но этого мы никогда не узнаем, верно?
— Никогда. Сейчас уже слишком поздно.
— Стекло треснуло, моя королева, когда стекольщик вставлял его в раму, — негромко поясняла Алиэн, указывая на треугольничек стекла в нижнем углу окна. — Стекольщик, видно, был неловок.
— Откуда тебе все это известно, Алиэн? — спросила Элана.
— Мой отец в молодости был учеником стекольщика, — отвечала кареглазая девушка. — Он всегда чинил окна в нашей деревне. — Она коснулась раскаленным кончиком кочерги краешка свинцовой рамы, которая удерживала на месте треснувшее стекло. — Мне придется действовать очень осторожно, — продолжала она, сосредоточенно хмурясь, — но если удастся, я смогу так закрепить этот кусочек стекла, чтобы мы могли вынимать его и вновь ставить на место. Тогда мы сможем слышать, о чем они говорят там, на улице, а они об этом никогда не узнают. Я подумала, моя королева, что тебе захочется послушать их разговоры, а они всегда почему-то собираются именно под этим окном.
— Ты просто сокровище, Алиэн! — воскликнула Элана, заключая девушку в объятия.
— Осторожнее, госпожа моя! — в испуге вскрикнула Алиэн. — Кочерга!..
Алиэн была права. Окно с треснувшим стеклом находилось как раз на углу здания, а в соседнем доме размещались Заласта, Скарпа и Крегер. Оказалось, что всякий раз, когда им нужно было поговорить о том, что не предназначалось для ушей солдат, они обычно собирались в глухом тупике под самым окном. Дешевые стекла, вставленные в свинцовую раму, были в лучшем случае полупрозрачными, а потому, соблюдая осторожность, Элана могла и подслушивать, и даже наблюдать за своими тюремщиками, оставаясь незамеченной.
На следующий день после разговора с Заластой она увидела, как стирик, в белом одеянии и мрачный, как туча, направляется на привычное место в тупике под окном. За ним следовали Крегер и Скарпа.
— Ты должен покончить с этим, отец, — настойчиво говорил Скарпа. — Солдаты уже заметили, что с тобой неладно.
— Пусть их, — кратко ответил Заласта.
— О нет, отец, — отозвался Скарпа своим звучным театральным голосом, — этого нам никак нельзя допускать. Эти люди — животные. Они не утруждают себя лишними мыслями. Если ты и впредь будешь бродить по улицам с видом мальчика, у которого только что издох любимый щенок, они решат, что что-то идет не так, и начнут дезертировать целыми полками. Я потратил слишком много времени и сил, собирая эту армию, чтобы ты разогнал ее своими душевными страданиями.
— Тебе этого не понять, Скарпа, — огрызнулся Заласта. — Тебе не дано постичь, что такое любовь. Ты никого не любишь.
— Ошибаешься, Заласта, — резко сказал Скарпа. — Я люблю меня.Только такая любовь имеет хоть какой-то смысл.
Элана в эту минуту как раз наблюдала за Крегером. Глаза пьянчуги были хитро прищурены. Он небрежно помахивал своей неизменной кружкой, проливая большую часть вина на мостовую. Затем он поднял кружку, шумно высосал остатки вина и звучно рыгнул.
— Пр-ршу пр-рщенья, — пьяно промямлил он, пошатываясь и опираясь вытянутой рукой о стену, чтобы не свалиться.
Скарпа раздраженно, мельком взглянул на него, явно не придавая его присутствию особого значения. Элана, однако, оценивала Крегера иначе. Он отнюдь не всегда бывал таким пьяным, как казался.
— Все напрасно, Скарпа, — со стоном проговорил Заласта. — Я связался с больными, с отступниками, с безумцами — и все напрасно! Я надеялся, что Афраэль будет уничтожена и Сефрения станет моей… Но теперь этому не бывать. Теперь она скорее умрет, чем будет иметь дело со мной.
Глаза Скарпы сузились.
— Так пусть умрет, — грубо бросил он. — Неужели тебе в голову не приходит, что все женщины одинаковы? Женщины — такой же товар, как, скажем, воз сена или бочонок с вином. Возьми вот Крегера — как, по-твоему, много ему дела до опустевшего бочонка? Нет, ему подавай новенькие, полные, верно, Крегер?
Крегер подслеповато уставился на него и вновь рыгнул.
— Не понимаю, с какой стати ты так держишься за Сефрению? — Скарпа продолжал методично бить по больному месту отца. — Сефрения теперь — всего лишь подпорченный товар. Вэнион поимел ее столько раз, что и не сосчитать. Неужто ты станешь подбирать объедки за эленийцем? — Заласта вдруг со всей силы ударил кулаком по стене, издав разъяренное рычание. — Он, наверное, уже так привык баловаться с ней, что не тратит времени на телячьи нежности, — продолжал Скарпа. — Он просто получает что ему хочется, скатывается с нее и тут же начинает храпеть. Ты же знаешь, как привыкли себя вести эти эленийцы. Да и она сама немногим лучше. Он сделал из нее эленийку, отец. Она больше не стирик. Она стала эленийкой — или, еще хуже, выродком. Меня решительно удивляет, как ты можешь тратить свои чувства на выродка. — Скарпа презрительно фыркнул. — Она ничем не лучше моей матери или сестер, а уж ты-то знаешь, что они из себя представляли. Лицо Заласты исказилось.
— Лучше бы мне увидеть ее мертвой! — почти провыл он, запрокинув голову.
Бледная бородатая физиономия Скарпы стала хитрой.
— Так убей ее, отец! — прошипел он. — Ты же знаешь, уж если женщина делила постель с эленийцем, ей нельзя больше верить. Даже если ты уговоришь ее стать твоей женой, она никогда не будет тебе верна. — Скарпа с неискренним ободрением положил руку на плечо отца. — Убей ее, отец, — убежденно повторил он. — По крайней мере, твои воспоминания о ней останутся чисты; сама она никогда уже не будет чистой.
Заласта вновь завыл и вцепился в бороду своими длинными ногтями. Затем он резко развернулся и бросился бежать по улице.
Крегер выпрямился, и все его опьянение куда-то исчезло.
— Знаешь, ты ведь дьявольски рискуешь, — заметил он.
Скарпа окинул его острым взглядом.
— Неплохо, Крегер, очень неплохо, — пробормотал он. — Роль пьяного удалась тебе почти в совершенстве.
— Я много упражнялся, — пожал плечами Крегер. — Твое счастье, Скарпа, что он не обратил тебя в прах — или снова не завязал узлом твои кишки.
— У него бы ничего не вышло, — ухмыльнулся Скарпа. — Я ведь и сам неплохой маг, и я отлично знаю, что для заклинаний нужна ясная голова. Я все время удерживал его в состоянии бешенства. Он не сумел бы и паутины разорвать заклинанием. Будем надеяться, что он и впрямь прикончит Сефрению. Спархока это приведет в неслыханную ярость, не говоря уж о том, что, увидев, как его большая любовь превратилась в груду мертвечины, Заласта сам охотно перережет себе горло.
— Ты, видно, крепко его ненавидишь.
— А ты, Крегер, на моем месте не возненавидел бы? Он мог бы забрать меня с собой еще когда я был ребенком — но нет, он предпочитал изредка навещать меня и показывать, что такое быть стириком, а потом уходил один, оставляя меня на растерзание шлюхам. Если у него недостанет духу самому перерезать себе горло, я с великой охотой помогу ему. — Глаза Скарпы блестели, он широко улыбался. — Где твой бочонок, Крегер? Сейчас я бы не прочь напиться.
И он засмеялся кудахтающим сумасшедшим смехом, в котором не было ни проблеска разума.
— Все бесполезно! — воскликнула Элана, отшвырнув расческу с такой силой, что та пролетела через всю комнату. — Смотри, что они сотворили с моими волосами!
Она закрыла лицо руками и бурно разрыдалась.
— Все не так страшно, моя госпожа, — мягко проговорила Алиэн. — Вот так причесываются в Каммории. — Она подхватила волну светлых волос Эланы на правой половине головы и перебросила ее через макушку. — Видите? Все места, где срезаны волосы, оказываются прикрыты, да и выглядит весьма нарядно.
Элана с надеждой взглянула в зеркало.
— Действительно неплохо, — признала она.
— А если мы прикрепим за правым ухом цветок, вы будете просто ослепительны.
— Алиэн, ты настоящее сокровище! — воскликнула счастливая королева. — Что бы я без тебя делала?
Они провозились почти час, однако все следы безжалостного ножа, срезавшего пряди с головы Эланы, были прикрыты, и Элана почувствовала, что ее достоинство в какой-то мере восстановлено.
Однако в тот же вечер к ним заявился Крегер. Он стоял в дверном проеме, пошатываясь, с осоловелыми глазами, и по лицу его бродила пьяная ухмылка.
— Время жатвы, Элана! — провозгласил он, вытаскивая кинжал. — Мне опять понадобился твой локон.
Небо оставалось пасмурным, хотя до сих пор, по счастью, обходилось без дождя. Однако сильный ветер, дувший с Миккейского залива, дышал промозглой сыростью, а потому они ехали, потеснее запахнувшись в плащи. Несмотря на убежденность Халэда, что спешить им никуда не следует, Берит был снедаем нетерпением. Он хорошо понимал, что их миссия — всего лишь часть гигантского, сложного плана, однако впереди, и все они знали это, проступала неясно, но грозно решающая схватка, и Берит ни за что на свете не хотел бы на нее опоздать.
— Как ты сумел запастись таким терпением? — спросил он у Халэда как-то в середине дня, когда ветер с моря стал особенно сырым и промозглым.
— Я же крестьянин, Спархок, — отвечал Халэд, почесывая черную бородку. — Когда ждешь урожая, привыкаешь к тому, что ничто не меняется за одну ночь.
— Мне, кажется, никогда и в голову не приходило, как это можно сидеть сложа руки и ждать, покуда что-то там прорастет.
— Крестьянину не очень-то удается сидеть сложа руки, — сказал Халэд. — Дел всегда больше, чем часов в сутках, а уж если все наскучит, можно следить за небом. Одна засуха либо ливень с градом могут уничтожить год тяжкого труда.
— И это я тоже как-то упустил из виду. — Берит глубоко задумался. — Вот, значит, почему ты так хорошо умеешь предсказывать погоду!
— Да, это помогает.
— Однако дело ведь не только в этом. Ты всегда знаешь все обо всем, что творится вокруг. Когда мы были на плоту, ты тотчас же чувствовал малейшую перемену в его движении.
— Это зовется «внимание к мелочам», мой лорд. Мир вокруг тебя просто вопит без перерыва о том, что происходит или вот-вот произойдет, но большинство людей его попросту не слышит. Меня это всегда поражало. Я не могу понять, как это тебе удается так многого не замечать.
Берит почувствовал себя слегка задетым.
— Хорошо, и что же такого мир вопит тебе сейчас, а я не слышу?
— Он твердит, что надо бы нам на ночь отыскать пристанище понадежнее. Идет буря.
— С чего ты это взял? Халэд указал на залив.
— Видишь этих чаек?
— Ну да. И что из того?
Халэд выразительно вздохнул.
— Что едят чайки, мой лорд?
— Да все что угодно — по большей части рыбу.
— Тогда почему они летят от моря? Ведь на суше они вряд ли отыщут много рыбы. Они увидели в заливе что-то, что очень им не понравилось, и теперь удирают подальше от него. Единственное, что может напугать морскую чайку, — ветер и высокие волны, которые он подымает. В открытом море шторм, и он идет сюда. Вот о чем вопит сейчас весь мир.
— Значит, это попросту здравый смысл, и ничего более?
— Многое на свете, Спархок, — попросту здравый смысл и опыт. — Халэд слегка усмехнулся. — Я чую, что Крегеров стирик все еще наблюдает за нами. Если он так же невнимателен, как и ты, мой лорд, его ждет веселенькая ночка.
Берит ухмыльнулся с некоторым злорадством.
— Знаешь, — сказал он, — отчего-то мне его совсем не жаль.
Это была уже не деревня, но и не вполне город. Во-первых, здесь было три улицы и, во-вторых, по меньшей мере шесть домов в несколько этажей. В уличной грязи привольно копошились свиньи. Дома были выстроены по большей части из бревен и крыты соломой. На улице, которую можно было счесть главной, располагался трактир — внушительного вида строение, у которого стояла пара потрепанных повозок с выпряженными унылыми мулами. Улаф осадил заморенную клячу, которую они купили в рыбацкой деревушке.
— Как ты считаешь? — обратился он к своему другу.
— Я уж думал, ты никогда об этом не спросишь, — отозвался Тиниен.
— Ну так пойдем и снимем комнату на ночь, — предложил Улаф. — Все равно день уже клонится к закату, а мне осточертело спать на голой земле. Кроме того, я бы не прочь вымыться.
Тиниен покосился на четко очерченные пики Тамульских гор, проступавшие в нескольких лигах к западу.
— Мне бы очень не хотелось заставлять троллей ждать, Улаф, — с притворной серьезностью заметил он.
— Так ведь мы не назначали им встречи. Тролли все равно ничего не заметят. У них весьма приблизительное чувство времени.
Они въехали во двор трактира, оставили коней у коновязи возле конюшни и вошли в трактир.
— Нам нужна комната, — сказал Улаф трактирщику по-тамульски, с сильным акцентом.
Трактирщик, низенький, хитрого вида человечек, окинул их быстрым оценивающим взглядом, сразу отметив остатки обмундирования, составлявшие большую часть их одежды. Лицо его отвердело. Солдат в таких городках зачастую встречают неприветливо, и тому есть множество веских причин.
— Ну, не зна-аю, — протянул он тонким монотонным голосом. — У нас сейчас самое горячее время…
— Это поздней-то осенью? — скептически осведомился Тиниен. — Именно так у вас и выглядит самое горячее время?
— Ну-у… всякий час прибывают возчики. Улаф взглянул за спину трактирщика, в дымную, с низким потолком пивную.
— Я насчитал троих, — холодно заметил он.
— Скоро приедут еще, — торопливо пояснил трактирщик.
— Ну разумеется, — с сарказмом согласился Тиниен, — но их-то еще нет, а мы уже здесь, и у нас есть деньги. Может, хочешь побиться об заклад на то, появится ли здесь к полуночи еще одна повозка?
— Капрал, — сказал Улаф, — да он попросту не хочет иметь дела с парой отставных ветеранов. Пойдем-ка поболтаем с местным комиссаром. Уверен, ему будет крайне интересно послушать, как этот парень принимает солдат его императорского величества.
— Я верный подданный его императорского величества, — поспешно заверил трактирщик, — и для меня большая честь принять в своем трактире храбрых ветеранов его армии…
— Сколько? — перебил его Тиниен.
— Э-э… полукрона?
— Он, сдается, не слишком уверен, а, сержант? — обратился Тиниен к своему другу и снова повернулся к трактирщику. — Парень, ты неверно нас понял. Мы не собираемся покупатьу тебя комнату. Мы просто хотим снять ее на одну ночь.
Улаф тяжело воззрился на маленького перепуганного тамульца.
— Восемь грошей, — объявил он не терпящим возражений голосом.
— Восемь? —пронзительным голосом переспросил трактирщик.
— Либо соглашайся, либо нет — и хватит трепаться. Нам еще нужно отыскать комиссара, пока не стемнеет.
— Суровый вы человек, сержант.
— Так ведь тебе никто и не обещал, что жить будет легко и весело. — Улаф отсчитал несколько монеток и позвенел ими на ладони. — Так берешь или нет?
Трактирщик мгновение терзался мучительными раздумьями, потом все же с явной неохотой взял деньги.
— Ты лишил меня развлечения, — посетовал Тиниен, когда они возвращались к конюшне, чтобы позаботиться о лошадях.
— Меня замучила жажда, — пожал плечами Улаф. — Кроме того, пара бывших солдат наверняка заранее знала бы, сколько они склонны заплатить, верно ведь? — Улаф поскреб подбородок. — Может быть, сэр Герда не стал бы возражать, чтобы я сбрил его бороду? Она ужасно чешется.
— Улаф, это же не еголицо, а твое.Его просто изменили, чтобы ты стал похож на сэра Герду.
— Это так, но когда дамы будут возвращать нам изначальный облик, этолицо будет образцом для сэра Герды, и, когда они закончат, он окажется с обритой физиономией. Ему это может не понравиться.
Они расседлали коней, поставили их в стойла и отправились в пивную. Тамульские питейные заведения резко отличались от эленийских. Столы здесь были намного ниже, зал обогревал не камин, а изразцовая печь — впрочем, дымила она не хуже камина. Вино подавали в изящных чашечках, а пиво — в дешевых оловянных кружках. Пахли они, однако, почти одинаково.
Улаф и Тиниен приступили ко второй кружке, когда в зале появился чиновного вида тамулец в шерстяной мантии, покрытой пятнами от еды. Он направился прямиком к их столу.
— Я бы хотел взглянуть на ваши отпускные свидетельства, если не возражаете, — высокомерно объявил он.
— А если возражаем? — осведомился Улаф.
— Что? — чиновник заморгал.
— Ты сказал — «если не возражаете». Что, если мы возражаем?
— Я имею право требовать у вас эти бумаги.
— Что ж ты тогда просишь? — Улаф запустил руку под красную форменную куртку и достал оттуда измятые бумаги. — В нашем полку те, кто имел право приказывать, никогда не просили.
Тамулец прочел отпускные свидетельства, которыми Тиниена и Улафа снабдил Оскайн в добавление к их маскировке.
— Бумаги как будто в порядке, — заметил он примирительным тоном. — Простите, что я был так резок. Нам было велено посматривать, не появятся ли дезертиры — из-за всех этих беспорядков, вы же понимаете. Едва только в воздухе запахнет войной, армия сразу становится малопривлекательным местом. — Он окинул их глубокомысленным взглядом. — Я вижу, ваш полк стоял в Материоне. Тиниен кивнул:
— Это была неплохая служба — только вот все время приходилось наводить глянец да терпеть проверки. Присаживайтесь, комиссар.
Тамулец слабо усмехнулся.
— Увы, капрал, всего лишь младший комиссар. Эта дыра не заслуживает того, чтобы здесь торчал комиссар. — Он опустился на стул. — Куда вы направляетесь, парни?
— Домой, — ответил Улаф, — в город Верел, что в Даконии.
— Простите мои слова, сержант, но вы не слишком-то похожи на дакита. Улаф пожал плечами.
— Я пошел в родню по материнской линии. Моя мать родилась в Астеле. Скажите-ка, младший комиссар, много ли времени мы сэкономим, если напрямик через Тамульские горы двинемся к Супаль? Мы думали устроиться там на какое-нибудь торговое судно, пересечь Арджунское море до Тианы и оттуда верхами доехать до Сэйраса. А там до Верела рукой подать.
— Я бы не советовал вам, друзья мои, углубляться в Тамульские горы.
— Бури? — спросил Тиниен.
— В это время года они неизбежны, капрал, однако в последнее время мы получили оттуда несколько тревожных донесений. Похоже на то, что медведи там, в горах, размножились, как кролики. Всякий путник, кто за последние пару недель приходил сюда с гор, сообщал об этих тварях. По счастью, всем удалось уйти целыми и невредимыми.
— Медведи, говорите вы? Тамулец усмехнулся.
— Это мой перевод. Невежественные крестьяне употребляют слово «чудища», но мы-то с вами знаем, как зовется большая мохнатая тварь, которая живет в горах.
— Эти крестьяне — нервный народец! — хохотнул Улаф, осушая кружку. — Помню, как-то были мы на учениях и к нам прибежал крестьянин, вопя, что за ним гонится стая волков. Мы отправились глянуть что к чему — и обнаружили одну-единственную лису. Размеры и количество диких тварей, которых способен увидеть крестьянин, видимо, растет с каждым часом.
— Или с каждой кружкой пива, — вставил Тиниен.
Они еще поболтали с чиновником, который был уже сама любезность. Наконец он пожелал им доброго пути и удалился.
— Что ж, — сказал Улаф, — приятно знать, что тролли забрались так далеко на юг. Мне бы очень не хотелось разыскивать их.
— Но ведь троллей вели их боги, Улаф, — напомнил Тиниен.
— Оно и видно, Тиниен, что тебе никогда не доводилось разговаривать с Троллями-Богами! — рассмеялся Улаф. — У них довольно слабое чувство направления — быть может потому, что их компас показывает только две стороны света.
— И какие же?
— Север и не-север. Это, знаешь ли, слегка затрудняет ориентировку на местности.
Это был один из тех кратких и яростных шквалов поздней осени, которые налетают словно ниоткуда. Халэд сразу отказался от мысли искать убежище в соляных болотах и направился на берег. В мелкой бухточке он нашел то, что искал, — груду плавника. Пара часов усердной работы — и у них было прочное, даже уютное укрытие подветренной стороны плавника.
Буря налетела на закате. Ветер выл над грудой плавника, прибой с грохотом бился о берег, и дождь хлестал вовсю, стелясь почти над самой землей.
Однако Халэду и Бериту было тепло и сухо. Они сидели, откинувшись на большое, выбеленное морем бревно, которое составляло заднюю стену их убежища, вытянув ноги к мирно потрескивающему костру.
— Ты всегда меня удивляешь, Халэд, — заметил Берит. — Откуда ты знал, что в этом плавнике найдутся доски?
— Так всегда бывает, — пожал плечами Халэд. — Всякий раз, когда наткнешься на груду леса, прибитого морем к берегу, можешь быть уверен, что там окажутся и доски. Из досок строят корабли, а корабли часто терпят крушение. Доски плавают по морю, покуда ветер, течение и прилив не загонит их в такое вот укромное местечко, где собирается плавник. — Он поднял руку и похлопал по потолку убежища. — Но вот отыскать крышку люка, да еще целую, — это настоящее везение, уж можешь мне поверить.
Он поднялся и подошел к выходу.
— Ну и ветер, — заметил он и протянул руки к огню. — Да и холод собачий. Наверное, к полуночи пойдет дождь со снегом.
— О да, — с удовольствием поддакнул Берит. — Мне решительно жаль того, кого эта ночь застигла под открытым небом. — Он ухмыльнулся.
— Мне тоже, — ответил, злорадно ухмыляясь, Халэд. И продолжил, понизив голос, хотя особой нужды в этом не было: — Ты можешь узнать, о чем он сейчас думает?
— Ни о чем особенном, — ответил Берит. — Впрочем, ему сейчас чертовски неуютно.
— Какое горе, а?
— Есть кое-что еще. Он намеревается выйти к нам. У него для нас какое-то послание.
— Он придет сегодня? Берит покачал головой.
— Ему приказано сделать это завтра утром. Он очень боится того, кто отдавал приказ, а потому исполнит его в точности. Как там окорок?
Халэд вынул кинжал и кончиком его поднял чугунную крышку котелка, наполовину зарытого в углях на краю костра. Из котелка повалил густой, приятно пахнущий пар.
— Окорок готов. Как только сварятся бобы, можно будет поужинать.
— Если ветер дует в сторону нашего приятеля, этот запах прибавит кое-что к его страданиям, — хихикнул Берит.
— Это вряд ли, Спархок. Он ведь стирик, а стирики не едят свинины.
— Ах да, я и забыл. Впрочем, он ведь отступник. Может быть, он изменил свои вкусы.
— Выясним это утром. Когда он завтра заявится к нам, я угощу его ломтем окорока. Почему бы тебе не нарезать хлеба? Я бы поджарил его на крышке котелка.
Наутро ветер заметно стих, да и проливной дождь уже не так ретиво хлестал по крышке люка, которая служила крышей их прибежищу. Они позавтракали окороком с бобами и начали собирать вещи.
— Как ты полагаешь?.. — спросил Берит.
— Пускай сам к нам придет. Сидеть под крышей, покуда не кончится дождь — это в порядке вещей. — Халэд задумчиво поглядел на друга. — Тебя не оскорбит, мой лорд, если я дам тебе один совет?
— Разумеется нет.
— Ты выглядишь как Спархок, но говоришь и держишься совсем иначе. Когда появится стирик, прими холодный и жесткий вид. Прищурься — Спархок все время щурится. Говори тихо и ровно: Спархок, когда сердится, говорит очень тихо и всех подряд называет «приятель». Он способен вложить в это слово сотню разных значений.
— И верно, он почти ко всем обращается «приятель». Я об этом едва не забыл. Халэд, я дозволяю тебе поправлять меня всякий раз, когда я буду терять сходство со Спархоком.
— Дозволяешь?
— Кажется, я неверно выразился.
— Да, мне тоже так кажется.
— В Материоне для нас стало чересчур жарко, — сказал Кааладор, откинувшись на спинку кресла, и поглядел прямо в глаза человеку с жестким лицом, сидевшему напротив. — Я уверен, Ордей, что ты понимаешь, о чем я говорю.
Человек с жестким лицом рассмеялся.
— Еще бы! — сказал он. — Мне и самому доводилось покинуть парочку мест, лишь на шаг опередив блюстителей закона.
Ордей, элениец из Варденаиса, содержал притон в портовом квартале Дэлы. Этот кряжистый детина процветал, потому что воры-эленийцы чувствовали себя привольно в эленийской таверне, а также потому, что Ордей с охотой покупал у них разное добро за десятую часть цены — не спрашивая, откуда оно взялось.
— Нам бы заняться чем-нибудь новеньким, — Кааладор указал на Келтэна и Бевьера, с чужими лицами и в грубой разномастной одежде. — Среди полицейских, которым вздумалось порасспросить нас на всякие неудобные темы, оказался высокопоставленный чин из министерства внутренних дел. — Кааладор с ухмылкой взглянул на Бевьера, который одолжил лицо у одного из собратьев по сириникийскому ордену — зловещего вида рыцаря, который потерял глаз в Рендоре и прикрывал пустую глазницу черной повязкой. — Моему одноглазому другу наплевать на чины, а потому он попросту снес чиновнику голову своим забавным топориком.
Ордей покосился на оружие, которое Бевьер положил на стол рядом с пивной кружкой.
— Это, кажется, локабер? — спросил он.
Бевьер что-то проворчал. По мнению Келтэна, пристрастие Бевьера к драматическому искусству заводило его чересчур далеко. Одной черной повязки на глазу было более чем достаточно, но, поскольку Бевьер, будучи студентом, участвовал в любительских спектаклях, он явно забывал о чувстве меры, прилагая все старания, чтобы выглядеть как можно более опасным. Добивался он, однако, лишь того, что выглядел как маньяк с человекоубийственными наклонностями.
— По-моему, у локабера обычно рукоять длиннее, — заметил Ордей.
— Он не помещался у меня под рубахой, — проворчал Бевьер, — вот я и обрубил рукоять на пару футов. Так даже удобнее — если рубить им без перерыва. На вопли и кровь мне наплевать, так что я доволен.
Ордей содрогнулся и слегка позеленел.
— В жизни не видывал более гнусного оружия, — сознался он.
— Потому-то оно мне и нравится, — пояснил Бевьер.
Ордей перевел взгляд на Кааладора.
— Чем же ты и твои друзья подумываете заняться, Эзек? — спросил он.
— Мы хотели бы попробовать себя в разбое на большой дороге, — ответил Кааладор. — Свежий воздух, физические упражнения, здоровая пища и никаких полицейских в округе — что-то в этом роде. За наши головы назначили солидную цену, а сейчас, когда император разогнал министерство внутренних дел, полицейскую работу возложили на атанов. Тебе известно, что атана невозможно подкупить?
Ордей мрачно кивнул.
— Ну да, еще бы, — сказал он. — Это просто ужасно. — Прищурясь, он зорко глянул на «Эзека», средних лет дэйранца. — Почему бы тебе, Эзек, не описать мне Кааладора? Не то чтобы я усомнился в твоих словах — просто все сейчас пошло наперекосяк, и все полицейские, которым мы платили, отправились либо в тюрьму, либо на плаху, так что нам приходится соблюдать осторожность.
— Меня это нисколько не оскорбляет, Ордей, — заверил Кааладор. — Я и сам бы не стал доверять человеку, который не соблюдает осторожность. Кааладор — каммориец, с курчавыми волосами и красным лицом. Человек он плотный — широкие плечи, толстая шея и брюшко.
Ордей хитро сощурился.
— Что именно он тебе сказал? Повтори слово в слово.
— Стал-быть, так, господин хороший, — начал Кааладор, чрезмерно подчеркивая простонародный выговор, — старина Кааладор, такое дело, сказывал нам покалякать с парнем по имени Ордей — энтот, стал-быть, Ордей прям до потрохов знает всю тутошнюю воровскую братию.
Ордей рассмеялся, явно вздохнув с облегчением.
— Да уж, это точно был Кааладор, — сказал он. — Ты еще и двух слов не сказал, а я уже понял, что ты говоришь правду.
— Говор у него своеобразный, — согласился Кааладор. — Впрочем, он не так глуп, как кажется. Келтэн прикрыл ладонью усмешку.
— Верно сказано, шоб мне сдохнуть, — согласился Ордей, подражая простонародному говору. — Боюсь только, Эзек, что разбой на большой дороге здесь окажется делом не слишком прибыльным — у нас и больших дорог-то по пальцам перечесть. В джунглях, конечно, работать безопаснее — даже атанам не сыскать человека в этих зарослях — однако прибыль ничтожная. Трое людей в джунглях одни вряд ли сумеют свести концы с концами, Думаю, вам стоит присоединиться к одной из здешних шаек. Они живут неплохо, грабя отдаленные поместья и устраивая набеги на деревни и небольшие городки. — Он откинулся в кресле и задумчиво постучал пальцем по подбородку. — Вы хотите расположиться подальше от города?
— Чем дальше, тем лучше, — ответил Кааладор.
— Нарстил работает неподалеку от руин Натайоса. Я могу поручиться, что уж тамвас полиция не побеспокоит. В этих руинах стоит армия одного парня по имени Скарпа. Это чокнутый бунтовщик, который мечтает свергнуть тамульское правительство. Нарстил время от времени сотрудничает с ним. Дело, конечно, рискованное, зато в таком соседстве можно недурно поживиться.
— Ордей, это именно то, что нам нужно! — горячо заверил Кааладор.
Келтэн облегченно вздохнул, стараясь сделать это незаметно. Ордей предложил им именно то, чего они добивались, причем без малейшей подсказки с их стороны. Если они присоединятся именно к этой шайке, то окажутся в двух шагах от Натайоса, а на такое везение они и не надеялись.
— Вот что я скажу тебе, Эзек, — продолжал Ордей, — что, если мне написать Нарстилу письмецо касательно тебя и твоих друзей?
— Это было бы здорово!
— Но прежде чем я истрачу бумагу и чернила, почему бы нам не потолковать о том, сколько вы заплатите мне за то, что я напишу это письмо?
Стирик промок насквозь и посинел от холода. Он трясся так, что голос его дрожал, когда он окликнул их.
— У меня для вас послание! — крикнул он. — Сохраняйте спокойствие и не делайте глупостей!
Он говорил по-эленийски, и за это Берит был ему даже благодарен — его стирикский был далек от совершенства, и этим он мог бы выдать себя.
— Подойди ближе, приятель, — велел он трясущемуся от холода посланцу, торчавшему на дальнем конце берега. — И держи свои руки так, чтобы я их видел.
— Не приказывай мне, элениец! — огрызнулся стирик. — Здесь приказы отдаю я.
— Ну так передавай мне послание прямо оттуда, приятель, — холодно ответил Берит. — Мне спешить некуда. Здесь тепло и сухо, так что я могу сколько угодно ждать, покуда ты решишь, что тебе делать.
— Это письмо, —сказал посланец по-стирикски, — во всяком случае Берит полагал, что он сказал именно это.
— Вот что, друг, — вмешался Халэд, — мы тут все люди обидчивые. Того и гляди случится какое-нибудь недоразумение, так что не раздражай меня разговорами на языке, которого я не понимаю. Сэр Спархок, конечно, знает стирикский, а я нет, и мойнож в твоем брюхе прикончит тебя так же быстро, как если бы это сделал он. Мне, конечно, потом будет очень жаль, но для тебя-то все будет кончено.
— Могу я войти? — осведомился стирик уже по-эленийски.
— Валяй, приятель, — сказал Берит. Посланец приблизился ко входу в убежище, жадно поглядывая на костер.
— Экий у тебя несчастный вид, старина, — заметил Берит. — Неужели ты не знаешь заклятия, чтобы не вымокнуть под дождем?
Стирик оставил его реплику без ответа.
— Мне приказали передать тебе вот это, — объявил он, запуская руку под домотканую куртку, и извлек на свет сверток, обернутый в непромокаемую кожу.
— Говори мне, что собираешься делать, приятель, прежде чем вот так запускать руку под одежду, — вполголоса предостерег Берит, с угрожающим прищуром воззрившись на стирика. — Как только что сказал мой друг, здесь того и гляди может случиться какое-нибудь недоразумение. Заставать меня врасплох, когда я стою так близко, — не самый лучший способ сохранить свой живот невспоротым.
Стирик с трудом сглотнул и, едва Берит взял сверток, поспешно попятился.
— Может, съешь ломоть окорока, покуда милорд Спархок ознакомится со своей почтой? — любезно предложил Халэд. — Окорок жирный и славно смажет твои внутренности. — Стирик содрогнулся и слегка позеленел. — Ничто так легко не проскакивает в глотку, как скользкий кус свиного жира, — с восторгом продолжал Халэд. — Должно быть, это из-за помоев и гнилых овощей, которыми кормят свинок.
Стирик издал такой звук, словно собрался блевать.
— Ты уже передал свое послание, приятель, — холодно сказал ему Берит. — Уверен, у тебя найдутся важные дела где-то еще, так что мы тебя не задерживаем.
— Ты понял все, что сказано в послании?
— Я прочел его. Эленийцы хорошо умеют читать. Мы владеем грамотой, в отличие от вас, стириков. Послание не слишком меня обрадовало, так что не стоит тебе торчать так близко от нас.
Стирик со страхом попятился на несколько шагов, потом развернулся и бросился бежать.
— Что сказано в письме? — спросил Халэд. Берит с нежностью сжал в пальцах знакомый локон королевы.
— Там говорится, что их планы изменились. Мы должны пересечь Тамульские горы и повернуть на запад. Теперь они хотят, чтобы мы шли в Супаль.
— Сообщи-ка об этом Афраэли.
В воздухе вдруг прозвенела знакомая трель, и молодые люди разом обернулись.
Богиня-Дитя сидела, скрестив ноги, на одеялах Халэда и наигрывала на свирели жалобную стирикскую мелодию.
— Что это вы на меня так уставились? — осведомилась она. — Я же сказала, что буду присматривать за вами.
— Разве это разумно, Божественная? — спросил Берит. — Этот стирик не отошел еще и на несколько сотен ярдов, а он, наверное, может ощутить твое присутствие.
— Сейчас — никак не может, — усмехнулась Афраэль. — В эту минуту он слишком занят тем, чтобы не дать своему желудку вывернуться наизнанку. Знаешь, Халэд, весь этот разговор о свином жире — очень жесток.
— Знаю.
— Тебе обязательно нужно было быть таким красноречивым?
— Я же не знал, что ты поблизости. Что нам теперь делать?
— Идти в Супаль тем путем, который вам указан. — Она помолчала и с любопытством спросила: — Что ты сотворил с этим окороком, Халэд? Он пахнет вполне съедобно.
— Должно быть, все дело в чесноке, — пожал он плечами. — По правде говоря, вкус свинины никому особенно не нравится, но мать учила меня, что почти все на свете можно сделать съедобным — если не жалеть приправ и пряностей. Вспомни об этом в следующий раз, когда будешь готовить козлятину.
Афраэль показала ему язык — и исчезла.
В горах Земоха шел снег, сухой колкий снег, зависавший в безветренном воздухе, точно тучи перьев из распоротой перины. Стоял жгучий холод, и огромное облако пара стелилось, точно низинный туман, над конями армии рыцарей церкви, что тяжелым шагом двигались вперед, ударами копыт снова взвихривая улегшуюся было снежную пыль. Магистры воинствующих орденов скакали во главе войска, в полном боевом облачении и с ног до головы закутанные в меха. Абриэль, магистр сириникийцев, все еще бодрый, несмотря на преклонный возраст, ехал рядом с Дареллоном, магистром ордена Альсиона, и сэром Гельдэном, который возглавлял пандионцев на время отсутствия Спархока. Патриарх Бергстен ехал немного особняком. Рослый церковник был по самые уши укутан в меха, и шлем, увенчанный рогами огра, придавал ему весьма воинственный вид, являя собою убийственный контраст с маленьким, в черном переплете, молитвенником, который читал патриарх. Комьер, магистр генидианцев, отправился далеко вперед с разведчиками.
— Я, наверное, уже никогда не согреюсь, — со стоном проговорил Абриэль, плотнее кутаясь в меховой плащ. — Преклонные годы разжижают кровь. Никогда не старей, Дареллон!
— Другой выбор не слишком-то заманчив, лорд Абриэль. — Дареллон, сохранивший юношескую стройность дэйранец, казалось, тонул в своих массивных доспехах. Понизив голос, он добавил: — Тебе вовсе незачем было ехать с нами, друг мой. Сарати не осудил бы тебя.
— Ну нет, Дареллон! Это, скорее всего, последняя моя кампания. Я не пропустил бы ее ни за какие сокровища в мире. — Абриэль поглядел вперед. — Что это там делает Комьер?
— Лорд Комьер сказал, что хочет взглянуть на развалины Земоха, — рокочущим басом пояснил сэр Гельдэн. — Полагаю, талесийцы находят определенное развлечение в том, чтобы разглядывать следы разрушений на месте былых битв.
— Эти талесийцы настоящие варвары, — кисло пробормотал Абриэль и поспешно взглянул на Берг стена, который, казалось, был полностью поглощен чте нием молитвенника. — Необязательно повторять эти слова, господа, — прибавил он, обращаясь к Дареллону и Гельдэну.
— Даже и не мечтай об этом, Абриэль, — отозвался Бергстен, не отрывая глаз от молитвенника.
— У вас невероятно острый слух, ваша светлость.
— Это оттого, что я выслушиваю исповеди. Люди готовы кричать о чужих грехах во все горло, но их шепот едва можно расслышать, когда они переходят к собственным грехам. — Бергстен поднял глаза и указал вперед. — Комьер возвращается.
Магистр генидианцев, пребывавший в прекрасном расположении духа, осадил своего коня, взвихрив облачка снежной пыли.
— Уж если Спархок принимается что-то уничтожать, он подходит к делу весьма основательно! — весело сообщил он. — Я, признаться, не верил Улафу, когда он сказал мне, что наш приятель с перебитым носом сорвал крышу с храма Азеша — но теперь верю. Никогда прежде не видел таких разрушений. Сомневаюсь, чтобы во всем городе осталось хоть одно здание, пригодное для жилья.
— Тебе, Комьер, подобные вещи доставляют наслаждение, не так ли? — с упреком спросил Абриэль.
— Довольно, господа! — поспешил вмешаться Бергстен. — Мы здесь не затем, чтобы воскрешать старые, как мир, споры. Мы воюем всяк на свой манер. Арсианцы любят строить форты и крепости, талесийцы — их разрушать. Все это способы ведения войны, и именно в этом состоит наша служба.
— Наша? —мягким басом отозвался Гельдэн.
— Ты знаешь, что я хотел сказать, Гельдэн. Конечно, сам я больше не имею отношения к этим делам, но…
— Что же ты тогда прихватил с собой топор, Бергстен? — спросил Комьер.
Бергстен в упор взглянул на него.
— Чтобы вспомнить старые добрые времена — а также потому, что вы, талесийские бандиты, готовы внимательно слушать человека, только когда у него в руках топор.
— Рыцари, ваша светлость, — кротко поправил Комьер своего соотечественника. — Теперь мы зовемся рыцари. Когда-томы были бандитами, но теперь мы порядочные люди.
— Церковь весьма одобряет твое стремление исправиться, сын мой, хотя и знает, что ты бесстыдно лжешь.
Абриэль тщательно спрятал улыбку. Бергстен и сам прежде был генидианским рыцарем, и порой клобук съезжал с него, приоткрывая старые привычки.
— У кого карта? — спросил он не столько из любопытства, сколько из желания предотвратить надвигающийся спор.
Гельдэн, звякнув доспехами, развязал ремни одной из своих седельных сумок.
— Что бы ты хотел узнать, мой лорд? — спросил он.
— Как обычно — далеко ли ехать, долго ли ехать и какие неприятности ожидают нас в пути.
— До астельской границы сотня с лишним лиг, мой лорд, — ответил Гельдэн, сверяясь с картой, — а оттуда еще десять сотен лиг до Материона.
— Самое меньшее сто дней пути, — мрачно проворчал Бергстен.
— Если мы не попадем в переделку, ваша светлость, — уточнил Дареллон.
— Оглянись, Дареллон! За нами скачут сто тысяч рыцарей церкви. Нет такой переделки, с которой мы не смогли бы управиться. Какая впереди местность, Гельдэн?
— В трех днях к востоку отсюда, ваша светлость, что-то вроде водораздела. Все реки по эту сторону от него впадают в залив Миджах, по другую сторону — стекают в Астелийские топи. Я полагаю, что после того как мы пересечем этот водораздел, местность начнет понижаться — если только Отт не устроил так, что в Земохе реки текут вверх.
К ним подъехал генидианский рыцарь.
— Только что прибыл гонец из Эмсата, лорд Комьер, — сообщил он. — Он говорит, что у него для вас важные новости.
Комьер кивнул, развернул коня и поскакал к войску. Остальные двинулись дальше, с трудом пролагая себе дорогу через усилившийся снегопад.
Комьер, по пятам за которым скакал покрытый дорожной грязью гонец, возвращаясь к своим спутникам, оглушительно хохотал.
— Что тебя так рассмешило? — спросил Бергстен.
— У нас отличные новости из дому, ваша светлость! — весело отвечал Комьер и обратился к гонцу: — Расскажи нашему возлюбленному патриарху то, что только что рассказывал мне.
— Слушаюсь, мой лорд, — отозвался светловолосый талесиец. — Это случилось несколько недель назад, ваша светлость. Как-то утром дворцовые слуги нигде не могли найти принца-регента. Стражники полных два дня переворачивали весь дворец сверху донизу, но маленький хорек как сквозь землю провалился.
— Следи за своей речью, парень! — рявкнул патриарх Бергстен. — Авин, в конце концов, принц-регент — даже если он и впрямь хорек.
— Прошу прощения, ваша светлость. Как бы то ни было, вся столица терялась в догадках. Авин Воргунссон и шагу никуда не ступил бы, не прихватив с собой духовой оркестр, чтобы возвещать фанфарами о своем приближении. Потом один из слуг наткнулся в кабинете Авина на полную бочку с вином. Это всех удивило, потому что Авин был не бог весть каким пьяницей, и слуги решили приглядеться к бочке повнимательней. Ясно было, что ее уже открывали, потому что немного вина выплеснулось на пол. Что ж, ваша светлость, ребята здорово приустали, разыскивая Авина, а потому решили утолить жажду, но когда они попытались открыть бочку, то обнаружили, что крышка прибита гвоздями. В Талесии как-то не принято заколачивать гвоздями бочки с вином, и все сразу заподозрили неладное. Принесли ломики, выдернули гвозди, сорвали крышку — и тогда увидели, что в бочке, мертвехонький, лицом вниз плавает Авин.
— Не может быть!
— Еще как может, ваша светлость. Видно, у кого-то в Эмсате оказалось весьма извращенное чувство юмора. Он потрудился вкатить бочку свином в кабинет Авина, сунул его в бочку и заколотил гвоздями крышку. Авин, похоже, умер не сразу. Под ногтями у него были щепки, а на крышке изнутри — следы царапин. В кабинете было чертовски грязно. После того как Авина выловили из бочки, вино вытекало из него еще добрых полчаса. Дворцовые слуги изо всех сил старались отмыть его для похорон, но вы же знаете, как трудно свести винные пятна. Авин был весь пурпурный, когда его возложили на похоронные носилки, чтобы отпеть в Эмсатском соборе. — Гонец задумчиво потер щеку. — В жизни не видывал более странного отпевания. Первосвященник Эмсата все пытался сдержать смех, читая заупокойную молитву, да только ему это не слишком удавалось, и понемногу вся паства начала заливаться хохотом. Вообразите только — Авин возлежит на носилках, размером с полувзрослого козла и лиловый, как спелая слива, а вся паства в соборе так и покатывается.
— Во всяком случае, его наконец-то заметили, — вставил Комьер. — Для Авина это всегда было важно.
— О да, лорд Комьер, его заметили, и еще как! Никто в соборе не сводил с него глаз. Потом, когда его положили в родовом склепе, весь город закатил пирушку, и мы поднимали тосты в память об Авине Воргунссоне. С приходом зимы в Талесии трудно отыскать, над чем бы посмеяться, однако Авин ухитрился припасти нам веселья до самой весны.
— Что это было за вино? — с серьезным видом спросил патриарх Бергстен.
— Арсианское красное, ваша светлость.
— И какого года?
— Позапрошлого, я полагаю.
— Урожайный год, — вздохнул Бергстен. — Вино никак нельзя было спасти?
— Никак, ваша светлость, — после того, как Авин отмокал в нем добрых два дня. Бергстен вновь вздохнул.
— Какая жалость, — скорбно проговорил он. И рухнул на луку седла, сложившись пополам и подвывая от неудержимого хохота.
Когда Улаф и Тиниен въехали в предгорья Тамульских гор, там уже царил холод. Тамульские горы были одной из тех географических странностей, что тут и там разбросаны по свету, — горстка изъеденных временем и непогодой гор, никак не связанных с окружающим ландшафтом, и несколько пиков повыше, обильно поросших ельником и соснами. На более пологих склонах Тамульских гор росли дубы, сбросившие листву в преддверии зимы.
Рыцари ехали осторожно, стараясь держаться открытых мест и шуметь, издалека объявляя о своем присутствии.
— Неумно застигать троллей врасплох, — пояснил Улаф.
— Ты уверен, что они здесь? — спросил Тиниен, когда они углубились в горы. Улаф кивнул.
— Я видел следы — или, по крайней мере, те места, где они пытались замести свои следы, — а также свежую грязь там, где они закапывали свой помет. Тролли прилагают немало усилий, чтобы скрыть свое присутствие от людей. Ужин легче изловить, если он не подозревает, что ты близко.
— Тролли-Боги обещали Афраэли, что их создания больше не будут есть людей.
— Должно пройти не одно поколение, прежде чем эта мысль угнездится в сознании самого тупого тролля, — а тролли бывают очень тупы, когда им этого хочется. Лучше нам не терять бдительности. Как только мы выберемся из предгорий, я совершу обряд, который призывает Троллей-Богов. Тогда уж мы будем в безопасности. Опаснее всего здесь, в предгорьях.
— Почему бы не совершить этот обряд прямо сейчас?
Улаф покачал головой.
— Это невежливо. К Троллям-Богам следует обращаться высоко в горах — в настоящей стране троллей.
— Это не страна троллей, Улаф.
— Была.Давай-ка подыщем место для ночлега.
Они разбили лагерь на ступенчатом каменном уступе, где спины их прикрывала прочная скала, а впереди круто ниспадал каменистый уклон. Рыцари по очереди несли стражу, и, когда первый слабый отблеск зари начал понемногу вымывать темноту с пасмурного неба, Тиниен потряс Улафа за плечо.
— В кустах у подножия утеса что-то шевелится, — прошептал он.
Улаф сел, нашаривая рукой топор, и прислушался.
— Тролль, — секунду спустя сказал он.
— Откуда ты это знаешь?
— Кто бы там ни шумел, он шумит намеренно. Олень не производил бы столько шума, а медведи уже залегли в зимнюю спячку. Тролль хочет, чтобы мы знали, что он здесь.
— Что будем делать?
— Подбросим хвороста в костер — пусть знает, что мы проснулись. Положение у нас сложное, так что не будем торопиться. — Улаф отбросил одеяла и поднялся, а Тиниен тем временем подложил в огонь сухих сучьев.
— Пригласим его погреться? — спросил он.
— Ему не холодно.
— Это в такой-то мороз?
— А для чего, по-твоему, у него шерсть? Тролли разводят костры ради света, а не затем, чтобы греться. Почему бы тебе не заняться завтраком? Он вряд ли станет что-то делать, покуда совсем не рассветет.
— Сейчас не моя очередь стряпать.
— Я должен нести стражу.
— С тем же успехом это мог бы делать и я.
— Ты не знаешь, что именно нужно высматривать. — Голос Улафа был воплощенная рассудительность — как всегда, когда он находил предлог не заниматься стряпней.
Постепенно светлело — зрелище, на которое никогда не надоедает смотреть. Глядишь на темное пятно в окружающем тебя лесу — и вдруг осознаешь, что там, где секунду назад была только тьма, теперь видны деревья, кусты и камни.
Тиниен принес Улафу тарелку с дымящимися ломтями окорока и кусок зачерствевшего хлеба.
— Оставь окорок на вертеле, — посоветовал ему Улаф.
Тиниен в ответ что-то проворчал, взял свою тарелку и уселся рядом с другом на краю скальной ступени. Они ели, посматривая на березняк, который рос на пологом склоне, прямо под ними.
— Вот он, — серьезно сказал Улаф, — прямо вон за тем большим камнем.
— Верно, — отозвался Тиниен, — теперь и я его вижу. Его трудно различить в лесу, правда?
— На то он и тролль, Тиниен. Тролли — часть леса.
— Сефрения говорит, что мы с ними в дальнем родстве.
— Может быть, она и права. Между нами и троллями не так уж много различий. Они больше нас и имеют свои предпочтения в еде — вот и все.
— И долго это может продолжаться?
— Понятия не имею. Насколько мне известно, такого прежде еще не случалось.
— Что он станет делать дальше?
— Как только он убедится, что мы знаем о его присутствии, он, вероятно, попытается вступить в общение.
— А он знает, что ты говоришь на их языке?
— Вполне возможно. Тролли-Боги хорошо знают меня, и им известно, что я охочусь в одной стае со Спархоком.
— Странный способ выражаться.
— Я просто стараюсь думать как тролль. Если у меня это выйдет, я смогу предсказать, что он станет делать дальше.
И тут тролль, задрав голову, что-то крикнул им.
— Что он говорит? — обеспокоенно спросил Тиниен.
— Он хочет знать, что ему теперь делать. Он в смятении.
— Это он-то? Что уж тогда говорить обо мне?
— Ему было велено встретить нас и провести к Троллям-Богам. Он не знает наших обычаев и правил вежливости. Мы должны наставить его в этом. Убери меч в ножны. Не стоит обострять ситуацию.
Улаф поднялся, стараясь проделать это не слишком быстро, и, повысив голос, обратился к поджидавшему внизу существу:
— Иди к дитя Кхвая, которое мы сделали. Мы будем есть вместе и говорить о том, что нам следует предпринять.
— Что ты ему сказал?
— Пригласил его к завтраку.
— К завтраку? Ты хочешь, чтобы тролль принялся за еду в нескольких футах от тебя?
— Это просто предосторожность. Если он примет у нас еду, будет невежливо с его стороны потом убить нас.
— Невежливо?!Улаф, это же тролль!
— То, что он тролль, еще не значит, что он дурно воспитан. Да, кстати, чуть не забыл. Когда он придет в лагерь, он захочет обнюхать нас. Вежливость требует взамен обнюхать его. Запашок от него так себе, но придется стерпеть. Тролли делают так, чтобы распознать друг друга при новой встрече.
— По-моему, ты спятил.
— Просто делай, как я скажу, и предоставь переговоры мне.
— Что же мне еще остается, дубина? Я же не говорю на их языке, забыл?
— В самом деле? Поразительно! Я-то думал, что все образованные люди говорят на языке троллей.
Тролль приближался к ним осторожно, бесшумно пробираясь через березняк. При ходьбе он помогал себе длинными руками, хватаясь за деревья и толчками продвигая вперед огромное тело. Он был примерно восьми с половиной футов ростом и весь покрыт густой бурой шерстью. Лицо его напоминало обезьянье, хотя и без выступающей вперед челюсти, присущей большинству обезьян, и в глубоко посаженных глазах поблескивал разум. Он вышел на ступенчатый скальный уступ, где размещался лагерь, и присел на корточки, утвердив локти на коленях и протянув вперед огромные ладони.
— У меня нет дубинки, — проворчал он.
Улаф выразительным жестом отложил в сторону свой топор и показал троллю пустые ладони.
— У меня нет дубинки, — повторил он традиционное приветствие и шепотом добавил: — Расстегни пояс с мечом, Тиниен, и отложи его в сторону.
Тиниен начал было возражать, но передумал.
— Дитя Кхвая, которое вы сделали, хорошее, — сообщил тролль, указывая на костер. — Кхвай будет доволен.
— Радовать богов — хорошо, — ответил Улаф.
Тролль вдруг с размаху ударил кулаком по скалистому уступу.
— Все не так, как должно быть! — горестно проревел он.
— Не так, — согласился Улаф, садясь на корточки по примеру тролля, — но у богов на это свои причины. Они сказали, что мы не должны убивать друг друга. Они сказали также, что мы не должны есть друг друга.
— Я слышал их слова. Может быть, мы их плохо поняли?
— Я думаю, что мы их правильно поняли.
— Может быть, они сошли с ума?
— Это возможно. Но мы все равно должны делать так, как они сказали.
— О чем вы говорите? — нервно спросил Тиниен.
— Обсуждаем философскую проблему, — пожал плечами Улаф. Тиниен изумленно воззрился на него. — Проблема действительно сложная: должны ли мы подчиняться богам, если они спятили. Я считаю, что должны. Конечно, в данной ситуации мое мнение слегка эгоистично.
— Он не может говорить? — спросил тролль, указывая на Тиниена. — Он только издает птичьи звуки?
— Наше племя разговаривает птичьими звуками. Ты разделишь с нами еду?
Тролль оценивающе поглядел на коней.
— Эту? — спросил он.
— Нет, — покачал головой Улаф. — Эти животные возят нас на спине.
— У вас больные ноги? Поэтому вы такие маленькие?
— Нет. Эти животные бегают быстрее нас. Они возят нас, когда мы хотим бегать быстро.
— Какая у вас еда?
— Свинья.
— Свинья — хорошо. Олень лучше.
— Это правда.
— Где свинья? Она мертвая? Если она живая, я убью ее.
— Она мертвая.
Тролль повертел головой по сторонам.
— Я не вижу свиньи.
— Мы принесли с собой только кусок свиньи, — Улаф указал на окорок, что жарился на вертеле над огнем.
— Вы разделяете еду с дитя Кхвая?
Улаф решил, что растолковывать троллю понятие приготовления еды было бы сейчас несвоевременно.
— Да, — сказал он, — это наш обычай.
— Кхвай доволен, что вы разделяете еду с его дитя?
— Мы думаем, что да. — Улаф вытащил кинжал, снял с огня вертел и отрезал изрядный ломоть окорока — фунтов на пять весом.
— У тебя болят зубы? — с искренним сочувствием спросил тролль. — У меня однажды болел зуб. Мне было очень больно.
— У нашего племени нет острых зубов, — пояснил Улаф. — Ты примешь нашу еду?
— Приму. — Тролль поднялся и шагнул к костру, нависая над ними.
— Еда была возле дитя Кхвая, — предостерег Улаф. — Она горячая. Она может обжечь твой рот.
— Мое имя Блокв, — представился тролль.
— Мое имя Улаф.
— У-лав? Это странное имя. — Блокв указал на Тиниена. — Как его имя?
— Тиниен, — ответил Улаф.
— Тин-ин. Это еще страннее, чем У-лав.
— Мы говорим птичьими звуками, и поэтому наши имена странные.
Тролль нагнулся и обнюхал макушку Улафа. Улаф подавил сильнейшее желание завопить и броситься наутек к ближайшему дереву. Он вежливо обнюхал в ответ шерсть Блоква. От тролля пахло не так уж и мерзко. Затем чудовище и Тиниен обнюхали друг друга.
— Теперь я знаю вас, — объявил Блокв.
— Это хорошо. — Улаф протянул ему ломоть дымящегося окорока.
Блокв схватил его и целиком запихнул в рот, но тут же выплюнул на ладонь.
— Горячая, — с некоторым смущением пояснил он.
— Мы дуем на еду, чтобы сделать ее холодной и чтобы она не обожгла нам рот, — пояснил Улаф.
Блокв шумно подул на окорок и снова запихнул его в рот. С минуту он задумчиво жевал, затем проглотил.
— Еда другая, — дипломатично сообщил он и вздохнул. — Мне это не нравится, У-лав, — доверительно пожаловался он. — Все не так, как должно быть.
— Не так, — согласился Улаф.
— Мы должны убивать друг друга. Я убивал и ел вас, людей, с тех пор, как вы пришли в страну троллей. Так должно быть. Я думаю, что боги сошли с ума. — Блокв испустил бурный вздох. — Но ты думаешь правильно. Мы должны делать, как говорят боги. Когда-нибудь они выздоровеют. Тогда они снова разрешат нам убивать и есть друг друга. — Блокв вдруг резко встал. — Они хотят видеть вас. Я отведу вас к ним.
— Мы пойдем с тобой.
Весь день и добрую половину следующего дня они поднимались вслед за Блоквом высоко в горы, и наконец он вывел их на заснеженную прогалину, посреди которой в яме пылал костер. Там ожидали их Тролли-Боги.
— Афраэль приходила к нам, — сообщил громадный Гхворг.
— Она сказала, что сделает это, — ответил Улаф. — Она сказала, когда случится то, что мы должны знать, она придет к нам и расскажет.
— Она прижимала рот к нашим лицам, — озадаченно добавил Гхворг.
— Она делает так. Ее это радует.
— Это было не больно, — с некоторым сомнением признался Гхворг, потрогав щеку, на которую пришелся поцелуй Афраэли.
— Что он сказал? — шепотом спросил Тиниен.
— Афраэль приходила сюда и разговаривала с ними, — ответил Улаф. — Она даже расцеловала их — ну да ты знаешь Афраэль.
— Она целовала Троллей-Богов! —Тиниен побледнел.
— Что он говорит? — повелительно спросил Гхворг.
— Он хотел знать, что ты мне сказал.
— Это нехорошо, Улаф-из-Талесии. Он не должен говорить словами, которых мы не понимаем. Как его зовут?
— Его имя Тиниен-из-Дэйры.
— Я сделаю так, чтобы Тиниен-из-Дэйры понимал наши слова.
— Держись, — шепотом предостерег друга Улаф.
— Что такое? Что происходит, Улаф?
— Гхворг намерен научить тебя языку троллей.
— Нет, погоди… — Тиниен осекся, закричал, хватаясь за голову, и повалился на снег, корчась в судорогах. Судороги прошли быстро, но, когда Тиниен сел, он все еще был бледен и трясся, а в глазах у него было дикое выражение.
— Ты — Тиниен-из-Дэйры? — спросил Гхворг.
— Д-да, — ответил Тиниен дрожащим голосом.
— Ты понимаешь мои слова?
— Понимаю.
— Это хорошо. Не говори другими словами, когда мы рядом. Если ты будешь говорить другими словами, мы решим, что ты хочешь нас обмануть.
— Я запомню это.
— Хорошо, что запомнишь. Афраэль приходила к нам. Она сказала, что человеку по имени Берит велели не идти в место под названием Береса. Вместо этого ему велели идти в место под названием Супаль. Она сказала, вы поймете, что это значит. — Гхворг помолчал хмурясь. — Вы понимаете, что это значит?
— Мы понимаем? — по-тролличьи спросил Тиниен у Улафа.
— Не уверен. — Улаф поднялся, отошел к коню и вынул из седельной сумки карту. Затем он вернулся к костру.
— Это картинка земли, — пояснил он гигантским божествам. — Мы делаем такие картинки, чтобы знать, куда мы идем.
Шлии бросил короткий взгляд на карту.
— Земля не такая, — сообщил он и, присев на корточки, запустил свои громадные пальцы сквозь снежный слой прямо в грязь. — Земля вот такая.
Улаф подпрыгнул — почва под его ногами едва заметно содрогнулась. Затем он с изумленным видом уставился себе под ноги. Это была уже не столько карта, сколько миниатюрная модель всего континента.
— Это оченьхорошая картинка земли! — восхищенно проговорил он. Шлии пожал плечами.
— Я сунул руки в землю и почувствовал, как она выглядит. Земля вот такая.
— Где Береса? — спросил Тиниен у Улафа, с восторгом и удивлением поглядывая на тонкие волоски деревьев, которыми были покрыты, словно двухдневной щетиной, склоны миниатюрных гор.
Улаф сверился со своей картой и прошел несколько ярдов к югу, к мерцающей водной глади, по которой бежали крохотные волны. Его ноги даже слегка погрузились в сотворенную Шлии копию Тамульского моря.
— Здесь, — сказал он, наклоняясь и указывая пальцем на крошечное пятнышко на побережье.
— Туда сказали идти Анакхе те, кто украл его подругу, — пояснил Тиниен Троллям-Богам.
— Мы не понимаем, — резко сказал Кхвай.
— Анакха любит свою подругу.
— Так и должно быть.
— Он сердится, когда его подруга в опасности. Те, кто украл его подругу, знают это. Они сказали, что не отдадут ее, пока он не отдаст взамен Камень-Цветок.
Тролли-Боги дружно нахмурились, обдумывая его слова. Затем Кхвай взревел, изрыгнув громадный клуб огня, который растопил снег на полсотни ярдов в окружности.
— Это злое дело! — прогремел он. — Так нельзя делать! Их ссора — с Анакхой, а не с его подругой! Я найду этих злых! Я превращу их в огонь, который никогда не гаснет! Они будут кричать от боли вечно!
Тиниен содрогнулся при мысли о подобном наказании. Затем, не без помощи Улафа, он объяснил, как была изменена их внешность и какие преимущества им это дает.
— Ты на самом деле выглядишь не так, как выглядел раньше, Улаф-из-Талесии? — поинтересовался Гхворг, с любопытством поглядывая на Улафа.
— Совсем не так, Гхворг.
— Странно. Мне кажется, что ты такой, как был. — Бог задумался. — Может быть, это не так странно, — признался он. — Ваше племя для меня все на одно лицо. — Бог убийства стиснул громадные кулаки. — Кхвай прав, — проворчал он. — Мы должны причинить боль злым. Покажи, куда приказали идти человеку по имени Берит.
Улаф снова сверился с картой и прошел по миниатюрной копии мира к краю большого озера, известного как Арджунское море.
— Это здесь, Гхворг, — сказал он, вновь наклоняясь и указывая пальцем на землю. Затем он наклонился ниже и потрясенно воззрился на побережье. — И в самом делездесь! Я даже могу разглядеть крохотные домики! Это и впрямь Супаль!
— Конечно, — как ни в чем не бывало пожал плечами Шлии. — Картинка не была бы хорошей, если бы я что-то упустил.
— Нас обманули, — продолжал Тиниен. — Мы думали, что наши враги в месте, которое зовется Береса. Их там нет. Они в месте, которое зовется Супаль. У человека по имени Берит нет Камня-Цветка. Камень-Цветок у Анакхи. Анакха несет его в Бересу. Если злые встретятся с Беритом в Супале, у него не будет Камня-Цветка, чтобы отдать его злым. Они рассердятся и могут причинить боль подруге Анакхи.
— Может быть, я слишком хорошо научил его, — пробормотал Гхворг. — Теперь он много говорит. Шлии, однако, внимательно слушал речь Тиниена.
— Он говорит хорошо. Подруга Анакхи будет в опасности. Те, кто украл ее, могут даже убить ее. — Огромные плечи Шлии рассеянно передернулись, отряхивая снежинки, которые беспрестанно падали на него, и лицо бога исказилось от напряженных размышлений. — Я думаю, что это рассердит Анакху. Он так рассердится, что может взять Камень-Цветок и уничтожить весь мир. Мы должны помешать злым причинить боль подруге Анакхи.
— Я и Тиниен-из-Дэйры пойдем в место, что зовется Супаль, — сказал Улаф. — Злые не узнают нас, потому что наши лица изменились. Мы будем рядом, когда злые скажут человеку по имени Берит, что отдадут ему подругу Анакхи, если он отдаст им Камень-Цветок. Тогда мы убьем злых и заберем подругу Анакхи.
— Он говорит хорошо, — сказал Зока своим собратьям-богам. — Это хорошая мысль. Давайте поможем ему и другому, но не разрешим им убивать злых. Просто убить их недостаточно. Кхвай хочет лучше. Пусть Кхвай превратит их в огонь, который никогда не гаснет. Пусть горят вечно. Так будет хорошо.
— Я помещу этих людей во время, которое не движется, — предложил Гхномб. — Мы будем следить по картинке Шлии, как они идут к месту по имени Супаль, а остальной мир не будет двигаться.
— Неужели вы и вправду можете разглядеть на картинке Шлии человека? — с некоторым изумлением спросил Улаф у бога еды.
— А тыне можешь? — Гхномб, судя по всему, удивился еще сильнее. — Мы пошлем с вами Блоква, чтобы он помогал вам, и будем следить за вами по картинке Шлии. Когда злые покажут человеку по имени Берит подругу Анакхи, ты и Тиниен-из-Дэйры выйдете из времени, которое не движется, и заберете у злых подругу Анакхи.
— Тогда япротяну руку в картинку Шлии и схвачу злых, — мрачно добавил Кхвай. — Я принесу их сюда и превращу в огонь, который никогда не гаснет.
— И ты в самом деле можешь сунуть руку в картинку Шлии и достать злых из настоящего мира? — потрясение спросил Улаф.
— Это легко, — пожал плечами Кхвай. Тиниен резко замотал головой.
— Что такое? — повелительно спросил Шлии.
— Человек по имени Заласта тоже может приходить во время, которое не движется. Мы видели, как он делал это.
— Это неважно, — сказал Кхвай. — Человек по имени Заласта — один из злых. Я превращу его в огонь, который никогда не гаснет. Он будет гореть вечно во времени, которое не движется. Огонь там такой же горячий, как и здесь.
Снегопад усилился — снег теперь шел сырой и вязкий — после того, как рыцари церкви перевалили через скалистый хребет, который отделял реки, текущие на север, от рек, текущих на юг. Гигантское облако влажного воздуха, всегда висевшее над Астелийскими топями, нависло у восточных склонов Земохских гор, вызывая обильные снежные лавины, которые накрывали леса и заваливали снегом перевалы. Рыцари церкви с угрюмой решимостью прокладывали себе дорогу по вязким сырым сугробам, продвигаясь по долине южного рукава реки Эсос к земохскому городу Басна.
Лорд Абриэль, магистр ордена сириникийцев, вступил в эту кампанию более или менее здоровым и крепким. Он всегда отличался отменной выносливостью, а долгие годы воинского обучения поддерживали его тело на вершине физических сил. Тем не менее ему шел семидесятый год, и он обнаружил, что с каждым утром ему все труднее становится просыпаться и приниматься за дела — хотя он ни за что на свете не признался бы в этом.
Около полудня под непрекращающимся снегопадом один из отрядов, выезжавших на разведку, вернулся с тремя земохцами в одежде из козьих шкур. На лицах истощенных и грязных земохцев застыл извечный ужас. Патриарх Бергстен выехал вперед, чтобы поговорить с ними. Когда остальные нагнали рослого церковника, он вел довольно жаркий спор с одним из арсианских рыцарей.
— Но ведь это земохцы, ваша светлость, — возражал рыцарь.
— Мы воевали с Оттом, сэр рыцарь, — холодно отвечал Бергстен, — а не с этими суеверными бедолагами. Дайте им теплую одежду и немного еды, и пусть уходят.
— Но…
— У нас ведь не возникнет с этим трудностей, не так ли, сэр рыцарь? — зловещим тоном осведомился Бергстен, становясь, казалось, еще больше.
Рыцарь подумал — и поспешно отступил на пару штагов.
— Э-э… нет, конечно, ваша светлость, — ответил он, — не думаю.
— Наша Святая Матерь весьма похвально смотрит на твое послушание, сын мой, — ухмыльнулся Бергстен.
— Много было проку от этих троих? — спросил Комьер.
— Не очень, — ответил Бергстен, рывком забросив свое тело в седло. — Примерно к востоку от Аргоха разворачивается какое-то войско. В том, что они говорили, было немало суеверной чуши, так что мне не удалось добиться от них внятных подробностей.
— Стало быть, драка, — проворчал Комьер, потирая руки от предвкушения.
— Сомневаюсь, — возразил Бергстен. — Насколько я сумел понять из лепета земохцев, войско, которое поджидает нас, состоит по большей части из людей невоенных — какие-то фанатики. Наша Святая Матерь обрела в этих землях немало врагов, когда в девятом столетии пыталась воссоединиться с местными приверженцами эленийской веры.
— Но, Бергстен, это же было почти две тысячи лет назад! — возразил Комьер. — Вражда не может длиться так долго.
Бергстен пожал плечами.
— Чем старее вражда, тем лучше она сохраняется. Вышли своих разведчиков подальше, Комьер. Посмотрим, удастся ли нам выяснить что-нибудь вразумительное о подготовленной нам торжественной встрече. Не помешали бы и несколько пленников.
— Бергстен, я и сам знаю, как это делается.
— Ну так делай! Нечего сидеть тут и болтать без толку.
Они миновали Аргох, и разведчики Комьера доставили нескольких пленников. Патриарх Бергстен наскоро допросил бедно одетых и невежественных эленийцев, а затем велел отпустить их.
— Ваша светлость, — протестовал Дареллон, — это просто неумно. Эти люди вернутся к своим вожакам и расскажут обо всем, что видели.
— Знаю, — ответил Бергстен. — Я и хочу, чтобы они поступили именно так. Я хочу, чтобы они рассказали своим друзьям, что видели, как с гор спускаются сто тысяч рыцарей церкви. Я поощряю дезертирство в их рядах, Дареллон. Мы не хотим убивать этих бедных заблудших еретиков, мы хотим только, чтобы они убрались с нашей дороги.
— И все-таки, ваша светлость, я считаю, что это стратегически неверно.
— Ты можешь думать все что угодно, сын мой, — добродушно заметил Бергстен. — Это не постулат веры, так что наша Святая Матерь не против споров и разногласий в этом вопросе.
— Какой смысл спорить, ваша светлость, если вы уже отпустили их?
— Ты знаешь, мне и самому пришла в голову та же мысль.
Они повстречались с противником в широкой долине реки Эсос, к югу от земохского города Басна и лигах в тридцати западнее астелийской границы. Сообщения разведчиков и сведения, полученные от пленников, оказались точными. Рыцарям церкви противостояло не столько обученное войско, сколько плохо вооруженная и беспорядочная толпа.
Магистры четырех орденов собрались вокруг патриарха Бергстена, чтобы обсудить ситуацию.
— Эти люди одной с нами веры, — сказал Бергстен. — Наши несогласия лежат в области церковного управления, а не в сути нашего вероучения. Такие вопросы улаживаются отнюдь не на поле боя, а посему я не хочу, чтобы эти люди гибли во множестве.
— Они не представляют для нас особой опасности, ваша светлость, — заметил лорд Абриэль.
— Лорд Абриэль, но ведь они вдвое превосходят нас числом, — указал сэр Гельдэн.
— Одна атака уничтожит это превосходство, Гельдэн, — отвечал Абриэль. — Эти люди неопытны, хотя и фанатичны, и добрая половина их вооружена одними вилами. Если все мы опустим забрала, нацелим копья и строем двинемся на них, почти все они будут бежать без перерыва целую неделю.
И это была последняя ошибка, которую совершил в своей жизни благородный лорд Абриэль. Конные рыцари растеклись по долине, образуя с привычной четкостью широкий строй, который заполнял поперек всю долину. Ряд за рядом сириникийцы, пандионцы, генидианцы и альсионцы, облаченные в сталь, верхом на боевых конях, смыкались в самом грозном и воинственном строю из всех, какие были придуманы в истории человечества.
Магистры, стоявшие в середине первого ряда, ожидали, покуда младшие офицеры выстроят задние ряды и прискачут гонцы с донесением, что все готово.
— Ну хватит, — нетерпеливо проговорил Комьер. — Я не думаю, что и обозам нужно принимать участие в атаке. — Он оглядел своих друзей. — Начнем, господа? Покажем этому отребью, что такое настоящаяатака.
Он подал короткий знак генидианскому рыцарю, и рослый светловолосый воин, вскинув к губам рог огра, проиграл оглушительный сигнал.
Первый ряд рыцарей со звоном опустил забрала и пришпорил коней. Великолепно обученные рыцари и кони галопом двинулись вперед, не ломая строя, словно движущаяся стена стали.
На середине их пути лес поднятых копий разом опустился, словно набежавшая на берег волна, и вражеское войско начало стремительно редеть. Необученные крестьяне и крепостные разбегались кто куда, бросая оружие и вопя от ужаса. Тут и там более умелые отряды пытались устоять на месте, но бегство их союзников опасно оголило их фланги.
Рыцари с оглушительным грохотом обрушились на немногих, оставшихся на месте противников. Вновь в который раз Абриэль ощутил привычное упоение боем. Его копье сломалось о поспешно подставленный щит, и он, отшвырнув обломки, выхватил меч. Затем он огляделся по сторонам — и лишь тогда увидел, что за крестьянским войском, прежде скрытая им из виду, стояла другая армия. Подобной армии Абриэлю никогда прежде не доводилось видеть. Огромные солдаты ростом превосходили даже талесийцев. Доспехи их составляли нагрудники и кольчуги, прилегавшие к телу куда плотнее обычного — сверкающая сталь четко обрисовывала каждый мускул. Шлемы этих солдат представляли собой стальные изображения каких-то странных зверей, и вместо забрал у них были стальные маски, в точности повторявшие черты их лиц — так подумалось Абриэлю. Магистра сириникийцев вдруг пробрал озноб. Черты, запечатленные на масках, были нечеловеческими.
Посредине этой необыкновенной армии высился странный полукруглый кожаный шатер — лоснящийся чернотой и небывало огромный.
А затем «шатер» пошевелился, расправляя… крылья, огромные, изогнутые, как у летучей мыши. И миг спустя небывало громадная тварь, прежде скрытая этими крыльями, поднялась над нечеловеческим войском — чудовищное творение тьмы с головой в виде перевернутого конуса и раскосыми глазами, в которых бился огонь. Щели глаз пылали на безликом подобии лица, и две гигантские лапы алчно протянулись вперед. Под бездонно-черной кожей сверкали молнии, и земля под ногами чудовища дымилась и горела.
Абриэль вдруг сделался странно спокоен. Он поднял забрало, чтобы прямо взглянуть в лицо самого ада.
— Наконец-то достойный противник, — пробормотал он. А затем с лязгом опустил забрало, выставил перед собой огромный боевой щит и вскинул меч, который с честью носил свыше половины столетия. Недрогнувшей рукой он направил меч на вздымавшееся перед ним гигантское воплощение зла.
— За Бога и Арсиум! — проревел он свой девиз и без малейших колебаний бросил своего коня навстречу смерти.
Сказать, что Эдемус оскорблен, значило не сказать ничего. Пятно белого света, которым был бог дэльфов, по краям очертили красновато-оранжевые искры, и сыпучий снег, покрывавший землю в болотистой низине неподалеку от долины дэльфов, так и дымился, истаивая от жара его неудовольствия.
— Нет! — категорически отрезал он. — Ни за что!
— Ну же, кузен, будь благоразумен, — уговаривала Афраэль. — Все изменилось. Ты цепляешься за то, что уже потеряло всякое значение. Когда-то и в самом деле у тебя были основания для «вечной вражды». Признаю, что мое семейство повело себя не лучшим образом во время войны с киргаями, но ведь это было давным-давно. Что за ребячество — твердить посейчас о своих оскорбленных чувствах!
— Как могла ты так поступить, Ксанетия? — вопросил с гневным упреком бог дэльфов. — Как могла ты сотворить такое?
— То случилось лишь в продолжение нашего союза, о Возлюбленный, — ответила дэльфийка. Сефрения была немало озадачена тем, насколько интимные отношения связывали Ксанетию с ее богом. — Ты же и повелел мне оказывать всяческую помощь Анакхе, а поскольку он любит Сефрению, принуждена была и я достичь с ней согласия. Когда же мы с нею переступили через старинную вражду и научились доверять друг другу, взаимное уважение и общая цель смягчили привычную нашу неприязнь, и в душах наших, подобравшись тайно и непрошенно, сменила ее любовь. Сердцем своим отныне признаю я ее любимой моей сестрой.
— Это отвратительно! Не смей более звать так в моем присутствии это стирикское отродье!
— Как пожелаешь, Возлюбленный, — смиренно ответила Ксанетия, опуская голову. Но тут же вздернула подбородок, и ее внутренний свет засиял ярче. — Однако будет сие угодно тебе или нет, но в глубине души своей буду я по-прежнему звать ее сестрой!
— Ты готов выслушать нас, Эдемус? — осведомилась Афраэль. — Или тебе нужно еще пару столетий, чтобы всласть побиться в истерике?
— Ты наглая девчонка, Афраэль! — обвиняюще бросил он.
— Знаю. Это и делает меня такой обаятельной. Ты хотя бы знаешь, что Киргон стремится заполучить Беллиом? Или ты так долго играл в салочки со звездами, что уже понятия не имеешь, что творится в мире?
— Веди себя прилично, — строго сказала ей Сефрения.
— Он мне надоел. Вот уже десять тысяч лет он лелеет свою ненависть у груди, как больного кутенка. — Богиня-Дитя критически оглядела нестерпимо сияющего бога дэльфов. — Кстати, Эдемус, весь этот фейерверк не производит на меня ни малейшего впечатления. Я и сама бы могла такое устроить, да только мне лень.
Эдемус вспыхнул еще ярче, и его оранжево-красный искристый ореол почернел.
— Как занудно, — вздохнула Афраэль. — Извини, Ксанетия, но мы попросту зря тратим здесь время. Беллиому и мне придется управляться с Клаалем собственными силами. Твой занудный бог и так ничем не сумел бы нам помочь.
— Клааль?! —воскликнул Эдемус.
— Что, мне удалось завладеть твоим вниманием? — Афраэль хихикнула. — Теперь ты меня выслушаешь?
— Кто сотворил сие? Кто вновь призвал в мир Клааля?
— Ну уж во всяком случае не я. Дела Киргона как будто шли на лад, и тут Анакха нанес ему поражение. Ты же знаешь, как Киргон любит проигрывать, вот он и начал нарушать правила. Ну как, согласишься нам помочь или еще сотню эпох будешь сидеть в сторонке и дуться? Давай, Эдемус, думай побыстрее! — прибавила она, нетерпеливо пощелкивая пальцами. — Решайся, не медли. У меня, знаешь ли, времени в обрез.
— С чего это вы решили, будто я нуждаюсь в людях? — осведомился Нарстил, тощий, почти скелетообразный арджунец с жилистыми руками и впалыми щеками. Он восседал за столом под раскидистым деревом посреди разбойничьего лагеря в глубине арджунских джунглей.
— Ты занимаешься рискованным делом, — пожал плечами Кааладор, оглядывая лагерь. — Ты воруешь мебель, ковры и гобелены. Это значит, что ты устраиваешь налеты на деревни и уединенные поместья. Тебе оказывают сопротивления, а стало быть, всякий раз не обходится без ранений и смертей. Половина твоих людей ходит сейчас с повязками, и наверняка после каждого дела ты оставляешь за собой пару-тройку мертвецов. Вожак разбойников всегда нуждается в людях.
— Только не сейчас.
— Это я могу устроить, — зловеще заверил его Бевьер, мелодраматически проводя большим пальцем по лезвию локабера.
— Послушай, Нарстил, — продолжал Кааладор примирительным тоном, — мы ведь видели твоих ребят. Будь откровенен — ты набрал в шайку местных лоботрясов, которые попались на воровстве кур либо угнали у кого-то коз. Тебе чертовски недостает опытных людей, а мы как раз из таких. Твои лоботрясы выхваляются друг перед другом, изо всех сил стараясь выглядеть опасными бандитами, но на самом деле убийство у них не в крови, и потому-то они попадают в беду, едва начинается драка. Для насубийства — дело привычное. Это наш хлеб. Твоим юнцам еще нужно друг другу что-то доказывать, а нам — нет. Ордей знает, чего мы стоим, — иначе бы он не написал тебе этого письма. — Глаза Кааладора слегка сузились. — Поверь мне, Нарстил, всем нам будет жить намного проще, если мы будем работать на тебя, а не откроем свою лавочку по соседству.
Нарстил явно потерял часть своей самоуверенности.
— Я подумаю, — сказал он.
— Валяй. И не помышляй о том, чтобы устранить конкуренцию в зародыше. Твои молокососы с этим не справятся, а вот мне придется всерьез на тебяобидеться.
— Прекрати немедленно! — шикнула Сефрения на сестру, когда они вчетвером шли по крытым улицам Дэльфиуса к дому Кедона.
— А Эдемус это делает, — огрызнулась Афраэль.
— Это его город и его народ. В гостях так поступать невежливо.
Ксанетия бросила на них озадаченный взгляд.
— Моя сестричка пускает пыль в глаза, — пояснила Сефрения.
— Вовсе нет! — фыркнула Афраэль.
— Вовсе да, Афраэль, и мы обе хорошо это знаем. Мы и раньше не раз спорили об этом. Прекрати, говорю!
— Я что-то ничего не понимаю, — созналась Ксанетия.
— Это потому, что ты привыкла ощущать ее присутствие, сестра, — устало пояснила Сефрения. — Она не должна так открыто щеголять своей божественной сутью, когда находится среди приверженцев другого бога. Это в высшей степени невоспитанно, и она это знает, а делает так лишь затем, чтобы позлить Эдемуса. Удивляюсь, как это еще она не сравняла с землей весь город или не подожгла солому на крышах излучением своей божественной сути.
— Ты говоришь отвратительные вещи, Сефрения! — упрекнула ее Афраэль.
— Так веди себя прилично.
— Не буду. Эдемусу можно, а мне нет?
Сефрения вздохнула, закатив глаза.
Они вошли в южное крыло огромного города-дома, который представлял собой Дэльфиус, и по тускло освещенному коридору подошли к дверям жилища Кедона. Анари ожидал их, и на его древнем лице было написано изумление. Когда слепящий свет, бывший Эдемусом, приблизился к нему, он упал на колени, однако его бог потускнел, принял человеческий облик и с сердечностью помог старику подняться.
— В сем нет необходимости, старый мой друг, — проговорил он.
— Послушай, Эдемус, — воскликнула Афраэль, — да ты же красавец! И к чему было скрывать от нас этакую красоту в пятне света?
Слабая усмешка промелькнула на вечно юном лице бога дэльфов.
— Не пытайся обольстить меня сладкими речами, Афраэль. Хорошо ведом мне твой нрав и ведомы твои уловки. Не так легко будет тебе уловить меня в свои тенета.
— В самом деле? Однако же ты уже уловлен, Эдемус. Ныне я лишь играю с тобой, не более. Сердце твое давно уже в моей руке. Настанет время, когда я сожму его, и ты станешь всецело моим. — И Богиня-Дитя рассмеялась звонким серебристым смехом. — Впрочем, кузен, это наше с тобой личное дело. Сейчас у нас достаточно иных хлопот.
Ксанетия нежно обняла почтенного Кедона.
— Как ты, верно, понял уже, дорогой мой старинный друг, грядут важные перемены. Грозная опасность, пред ликом коей мы все оказались, грозит изменить весь наш мир. Поговорим прежде о сей опасности, а потом уже будем в свое удовольствие дивиться тому, как все вокруг переменилось.
Кедон провел их по трем истертым от времени ступенькам в знакомую комнату с низким потолком, вогнутыми белыми стенами, удобной мебелью и очагом, в котором жарко плясал огонь.
— Расскажи им обо всем, Ксанетия, — предложила Афраэль, взбираясь на колени Сефрении. — Это, по крайней мере, объяснит, почему мне пришлось нарушить все правила и явиться сюда. — Она лукаво взглянула на Эдемуса. — Что бы ты там ни думал, кузен, я знаю правила приличия, просто у нас сейчас неотложные дела.
Сефрения откинулась в кресле, слушая, как Ксанетия повествует о событиях последних месяцев. В Дэльфиусе царило ощущение мира, ничем не потревоженного покоя, которое Сефрения не сумела уловить в минувшее пребывание здесь. Тогда ее разум был настолько поглощен исступленной ненавистью, что она почти не обращала внимания на окружающее. Дэльфы хотели, чтобы Спархок отделил их долину от всего мира, — но вряд ли в этом была необходимость. Они уже существовали отдельно от мира — настолько отдельно, что, казалось, перестали быть людьми. Странным образом Сефрения завидовала им.
— Раздражает, правда? — прошептала ей на ухо Богиня-Дитя. — А слово, которое ты ищешь, — «безмятежность».
— И ты делаешь все, что в твоей власти, чтобы нарушить ее, верно?
— Дэльфы все еще принадлежат этому миру, Сефрения, — хотя и ненадолго. Я просто напоминаю им о нашем существовании.
— Ты дурно ведешь себя с Эдемусом.
— Я стараюсь вернуть его к действительности, только и всего. Десять тысяч лет он был сам по себе и уже забыл, что такое наша компания. Я ему об этом напомнила. В сущности, ему это даже на пользу. Он уже начал погрязать в самодовольстве. — Афраэль соскользнула с колен сестры. — Извини, — продолжала она, — но пришло время дать ему еще один урок.
Она пересекла комнату и остановилась перед Эдемусом, умильно заглядывая ему в лицо своими большими темными глазами.
Бог дэльфов был так поглощен рассказом Ксанетии, что едва заметил Афраэль, и, когда она протянула к нему руки, он рассеянно поднял ее и усадил к себе на колени.
Сефрения улыбнулась.
— И совсем недавно, — завершала Ксанетия свое повествование, — юному сэру Бериту присланы были новые указания. Велено ему повернуть и направиться в город Супаль, что на берегу Арджунского моря. О сих переменах сообщил он Богине-Дитя, она же, в свою очередь, осведомила всех нас. Тролли-Боги имеют намерение перенести сэра Улафа и сэра Тиниена в Супаль и сокрыть их там в том, что сами они называют «He-Время». Полагают они, что буде наши враги представят там королеву Элану, дабы обменять ее на Беллиом, выйдут они из своего укрытия и спасут королеву.
— »He-Время»? — озадаченно переспросил Кедон.
— Остановленное мгновение, — пояснила Афраэль. — Тролли ведь охотники, и их боги отыскали для них укрытие, чтобы они могли невидимыми выслеживать добычу. Хитроумная выдумка, но у нее есть свои недостатки.
Эдемус что-то спросил у нее на языке, который Сефрения не раз пыталась выучить, но так и не сумела понять в нем ни слова. Афраэль отвечала быстро, сухим деловитым тоном, дополняя свой ответ замысловатыми жестами.
— Ах вот как, — наконец проговорил Эдемус, снова переходя на тамульский, и на лице его выразилось понимание. — Какая, однако, странная идея.
— Ты же знаешь Троллей-Богов, — отозвалась Афраэль, скорчив гримаску.
— Неужто ты и впрямь вынудила их согласиться на чудовищные твои условия?
— У меня было то, что им хотелось получить, — пожала она плечами. — Они вот уже три сотни веков пытались измыслить способ вырваться из Беллиома. Конечно, мои условия им очень не понравились, но у них не было выбора.
— Ты весьма жестокосердна, Афраэль.
— Ничуть. Мной двигала необходимость, а необходимость не бывает ни жестока, ни милосердна. Она просто есть.Пару дней назад при встрече я расцеловала их, и это поправило им настроение — то есть после того, как они сообразили, что я не собираюсь их перекусать.
— Не может быть! — откровенно ужаснулся Эдемус.
— Они не так уж и плохи, — защищалась Афраэль. — Я, конечно, могла бы почесать их за ушами, но на это они могли бы и обидеться, так что я их попросту расцеловала. — Она усмехнулась. — Еще пара поцелуев — и они стали бы лизать мне руки, точно щенята.
Эдемус выпрямился в кресле и вдруг ошеломленно моргнул, словно лишь сейчас сообразив, где именно сидит Богиня-Дитя.
Она одарила его одной из своих загадочных улыбочек и погладила по щеке.
— Ничего страшного, кузен, — сказала она. — Ты скоро привыкнешь. Рано или поздно все привыкают.
И с этими словами Афраэль соскользнула с его колен и направилась через всю комнату к сестре.
— Это мое место! — угрожающе объявил кряжистый детина неопределенной национальности, когда Келтэн бросил свои седельные сумки и скатанную постель на полянке под большим деревом.
— Былотвое, — проворчал Келтэн.
— Нельзя вот так заявиться невесть откуда и захватить чужое место!
— Вот как? Это противозаконно, что ли? — Келтэн выпрямился. Он был по меньшей мере на голову выше своего незадачливого собеседника, а широкие плечи, облитые кольчугой, казались еще шире. — Я и мои друзья останемся вот здесь, — бесцеремонно объявил он, — так что собирай свою постель и прочее барахло и проваливай куда пожелаешь.
— Я не привык получать приказы от эленийцев!
— Тем хуже для тебя. А сейчас проваливай. У меня дел по горло. — Келтэн был не в лучшем расположении духа. Опасность, грозящая Алиэн, непрерывно терзала его мысли, и оттого любая мелочь легко выводила его из себя. Видимо сейчас эти чувства отчасти отразились на его лице, потому что незадачливый разбойник поспешно попятился.
— Еще дальше, — процедил Келтэн.
— Я еще вернусь! — пригрозил тот, продолжая пятиться. — Я вернусь со всеми моими друзьями!
— Жду не дождусь. — Келтэн демонстративно повернулся спиной к человеку, которого только что согнал с насиженного места.
К нему подошли Бевьер и Кааладор.
— Неприятности? — спросил Кааладор.
— Я бы это так не назвал, — пожал плечами Келтэн. — Я устанавливал наше положение в этой шайке, только и всего. На новом месте всякий раз приходится кого-нибудь одернуть, чтобы дать понять остальным, что ты шутить не намерен. Давайте-ка устраиваться.
Они поставили шатер и собирали листья и мох для постелей, когда к ним подошел Нарстил.
— Я вижу, Эзек, вы уже устроились, — обратился он к Кааладору. Тон у него был мирный, хотя и не слишком сердечный.
— Несколько завершающих штришков, и все готово, — ответил Кааладор.
— Вы устроили неплохую стоянку, — заметил Нарстил, — чистота, порядок.
— Захламленное жилище есть признак захламленного ума, — пожал плечами Кааладор. — Хорошо, что ты заглянул к нам, Нарстил. Мы слыхали, что тут неподалеку стоит войско. Оно причиняет тебе какие-нибудь хлопоты?
— У нас с ними соглашение, — ответил Нарстил. — Мы не крадем у них, а они оставляют нас в покое. Собственно, армия, что стоит в Натайосе, — вовсе и не армия, а шайка мятежников. Они хотят свернуть правительство.
— А кто не хочет-то? Нарстил рассмеялся.
— Собственно говоря, эта мятежная свора в Натайосе очень даже благотворна для моих дел. Полиция знает о них и предпочитает сюда не соваться, а одна из причин, по которой они нас терпят, та, что мы грабим проезжих и тем отваживаем людей, шныряющих в окрестностях Натайоса. Кроме того, мы ведем с ними весьма оживленную торговлю. Они скупают почти все, что мы крадем.
— И далеко отсюда этот самый Натайос?
— Милях в десяти. Это древние развалины. Скарпа — так зовут человека, который там всем заправляет, — устроился там со своими мятежниками несколько лет назад. Он укрепил город, и с каждым днем туда прибывает все больше его сторонников. Лично на него мне плевать, но дело есть дело.
— Что он за человек, этот Скарпа?
— Чокнутый. Временами он свихивается настолько, что воет на луну. Он свято убежден, что в один прекрасный день станет императором, и, думается мне, очень скоро он выведет свое отребье из джунглей — в победоносный поход. Здесь-то он покуда в полной безопасности, но на открытой местности атаны живо превратят его в собачий корм.
— А что, нам должно быть до этого дело? — осведомился Бевьер.
— Да мне лично — ни малейшего, — заверил Нарстил «одноглазого» забияку. — Вот только мое дело от этого пострадает.
— Стало быть, кто угодно может свободно войти в Натайос? — как бы между прочим поинтересовался Келтэн.
— Если ведешь мула, нагруженного едой и выпивкой, тебя примут с распростертыми объятиями. Я каждую неделю посылаю туда повозку с бочонками пива. Вы же знаете, как солдаты любят пиво.
— Это уж точно, — согласился Келтэн. — Я сам знавал в свое время нескольких солдат, и для них весь мир останавливался, когда открывали новый бочонок.
— Сие происходит от нашего умения управлять светом, что мы излучаем, — пояснял Кедон. — Зрение же весьма сильно зависит от света. Уловка сия, само собой, не вполне совершенна. Мы не в силах избегнуть слабого мерцания и принуждены зорко следить за тем, чтобы наши тени не выдали нашего присутствия, однако при должной предосторожности мы можем оставаться незамеченными.
— Какие любопытные различия, — заметила Афраэль. — Тролли-Боги играют со временем, вы — со светом, я — со вниманием людей, от которых хочу укрыться, и все это служит одной цели — достичь невидимости.
— Ведом ли тебе, Божественная, кто-нибудь, кто может быть воистинуневидим? — спросила Ксанетия.
— Мне — нет, а тебе, кузен? Эдемус покачал головой.
— Впрочем, мы способны становиться вполне невидимы, — продолжала Афраэль. — У настоящей невидимости были бы свои недостатки. Идея хороша, анари Кедон, но я не хочу, чтобы Ксанетия подвергала себя опасности. Я слишком люблю ее.
Ксанетия слегка покраснела и бросила на Эдемуса почти виноватый взгляд. Сефрения рассмеялась.
— Должна я предостеречь тебя, Эдемус, — проговорила она, — дабы не спускал ты глаз со своих приверженцев. Моя богиня — известная воровка. — Она сдвинула брови размышляя. — Если Ксанетия может незамеченной пробраться в Супаль, это было бы весьма полезно. Ее способность проникать в чужие мысли позволила бы ей быстро узнать, там ли находится Элана. Если там, мы могли бы действовать. Если Эланы там нет, стало быть, Супаль — лишь новая увертка наших врагов.
Кедон взглянул на Эдемуса.
— Думается мне, Возлюбленный, что принуждены мы будем вмешаться в дела остального мира далее, нежели предполагали прежде. Тревога Анакхи за участь жены воистину поглощает все его мысли, и его обещание, данное нам, находится в опасности, покуда не вернется к нему супруга живой и невредимой.
Эдемус вздохнул.
— Боюсь, что истинны твои слова, дражайший мой анари. Хотя и тревожит сие мою душу, однако сдается мне, что должны мы на время забыть о наших несогласиях и объединиться в поисках супруги Анакхи, помогая ему всем, чем мы в силах помочь.
— Ты и впрямь уверен, Эдемус, что хочешь ввязаться в это дело? — осведомилась Афраэль. — Твердо уверен?
— Я ведь уже сказал об этом, Афраэль.
— И тебя ничуть не интересует, отчего это меня так беспокоит судьба двоих эленийцев? У них ведь есть собственный Бог. Почему, как ты думаешь, я в них так заинтересована?
— Отчего это ты так любишь говорить обиняками, Афраэль?
— Потому что мне нравится преподносить сюрпризы, — сладким голосом пояснила она. — Кузен, я от всей души хочу поблагодарить тебя за то, что ты так озабочен судьбой моих отца и матери. Ты тронул меня до слез.
Эдемус потрясенно воззрился на нее.
— Как ты могла?! —выдохнул он.
— Кто-то же должен был это сделать, — пожала плечами Афраэль. — Кому-то нужно было присматривать за Беллиомом. Анакха — дитя Беллиома, но, покуда его сердце в моей руке, я могу более или менее управлять его поступками.
— Но они же эленийцы!
— Брось, Эдемус, что за ребячество! Эленийцы, стирики, дэльфы — какая разница? Всех их можно любить, если сердце твое открыто любви.
— Но они едят свинину!
— Знаю. — Афраэль содрогнулась. — Поверь мне, знаю. Над этим я тоже работаю.
Сенга был добродушный бандит, в чьих жилах перемешалось так много кровей, что трудно было понять, к какой нации он относится. Он много ухмылялся, был громогласен и шумлив и заразительно хохотал. Келтэну он понравился с первого взгляда, да и Сенга, похоже, нашел родственную душу в эленийском разбойнике по имени Коль. Он хохотал, шагая по захламленному лагерю, где прямо на голой земле неуклюжими грудами были свалены мебель и другие предметы домашнего обихода.
— Эгей, Коль! — крикнул он, подходя к дереву, под которым поставили свой шатер Келтэн, Бевьер и Кааладор. — Ты бы поехал со мной, что ли! Повозка, груженная пивом, открывает все двери в Натайосе.
— Не люблю я армии, Сенга, — ответил Келтэн. — Офицеры вечно пытаются тебя завербовать — обычно с мечом к горлу — а генералы, на мой вкус, чересчур привержены нравственности. От слов «по законам военного времени» у меня отчего-то стынет кровь в жилах.
— Скарпа вырос в таверне, друг мой, — ухмыляясь, заверил его Сенга, — и мамаша его была шлюхой, так что он привык к темным сторонам человеческой натуры.
— Как твоя торговля? — спросил Келтэн. Сенга осклабился, закатил глаза и позвенел туго набитым кошельком.
— Здесь достаточно, чтобы я начал подумывать о честной жизни и собственной пивоварне. Плохо только то, что наши приятели из Натайоса пробудут здесь недолго. Если я устрою здесь пивоварню, а мои покупатели отправятся на войну и атаны настрогают из них жаркое, мне придется выпить все самому, а уж это чересчур для самой сильной жажды.
— А с чего ты взял, что мятежники готовятся выступить?
— Да так, ничего особенного, — отозвался Сенга, растянувшиеь на земле и передав Келтэну свой бурдюк с вином. — Последние пару недель Скарпа где-то пропадал. Он и двое-трое эленийцев в прошлом месяце уехали из Натайоса, и никто не мог мне сказать куда и зачем.
Келтэн старательно сохранял на лице равнодушное выражение.
— Я слыхал, он чокнутый, а чокнутым ни к чему искать причину, куда и зачем их носит.
— Скарпа, конечно, чокнутый, но своих мятежников он способен довести до неистовства. Когда он берется произнести речь, лучше сразу найти местечко, где бы присесть, — потому что слушать его придется самое малое шесть часов. Как бы то ни было, он уехал, а его войско принялось готовиться к зиме. Все изменилось, когда он вернулся.
Келтэн тотчас насторожился.
— Вернулся?
— Вот именно, друг мой. Эй, дай-ка и мне глотнуть! — Сенга схватил бурдюк и, запрокинув его, направил тугую струю вина прямо себе в глотку. — Он и его дружки-эленийцы прискакали в Натайос дня четыре тому назад. И с ними, говорят, были две женщины. Келтэн тяжело сел на землю и принялся сосредоточенно поправлять пояс с мечом, чтобы скрыть свое волнение.
— Я думал, Скарпа ненавидит женщин, — проговорил он нарочито небрежным тоном.
— Это верно, друг мой, но, судя по тому, что я слышал, эти женщины не какие-нибудь шлюшки, которых он подобрал по пути развлечения ради. Во-первых, у них были связаны руки, и парень, с которым я толковал, говорил, что, хотя вид у них был жалкий, они вовсе не походили на продажных девок. Он, правда, не сумел хорошо их разглядеть, потому Скарпа сразу загнал их в дом, который явно приготовили для особого случая — шикарная мебель, кругом ковры и все такое прочее.
— В этих женщинах было еще что-то особенное? — спросил Келтэн, едва удержавшись от того, чтобы затаить дыхание.
Сенга пожал плечами и снова глотнул вина.
— Просто с ними обращались совсем не так, как с теми девками, которые обычно таскаются за войском. — Сенга поскреб в затылке. — Что там еще говорил мне этот парень… Что же он такое говорил? — На сей раз Келтэн и впрямь затаил дыхание. — Ах да, вспомнил! Он сказал, что эти две женщины, которых Скарпа так заботливо приволок погостить в Натайос, — эленийки. Ну не удивительно ли?
Бepeca, город на юго-восточном побережье Арджуны, оказался неприглядным местечком. Подобно огромной жабе, раскорячился он на берегу между южными водами Тамульского моря и болотистой зеленью джунглей. Главным занятием в этих местах было производство древесного угля, и едкий дым колыхался во влажном воздухе над Бересой, словно воплотившееся проклятие.
Капитан Сорджи бросил якорь на некотором расстоянии от причалов и сошел на берег, чтобы побеседовать с начальником порта.
Спархок, Стрейджен и Телэн, в холщовых матросских робах, опираясь на поручни левого борта, смотрели через затхлую вонючую воду на место их назначения.
— Фрон, — сказал Стрейджен, обращаясь к Спархоку, — мне пришла в голову совершенно замечательная идея.
— Вот как? — отозвался Спархок.
— Почему бы нам просто не прыгнуть в воду и не поплыть к берегу?
— Неплохо придумано, Вимер! — рассмеялся Телэн. Они все уже более или менее привыкли к своим выдуманным именам.
Спархок осторожно огляделся, желая убедиться, что никого из матросов нет поблизости.
— Обычный матрос никогда не покинет судно, не получив прежде свое жалованье. Не стоит делать ничего такого, что бросалось бы в глаза. Все, что нам осталось вытерпеть, — это разгрузка.
— Под угрозой боцманской плети, — мрачно добавил Стрейджен. — Этот человек решительно задался целью испытать мое терпение. Один вид его вызывает у меня желание прикончить его на месте.
— Потерпим его в последний раз, — сказал Спархок. — В городе наверняка полно вражеских глаз. Крегер в письме велел мне прибыть сюда, а потому позаботился, чтобы было кому убедиться, что я за его спиной не подбрасываю сюда подкрепления.
— В этом-то и есть слабина нашего плана, Фрон, — заметил Стрейджен. — Сорджи-то знает, что мы не простые матросы. Ты думаешь, он не проболтается?
Спархок покачал головой.
— Сорджи умеет держать рот на замке. Ему заплатили за то, чтобы незаметно доставить нас в Бересу, а Сорджи всегда делает то, за что ему заплатили.
Капитан вернулся поздно вечером, и судно, подняв якорь, пристало к одному из длинных причалов, врезавшихся в воду гавани. Наутро началась разгрузка. Боцман пощелкивал плетью лишь изредка, и работа спорилась.
Потом, когда грузовые трюмы опустели, матросы выстроились на квартердеке, где за столиком, на котором лежали расчетная книга и столбики монет, восседал сам Сорджи. Капитан вручал каждому матросу его жалованье, присовокупляя к нему небольшую назидательную речь. Содержание речи слегка менялось от случая к случаю, но в основном оставалось неизменным: «Не лезь в неприятности и вовремя возвращайся на борт. Я не стану тебя ждать, когда настанет пора отплывать». Речь не изменялась, а когда Сорджи вручил жалованье Спархоку и его друзьям — на лице капитана не отразилось ни малейшего намека на то, что эти трое чем-то отличаются от других членов его экипажа.
Спархок и его друзья сошли по трапу с дорожными мешками за плечом, трепеща от предвкушения.
— Теперь я понимаю, почему матросы так буянят в каждом порту, — заметил Спархок. — Рейс был, в общем, недолгий, а я все-таки испытываю сильное искушение пуститься во все тяжкие.
— Куда теперь? — спросил Телэн, когда они дошли до улицы.
— В Бересе есть трактир, который зовется «Отдых Моряка», — ответил Стрейджен. — Говорят, что это чистенькое тихое местечке, в стороне от портового буйства. Там мы сможем устроить себе штаб-квартиру.
Солнце садилось, когда они шли по шумным и смрадным улицам Бересы. Дома здесь были построены по большей части из отесанных бревен, поскольку камень редко встречался в сырой болотистой дельте реки Арджун, и казалось, что бревна эти начали гнить еще до того, как их использовали для постройки. Везде обильно росли мох и лишайники, и в воздухе стояла стылая сырость, мешавшаяся с едкой вонью из окружавших город мастерских, где жгли древесный уголь. Арджунцы, кишевшие на улицах, были гораздо смуглее своих тамульских сородичей; взгляд у них был бегающий, и даже в походке зевак, разгуливавших по грязным улицам этого уродливого городка, было что-то уклончиво-хитрое.
Шагая очередной неприглядной улицей, Спархок неслышно пробормотал заклинание и выпустил его, стараясь действовать осторожно, чтобы не спугнуть соглядатаев, которых, он был уверен, здесь немало.
— Ну как? — спросил Телэн. Мальчик достаточно долго пробыл в обществе Спархока, чтобы распознавать жесты, которыми рослый пандионец обычно сопровождал заклинания.
— Они здесь, — ответил Спархок. — Я нащупал по крайней мере троих.
— Они следят за нами? — настороженно спросил Стрейджен.
Спархок покачал головой.
— Скорее можно сказать, что они следят за всеми. Это не стирики, так что они не почувствовали, как я искал их. Пойдемте дальше. Если они начнут следить за нами, я дам вам знать.
«Отдых Моряка» оказался чистеньким приземистым трактиром, украшенным рыбачьими сетями и прочими предметами морского обихода. Заправляли там отставной капитан, человек весьма внушительного сложения, и его не менее внушительная супруга. Они не допускали под своей крышей никаких безобразий и всякому будущему жильцу, перед тем как взять с него деньги, зачитывали длинный список местных правил поведения. Спархок даже никогда не слыхал о некоторых пороках, которым запрещалось предаваться в «Отдыхе Моряка».
— Куда теперь? — спросил Телэн после того, как они бросили в комнате дорожные мешки и снова вышли на грязную улицу.
— Назад в порт, — ответил Стрейджен. — Вожака местных воров зовут Эстокин. Он имеет дело главным образом с контрабандистами и матросами, которые таскают по мелочи всякое добро из грузовых трюмов. У меня есть письмо от Кааладора. Мы якобы должны проверить, заработал ли он то, что ему заплатили за Праздник Урожая. Арджунцам всегда не доверяют, так что наше появление не особенно удивит Эстокина.
Эстокин, чистокровный арджунец, явно родился для того, чтобы стать преступником. Спархок еще никогда прежде не видел лица, которое было бы так явно отмечено печатью зла. Левый его глаз всегда смотрел на северо-восток, отчего Эстокин был косоглаз. У него была редкая всклокоченная бороденка, а кожа покрыта чешуйками какой-то кожной хвори. Эстокин почти непрерывно чесал лицо, рассыпая вокруг себя белесые хлопья, точно небо во время снегопада. Его пронзительный гнусавый голос разительно напоминал гудение голодного москита, и несло от него чесноком, дешевым вином и маринованной селедкой.
— Что, Вимер, Кааладор думает, будто я его обманул? — осведомился он с оскорбленным видом.
— Разумеется нет. — Стрейджен откинулся на спинку ветхого кресла в задней комнате вонючей портовой таверны. — Если б он так думал, ты был бы уже мертв. Он только хочет знать, не упустили ли мы кого-нибудь, вот и все. Кто-нибудь из местных забеспокоился, когда начали появляться трупы?
Эстокин скосил на него здоровый глаз.
— Сколько стоят эти сведения? — алчно осведомился он.
— Нам было сказано оставить тебя в живых, если будешь с нами сотрудничать, — холодно ответил Стрейджен.
— Не смей грозить мне, Вимер! — вскипел Эстокин.
— Я и не грозил тебе, старина. Я просто объяснял, как обстоят дела. Давай-ка перейдем к сути дела. Так кто в Бересе забеспокоился после Праздника Урожая?
— По правде говоря, немногие. — Холодное обращение Стрейджена явно внушило Эстокину, что лучше присмиреть. — Был здесь один стирик, который до Праздника вовсю швырялся деньгами.
— Что он покупал?
— По большей части информацию. Он был в списке, который передал мне Кааладор, но ухитрился смыться — удрал в джунгли. Я послал по его следу парочку местных головорезов.
— Я бы хотел побеседовать с этим стириком, прежде чем они упокоят его.
— Это вряд ли, Вимер. Они сейчас уже далеко в джунглях. — Эстокин почесал лоб, рассыпав новую порцию белесой чешуи. — Не знаю, зачем Кааладору понадобилось убивать всех этих людей, да и знать не хочу, по правде говоря, но я кое-что смыслю в политике, а в Арджуне политика — это Скарпа. Вы бы предупредили Кааладора, чтобы был поосторожнее. Я толковал с несколькими дезертирами из этой армии в джунглях. Мы все слышали рассказы о том, какой Скарпа чокнутый, но, скажу я вам, друзья мои, эти рассказы не могут передать того, что есть на самом деле. Если хоть половина того, что я слышал, — правда, то Скарпа — самый чокнутый из всех людей, что когда-либо жили в мире.
Желудок Спархока сотрясла ледяная судорога, стянув его в тугой узел страха.
— Отец!
Спархок стремительно сел на постели.
— Ты проснулся? — голос Богини-Дитя грохотал в его сознании.
— Разумеется. Пожалуйста, умерь немного свой голос. У меня даже зубы заныли.
— Я хотела убедиться, что ты меня услышишь. У меня новости. Берит и Халэд получили новые указания. Им приказано направляться не в Бересу, а в Супаль.
Спархок выругался.
— Будь добр, отец, не употребляй при мне таких слов. Я же все-таки еще ребенок.
Он пропустил эту реплику мимо ушей.
— Значит, обмен состоится в Супале?
— Трудно сказать. Со мной говорил и Бевьер. Келтэн разговаривал с разбойником, который продает пиво солдатам в Натайосе, и этот разбойник сообщил, что Скарпа вернулся в Натайос. Кроме того, он сказал Келтэну, что Скарпа привез с собой двух женщин, элениек.
Сердце Спархока совершило сумасшедший прыжок.
— Это точно?
— Келтэн говорит, что да. Разбойнику не было никаких причин лгать. Конечно, этот торговец сам их не видел, так что не надейся на слишком многое. Все это может оказаться тщательно посеянной ложью. Заласта тоже в Натайосе, и вполне возможно, что таким образом он пытается выманить тебя туда, либо заставить тебя выдать, какие уловки ты припас для него на черный день. Он знает тебя достаточно хорошо и понимает, что ты непременно попытаешься устроить ему какую-нибудь неожиданность.
— А ты можешь как-то выяснить наверняка, действительно ли твоя мама в Натайосе?
— Боюсь, что нет. Скарпу я бы легко обвела вокруг пальца, но Заласта меня тотчас обнаружит. Это слишком рискованно.
— Какие еще новости?
— Улаф и Тиниен добрались до Троллей-Богов. Гхномб собирается доставить их в Супаль в своем излюбленном остановленном времени, и они окажутся там прежде, чем прибудут Берит и Халэд. Гхномбу известен и другой способ плутовать со временем, так что он намерен перебрасывать Улафа и Тиниена из одной секунды в другую. Это довольно сложно, зато они смогут наблюдать за всеми, оставаясь невидимыми. Если Скарпа и Заласта решат произвести обмен в Супале, Тиниен и Улаф свалятся им на головы и спасут маму и Алиэн.
— Но Заласта может последовать за ними в это остановленное время.
— Ему это дорого обойдется, отец. Кхвай пришел в ярость, когда узнал о похищении мамы, а потому он будет рыскать в остановленном времени. Если Заласта сунется вдогонку за Улафом и Тиниеном, Кхвай превратит его в огонь, который никогда не гаснет.
— Кажется, я начинаю испытывать симпатию к Кхваю.
— Сефрения и Ксанетия в Дэльфиусе, — продолжала Афраэль. — Эдемус, конечно, зануда, но известие о Клаале потрясло его до основания, так что, думаю, мне удастся выманить его из укрытия. Он понимает, что похищение мамы ставит под удар договор, который ты заключил с Кедоном, а потому согласился помочь нам спасти ее. Я пока не намерена оставлять его в покое. Если мне удастся подтолкнуть его еще дальше, он, быть может, разрешит дэльфам выйти из долины. Они будут нам весьма полезны.
— Почему ты не сообщила мне обо всем этом раньше?
— И что бы ты тогда сделал, Спархок? Прыгнул бы в воду и поплыл к берегу?
— Афраэль, я должен узнавать о событиях тогда, когда они происходят.
— Зачем? Предоставь мне все заботы и хлопоты, Спархок. От них у тебя портится характер.
Спархок сделал вид, что не расслышал этой реплики.
— Хорошо, — сказал он, — я сообщу обо всем этом Беллиому.
— Ни в коем случае! Нам никак нельзя открывать эту шкатулку! Киргон либо Клааль тотчас почуют Беллиом.
— Разве ты не знаешь? — мягко осведомился Спархок. — Мне совсем не нужно открывать шкатулку, чтобы поговорить с Беллиомом. Мы можем беседовать друг с другом и сквозь золото.
— Почему ты мне этого не сказал?!
— И что бы ты сделала? Прыгнула в воду и поплыла за кораблем Сорджи?
Афраэль надолго замолчала.
— Тебе, видно, доставляет удовольствие, Спархок, обращать против меня мои же собственные слова?
— Естественно. Чем еще ты хотела бы поделиться со мной, Божественная?
Однако ощущение ее присутствия уже исчезло, оставив вместо себя лишь оскорбленное молчание.
— А где… э-э… Вимер? — спросил Спархок, когда через несколько минут в комнату вошел Телэн.
— Кое-чем занят, — уклончиво ответил мальчик.
— Чем именно?
— Он велел тебе этого не говорить.
— Отлично, ну а я велю тебе его не слушаться — и я вполне в силах догнать тебя и выпороть.
— Это жестоко, Фрон.
— Никто не совершенен. Так в чем дело? Телэн вздохнул.
— После того как ты отправился спать, сюда заглянул один из людей Эстокина. Он сказал, что в городе появились три эленийца, которые распустили слух, будто заплатят хорошие деньги за сведения о любом чужаке, который надолго застрянет в городе. Вимер решил отыскать этих троих. — Телэн многозначительно поглядел на стены их комнатки. — Я так полагаю, что он решил вынюхать, что именно они считают «хорошими деньгами». Ты же знаешь, каким бывает Вимер, едва дело запахнет прибылью.
— Ему следовало сказать мне об этом, — осторожно подбирая слова, заметил Спархок. — Я тоже неравнодушен к прибыльным делам.
— Вимер не очень-то умеет делиться удачей. — Телэн коснулся уха, затем приложил палец к губам. — Может быть, пройдемся, поищем его?
— Хорошая мысль. — Спархок поспешно оделся, и они со стуком сбежали вниз по лестнице и оказались на улице.
— Со мной случилось кое-что, касающееся религии, — пробормотал Спархок, когда они очутились в шумных кварталах неподалеку от доков.
— Вот как?
— Меня посетило Божество.
— А-а. И что же сказал тебе твой божественный гость?
— Наш приятель с перебитым носом получил очередное послание. Ему велели направляться не сюда, а в Супаль.
Телэн пробормотал особенно грязное ругательство.
— Вполне с тобой согласен. Кстати, это не Вимер идет вон там по улице? — Спархок указал на светловолосого человека в измазанной смолой матросской робе, который, слегка раскачиваясь, шагал им навстречу.
Телэн внимательно взглянул на встречного.
— Похоже, ты прав. — Он скорчил гримасу. — Леди, которые все меняют, слегка перестарались. Он даже ходит не так, как раньше.
— Что это вы двое делаете здесь так поздно? — спросил Стрейджен, подойдя к ним.
— Мы соскучились, — холодно ответил Спархок.
— Неужели по мне? Я тронут. Пойдем-ка на берег, друзья мои. Я что-то затосковал по запаху соленой воды и чудесному грохоту прибоя.
Они миновали последний причал и вышли на песчаный берег. Ветер разогнал тучи, и в небе ярко сияла луна. Трое друзей подошли к самому краю воды и остановились, глядя на длинные высокие волны, которые череда за чередой набегали с Тамульского моря, шумно разбиваясь о влажный песок.
— И чем же ты занимался, Стрейджен? — напрямик спросил Спархок.
— Делами, старина, делами. Я только что устроил нас шпионить для наших противников.
— Ты — что?!
— Трое, которых ты почуял в день нашего прибытия сюда, нуждались в надежных помощниках. Я предложил наши услуги.
— Ты спятил?
— Конечно нет. Сам подумай, Спархок, разве есть лучший способ добыть нужные сведения? Наш Праздник Урожая изрядно проредил их ряды, так что они не слишком-то переборчивы. Я заплатил Эстокину, чтобы тот поручился за нас, а потом накормил их ложью. Они ожидают, что некий сэр Спархок наводнит город соглядатаями. Мы должны сообщать о всяком, кто ведет себя хоть чуточку подозрительно. Я уже снабдил их первым подозреваемым.
— Вот как? И кто же это?
— Боцман капитана Сорджи — тот самый любитель пощелкать плеткой. Спархок расхохотался.
— Ну и пакость же ты учинил, Стрейджен!
— А мне нравится.
— К нам заглядывала Афраэль, — сказал Телэн. — Она сказала Спархоку, что Бериту и моему брату приказали переменить направление. Теперь они движутся в Супаль, что на берегу Арджунского моря.
Стрейджен выругался.
— Я это уже говорил, — сообщил Телэн.
— Собственно, чего-то подобного следовало ожидать, — сказал Спархок. — Нашим врагам служит Крегер, а он знает меня достаточно хорошо, чтобы предвидеть некоторые мои поступки. — Он вдруг с силой ударил кулаком по ладони. — Если б только я мог поговорить с Сефренией!..
— Насколько я помню, ты и можешь, — отозвался Стрейджен. — Афраэль ведь устроила однажды, что ты говорил с Сефренией, хотя она была в Сарсосе, а ты — в Симмуре?
Спархок вдруг почувствовал себя круглым дураком.
— Я об этом как-то забыл, — сознался он.
— Ничего страшного, старина, — великодушно простил его Стрейджен. — У тебя и так хлопот полон рот. Ну так почему бы тебе не переброситься словом с ее божественной лукавостью и не узнать, не сможет ли она где-нибудь устроить для нас что-то вроде военного совета? Думается мне, давно уже нам пора собраться вместе, как в старые добрые времена.
Еще не открыв глаза, Спархок понял, где находится. Аромат полевых цветов и цветущих деревьев тотчас же напомнил ему о вечной весне, что царила в личной реальности Афраэли.
— Проснулся ли ты, Анакха? — спросила белая лань, касаясь влажным носом его ладони.
— О да, милое созданье, — ответил Спархок, открыв глаза и погладив ее по мордочке. Он вновь оказался в шатре, и за откинутым пологом виднелись усеянный цветами луг, сверкающая синева моря, а над ними — радужное небо.
— Прочие давно ожидают твоего прибытия на острове, — сообщила ему лань.
— Так поторопимся, — отозвался Спархок, поднимаясь с кровати. Вслед за ланью он вышел из шатра на луг, где белая тигрица снисходительно следила, как неуклюже резвятся большелапые тигрята. Спархок лениво подумал, те ли это тигрята, с которыми она забавлялась, когда он шесть лет назад впервые посетил этот заколдованный край.
— Ну разумеется, Спархок, они те же самые, — прошептал на ухо ему голос Афраэли. — Здесь ничто не меняется.
Спархок улыбнулся.
Белая лань провела его к знакомой ладье, изящному и непрактичному суденышку, похожему на лебедя, с парусами-крыльями, богато изукрашенному и с такой высокой осадкой, что в реальном мире ладью перевернуло бы легчайшим порывом ветерка.
— Критик, — упрекнул голос Афраэли.
— Это твой сон, Божественная, и ты вольна помещать в него любые невозможности, какие только пожелаешь.
— О, спасиботебе, Спархок! — отозвалась она с неумеренной иронией.
Изумрудно-зеленый остров, увенчанный древними дубами и мраморным храмом Афраэли, покоился в сапфирной колыбели моря, и через считанные минуты ладья, похожая на лебедя, ткнулась в берег. Спархок огляделся, ступив на золотистый песок. Чужие личины, которые многие из них носили в реальном мире, сейчас исчезли, и они снова были собой в этом вечном сне. Некоторые из них уже были здесь раньше, а те, кто не был, с безмерным изумлением озирались по сторонам, удобно растянувшись на мягчайшей траве, что густо покрывала склоны зачарованного острова.
Богиня-Дитя и Сефрения сидели бок о бок на мраморной скамье в храме. Лицо Афраэли было задумчиво, и она наигрывала на свирели минорную стирикскую мелодию.
— Что тебя задержало, Спархок? — спросила она, опуская незамысловатый инструмент.
— Та, что была ответственна за мое путешествие, повела меня кружным путем, — ответил он. — Мы все здесь?
— Все, кому надлежит здесь быть. Ну-ка, все идите сюда, пора поговорить о делах.
Они поднялись по склону вверх, к храму.
— Где находится это место? — с трепетом в голосе спросил Сарабиан.
— Афраэль носит его с собой в своем сознании, ваше величество, — ответил Вэнион. — Время от времени она приглашает нас сюда погостить. Она очень любит хвастаться этим местом.
— Не обижай меня, Вэнион, — сказала Богиня-Дитя.
— А что, разве это не так?
— Разумеется так, но говорить об этом вслух некрасиво.
— Я почему-то чувствую здесь себя совсем по-другому, — заметил Кааладор. — Лучше, что ли. Вэнион улыбнулся.
— Это целебное место, друг мой, — сказал он. — В конце Земохской войны я был серьезно болен — точнее говоря, попросту умирал. Афраэль взяла меня сюда на месяц или около того, и, когда пришла пора возвращаться в мир, я был здоров до отвращения.
Они дошли до храма и расселись на мраморных скамейках, стоявших рядами по периметру храма. Спархок, сдвинув брови, огляделся.
— А где же Эмбан? — спросил он у маленькой хозяйки.
— Ему здесь быть не пристало, Спархок. Ваш эленийский Бог готов делать исключение для рыцарей церкви, но он, пожалуй, пришел бы в ярость, если бы я пригласила сюда одного из патриархов. Я также не стала приглашать атанов и пелоев. — Афраэль улыбнулась. — Тем и другим одинаково трудно постигнуть идею существования разных религий, и это место, вероятно, привело бы их в немалое смятение. — Она вздохнула, закатив глаза. — Если бы ты знал, сколько мне пришлось уговаривать Эдемуса, чтобы он отпустил сюда Ксанетию! Он не одобряет моего поведения. Он считает, что я легкомысленная.
— Ты?! — деланно изумился Спархок. — И как только ему такое могло прийти в голову?
— Ну довольно, — сказала Сефрения. — Почему бы тебе не начать, Берит? Мы уже знаем в общих чертах, что случилось, но нам неизвестны подробности.
— Слушаюсь, леди Сефрения, — отозвался молодой рыцарь. — Мы с Халэдом ехали вдоль берега, и за нами следили с той самой минуты, когда мы сошли на берег. Я выпустил заклинание и определил, что за нами следит стирик. Через несколько дней он явился к нам и передал послание от Крегера. В послании говорилось, что мы должны по-прежнему двигаться вдоль берега, но, когда минуем Тамульские горы, повернуть к Супалю. Там, дескать, нас будут ожидать новые указания. Письмо, без сомнений, было от Крегера. К нему прилагался локон королевы Эланы.
— Я намерен побеседовать об этом с Крегером, когда он наконец попадет в мои руки, — угрюмо прибавил Халэд. — Я хочу, чтобы он уяснил, насколько нам противна сама мысль о том, что он даже прикасался к волосам королевы. Положись на меня, Спархок. Прежде чем я покончу с Крегером, он успеет горько пожалеть о своей наглости.
— Я никогда и не сомневался в тебе, Халэд, — отозвался Спархок.
— Да, кстати, — продолжал Халэд, — чуть не забыл. Не знает ли кто-нибудь способа сделать так, чтобы конь захромал, не калеча его? Думается мне, нам с Беритом время от времени может понадобиться замедлять наше продвижение, не вызывая подозрений. Захромавший конь будет хорошим обоснованием для тех, кто следит за нами.
— Я поговорю с Фарэном, — пообещала Афраэль.
— Вашим коням вовсе незачем хромать по пути в Супаль, — сказал Улаф. — Гхномб позаботится о том, чтобы мы с Тиниеном были там раньше вас. Возможно, вы сумеете нас там увидеть, а возможно, и нет. Троллям-Богам иногда трудновато что-либо растолковать. Во всяком случае, мы вас увидим. Если мне не удастся разъяснить Гхномбу, что нам нужно, я суну в твой карман записку.
— А уж если мы появимся открыто, вам чертовски понравится наш спутник, — посмеиваясь, добавил Тиниен.
Берит озадаченно взглянул на него:
— И кто же это, сэр Тиниен?
— Тролль. Его зовут Блокв.
— Это идея Гхномба, — пояснил Улаф. — Дело в том, что мне для того, чтобы поговорить с Троллями-Богами, нужно всякий раз совершать некий обряд. Блокв обходится без всяких обрядов, а это значительно упрощает дело. Как бы то ни было, мы будем в Супале и останемся невидимы. Если Скарпа и Заласта решат произвести обмен именно в Супале, мы попросту выскочим из остановленного времени, сгребем вас всех в охапку и вновь исчезнем.
— Это если полагать, что они повезут королеву Элану в Супаль, чтобы там совершить обмен, — вставил Итайн. — У нас, однако, есть некоторые сведения, которые не согласуются с этим предположением. До сэра Келтэна дошел слух, что Скарпа держит королеву и ее камеристку в Натайосе.
— Я бы не решился поставить на это все свое состояние, ваше превосходительство, — отозвался Келтэн. — Эти сведения в лучшем случае из третьих рук. Парень, с которым я разговаривал, скорее всего не настолько хитер, чтобы сочинить правдоподобную историю, и у него не было оснований мне лгать — однако он узнал об этом от кого-то еще, и это изрядно подтачивает достоверность сведений.
— Ты указал прямо на суть дела, сэр Келтэн, — заметил император Сарабиан. — Солдаты еще худшие сплетники, чем старухи. — Он подергал себя за мочку уха и задумчиво посмотрел на радужное небо. — Нашим противникам наверняка известно, что в сборе сведений я не полагался целиком на министерство внутренних дел, а потому они обязательно предположат, что в Натайосе есть мои соглядатаи. Рассказ, который услышал сэр Келтэн, может быть сочинен и распущен исключительно из-за нас. Принц Спархок, можешь ли ты каким-то образом узнать с помощью Беллиома, насколько правдив этот слух?
— Это исключено, — резко сказала Сефрения. — Заласта тотчас обнаружит это.
— Я в этом не уверен, матушка, — возразил Спархок. — Мы лишь недавно выяснили, что золотая шкатулка не полностью отделяет Беллиом от внешнего мира. Сдается мне, что многие наши представления о Беллиоме — чистейшей воды заблуждение. Кольца явно не имеют на него никакого влияния — в лучшем случае они лишь средство общения с ним — а теперь оказывается, что и золото не так действенно, как мы думали прежде. Возможно, сам Беллиом и вложил эту идею в наши головы, чтобы мы не поместили его в железо. Это лишь догадки, но я бы сказал, что прикосновение железа и впрямь мучительно для Беллиома, но вот достаточно ли оно мучительно, чтобы запереть его, — не знаю.
— А знаешь, он ведь прав, — сказала Афраэль сестре. — То, что нам известно о Беллиоме, исходило по большей части от Гверига, а Гвериг был целиком и полностью во власти Беллиома. Наша ошибка в том, что мы считали, будто Гвериг знает, о чем говорит.
— Однако это все же не отвечает на вопрос, можно ли использовать Беллиом для разведки в Натайосе, — заключил Спархок, — а это именно тот случай, когда я ни за что не соглашусь устраивать проверку.
— Я отправлюсь в Натайос, — тихо сказала Ксанетия. — Прежде намеревалась я незримой явиться в Супаль, однако же сэр Улаф и сэр Тиниен прибудут туда раньше меня и сами сумеют узнать, там ли находится королева. Я же отправлюсь в Натайос и буду искать ее там.
— Ни в коем случае! — воскликнул Сарабиан. — Я запрещаю!
— Я не принадлежу к подданным твоим, Сарабиан Тамульский, — напомнила Ксанетия. — Однако же не страшись за меня. Мне не грозит ни малейшая опасность. Никто не узнает, что я там, я же смогу безбоязненно разделить мысли тех, кто окажется рядом, и очень скоро узнаю, в Натайосе или же где-то еще скрывают королеву и ее служанку. Именно такого рода помощь предрекали мы, заключая союз с Анакхой.
— Но это слишком опасно! — упорствовал Сарабиан.
— Сдается мне, Сарабиан Тамульский, что ты позабыл о другом моем даре, — твердо сказала Ксанетия. — Проклятие Эдемуса все так же лежит на мне, и мое касание все так же означает смерть, ежели будет на то мое желание. Не за меня страшись, Сарабиан, ибо, коли меня принудят к тому, я распространю гибель и ужас по всему Натайосу. Как бы ни было мне мучительно сознаваться в сем, однако же в моих силах снова превратить Натайос в безжизненные руины, населенные одними лишь мертвецами.
Город Сарна в Западном Тамуле был расположен к югу от атанской границы, в глубокой теснине реки, от которой он взял свое название. Крутые склоны гор, окружавших его, поросли темным ельником и соснами, и деревья беспрерывно вздыхали и стонали под напором ветра, дувшего из северных пустошей. Было холодно, и свинцовое небо сыпало горстями жгучего твердого снега, когда рыцари церкви, ведомые Вэнионом, медленно спускались по длинной обрывистой дороге на дно теснины. Вэнион и Итайн, кутаясь в теплые плащи, ехали во главе колонны.
— Я бы предпочел остаться на острове Афраэли, — пробормотал Итайн, дрожа от холода и плотнее запахиваясь в плащ. — Мне никогда особенно не нравилось это время года.
— Мы уже почти на месте, ваше превосходительство, — отозвался Вэнион.
— У вас так принято, лорд Вэнион, — вести войну в зимнее время? Я имею в виду — в Эозии?
— Мы изо всех сил стараемся этого избежать, ваше превосходительство, — отвечал Вэнион. — Ламорки воюют друг с другом и зимой, но остальные, как правило, придерживаются здравого смысла.
— Да уж, зима — самое неподходящее время для войны.
Вэнион слабо усмехнулся.
— Что верно, то верно, друг мой, но мы стараемся не воевать зимой отнюдь не поэтому. На самом деле причина чисто экономическая. Зимняя кампания обходится намного дороже, потому что приходится закупать для лошадей фураж. Именно боязнь лишних расходов навевает эленийским королям мирные мысли, когда земля покрыта снегом. — Вэнион, приподнявшись в стременах, вгляделся вперед. — Бетуана ждет нас, — сказал он. — Поскачем ей навстречу.
Итайн кивнул, и они послали коней в тряскую рысь.
Королева Атана покинула их в Дасане, на восточной оконечности гор, и отправилась вперед. У нее были на то несколько веских причин, однако Вэнион предполагал, что ее решение было вызвано скорее нетерпением, нежели необходимостью. Бетуана была чересчур хорошо воспитана, чтобы говорить об этом вслух, но ей явно было мало проку от лошадей, и она редко упускала возможность обогнать их. Бетуана и Энгесса, в куртках и штанах из шкур выдры, поджидали их на обочине дороги, примерно в миле от города.
— Были трудности? — спросила королева атанов.
— Нет, ваше величество, — ответил Вэнион, и его черные доспехи лязгнули, когда он одним прыжком спешился. — За нами следили, но в этом нет ничего необычного. Что происходит в Кинезге?
— Они стягивают силы к границе, Вэнион-магистр, — негромко ответил Энгесса. — И не слишком-то таятся при этом. Мы нападаем на их обозы и перехватываем отряды разведчиков, просто для того, чтобы не давать им покоя, однако не подлежит сомнению, что они намерены двинуть войско через границу.
Вэнион кивнул.
— Примерно этого мы и ожидали. Если вы не против, ваше величество, я бы хотел разместить своих людей на отдых, прежде чем мы чересчур углубимся в разговоры. Мне всегда лучше думается после того, как я разделаюсь со всеми мелкими делами.
— Разумеется, — кивнула Бетуана. — Я и Энгесса-атан приготовили для них казармы. Когда вы отбываете в Самар?
— Завтра или послезавтра, Бетуана-королева. Одних пелоев Тикуме там наверняка слишком мало. Ему приходится прикрывать чрезмерно большую территорию.
— Он послал в Пелу за подкреплениями, Вэнион-лорд, — сообщил Энгесса. — Примерно через неделю у вас в Самаре будут значительные силы.
— Это хорошо. С вашего разрешения я вернусь и потороплю рыцарей. Нам многое надо обсудить.
Ночь спустилась рано на дно теснины, и уже совсем стемнело, когда Вэнион присоединился к остальным в штаб-квартире атанского гарнизона Сарны. Как и все атанские постройки, здание было возведено со строгой практичностью и лишено всяких украшений. Единственным исключением в комнате совета, где они собрались, была большая карта, целиком закрывавшая одну из стен комнаты. Карта была ярко раскрашена и усеяна причудливыми картинками. Вэнион успел наспех вымыться и переодеться в штатское платье. Годы научили его, что доспехи впечатляющи и даже порой полезны, однако никто еще не придумал способа сделать их поудобнее или уничтожить исходящий от них весьма специфический запах.
— Вас хорошо разместили в казармах? — вежливо спросила Бетуана.
— Более чем хорошо, ваше величество, — ответил он, опускаясь в кресло. — Вам уже сообщили в подробностях о нашей встрече с Богиней-Дитя?
Она кивнула.
— Итайн-посол обо всем мне рассказал. — Бетуана помолчала. — Хотелось бы знать, почему туда пригласили не всех, — добавила она.
— По теологическим соображениям, ваше величество, — пояснил Вэнион. — Насколько я понял, у богов на сей счет существуют довольно сложные правила поведения. Афраэль не хотела оскорбить вашего бога, приглашая его детей на свой остров. Кстати, отсутствием блистал и еще кое-кто. Там были император Сарабиан и посол Итайн, а вот министр иностранных дел Оскайн отсутствовал.
Итайн слегка нахмурился.
— Император и я скептики, агностики, как бы вы нас назвали, а вот Оскайн — откровенный атеист. Может быть, в этом дело?
— Возможно. Я спрошу у Афраэли при следующей нашей встрече.
Энгесса огляделся.
— Я не видел с вами Кринга-доми, Вэнион-магистр, — заметил он.
— Кринг со своими людьми повернул к Самару вскоре после того, как ты и ее величество отправились вперед. Он решил, что там его всадники принесут больше пользы, чем в Сарне, — да к тому же, ты ведь знаешь, как западные пелои относятся к горам и лесам. Кинезганцы уже совершали вылазки через границу?
— Нет, Вэнион-магистр, — ответил Энгесса. — Они собирают силы и подвозят припасы. — Он поднялся и подошел к карте. — Недавно из Кинестры прибыла к границе большая армия, — продолжал он, указывая на столицу Кинезги. — Она стала у границы вот здесь, примерно напротив нас. Вторая армия заняла такие же позиции на границе напротив Самара.
Вэнион кивнул.
— Киргон во многих отношениях не столько бог, сколько полководец. Он не оставит у себя в тылу укрепленные позиции врага. Ему придется расправиться с Сарной и Самаром, прежде чем он ударит по Тамулу. Я бы сказал, что армии, о которой ты говорил, приказано взять Сарну, закрыть южную границу Атана и затем двинуться на северо-восток, к Туале. Бьюсь об заклад, им вовсе не хочется, чтобы с этих гор обрушился на них весь народ атанов.
— Всех солдат Кинезги не хватит, чтобы преградить путь моему народу, — сказала Бетуана.
— Я и не сомневаюсь в этом, ваше величество, но их наверняка достанет, чтобы замедлить ваше продвижение, а кроме того, Киргон вполне способен выставить против вас новые армии из прошлого. — Вэнион поджал губы, задумчиво изучая карту. — Кажется, я понимаю, что он задумал, — наконец сказал он. — Материон расположен на полуострове, и ключ к нему — вот этот узкий перешеек в Тосе. Я готов поставить что угодно на то, что главная битва произойдет именно там. Скарпа двинет свои силы из Натайоса на север. Южные кинезганцы, вероятно, замышляют взять Самар и затем свернуть на северное побережье Арджунского моря, чтобы соединиться со Скарпой в окрестностях Тамульских гор. Оттуда объединенная армия двинется по западному берегу Миккейского залива на Тосу. — Вэнион чуть заметно усмехнулся. — Конечно, в Тамульских горах их поджидает весьма неприятный сюрприз. Думается мне, что Киргон очень скоро пожалеет о том, что вообще когда-то услышал о троллях.
— Я вышлю армию из Северного Атана к Тосе, Вэнион-магистр, — сказала Бетуана, — однако оставлю на южной и восточной границе достаточно людей, чтобы связать боями половину кинезганских сил.
— А между тем, я думаю, мы сможем помешать их приготовлениям, — добавил Энгесса. — Наши вылазки через границу оттянут время их главного удара.
— И это все, что нам нужно, — усмехнулся Вэнион. — Если нам удастся надолго задержать их наступление, с западной границы на Киргона обрушится сто тысяч рыцарей церкви. Полагаю, после этого он и думать забудет о Тосе.
— Не тревожься ты о нем, Фрон, — говорил Стрейджен Спархоку. — Он и сам может о себе позаботиться.
— Я думаю, Вимер, порой мы забываем о том, что он еще ребенок. Он еще даже бреется лишь от случая к случаю.
— Гельдэн перестал быть ребенком задолго до того, как у него начал ломаться голос. — Стрейджен с задумчивым видом растянулся на постели. — У людей, что занимаются нашим ремеслом, не бывает детства, — продолжал он. — Славно было бы, конечно, катать обручи и ловить головастиков, но… — Он пожал плечами.
— Что ты собираешься делать, когда все это закончится? — спросил Спархок. — Если, конечно, мы останемся в живых.
— Одна наша общая знакомая недавно предложила мне заключить с ней брак — как часть весьма притягательного делового предложения. Супружеская жизнь никогда меня не привлекала, однако деловое предложение таково, что отказаться невозможно.
— Но ведь дело не только в этом, а?
— Не только, — признался Стрейджен. — После того, что она совершила той ночью в Материоне, я ни за что на свете не намерен ее упустить. Я редко встречал людей с таким хладнокровием и отвагой.
— И красотой.
— Так ты заметил? — Стрейджен вздохнул. — Боюсь, друг мой, что придется мне, в конце концов, остепениться — хотя бы наполовину.
— Какой ужас!
— Правда? Впрочем, сначала я разберусь с одним небольшим дельцем. Я хочу подарить моей любимой голову одного нашего знакомого поэта-астелийца. Если мне повезет найти хорошего чучельника, я, может быть, даже закажу из этой головы чучело.
— Да, о таком свадебном подарке мечтает любая женщина.
— Может, и не любая, — ухмыльнулся Стрейджен, — но дама моего сердца — совершенно особенная женщина.
— Но их же так много,У-лав, — просительно говорил Блокв. — Они не заметят, если пропадет один.
— Обязательно заметят, Блокв, — терпеливо объяснял Улаф огромному, покрытому бурой шерстью троллю. — Люди не такие, как олени. Они внимательно следят за всем стадом. Если ты съешь одного из них, остальные поймут, что мы здесь. Лучше поймай и съешь собаку.
— Собака — хорошая еда?
— Не знаю. Съешь и скажи мне, хорошая или нет.
Блокв что-то проворчал и грузно присел на корточки.
Состояние, которое Гхномб называл «расколоть пополам мгновение», вызывало диковинные явления. Яркий полуденный свет потускнел, превратившись в сумеречный, и жители Супаля передвигались по улицам странными быстрыми рывками. Бог еды заверял их, что, поскольку сами они будут находиться только в небольшой частице каждого мгновения, они станут практически невидимыми. Улаф заметил в этом объяснении гигантскую логическую прореху, однако вера в то, что колдовство сработает, успешно одолевала всякую логику.
Вернулся Тиниен, на ходу качая головой.
— Их невозможно понять, — сообщил он. — Я сумел расслышать слово-другое, но все прочее — сущая неразбериха.
— Он опять говорит птичьими звуками, — пожаловался Блокв.
— Говори на языке троллей, Тиниен, — сказал Улаф. — Ты заставляешь Блоква нервничать.
— Я забыл, — признался Тиниен, переходя на чудовищное наречие троллей. — Я… — он замялся. — Как сказать, что я хотел бы не делать то, что сделал? — обратился он к их косматому спутнику.
— Такого слова нет, Тин-ин, — отвечал Блокв.
— Можешь ты попросить Гхномба сделать так, чтобы мы понимали, о чем говорят люди? — спросил Улаф.
— Зачем? Для чего это нужно? — безмерно удивился Блокв.
— Если мы узнаем, что они говорят, мы узнаем, кого из этого стада нам нужно выслеживать, — пояснил Тиниен. — Мы найдем тех, кто знает, где злые люди.
— Разве они всеэтого не знают? — изумленно спросил Блокв.
— Нет, не знают. Только некоторые.
— Люди очень странные. Я поговорю с Гхномбом. Может быть, он поймет. — Тролль поднялся, нависнув над ними. — Я поговорю с Гхномбом, когда вернусь.
— Куда ты идешь? — вежливо спросил Тиниен.
— Я голоден. Я съем собаку. Потом я вернусь и поговорю с Гхномбом. — Он помолчал. — Я могу принести собаку для вас, если вы тоже голодны.
— Э-э… нет, Блокв, спасибо, — поспешно ответил Тиниен. — Я сейчас что-то не голоден. Впрочем, хорошо, что ты спросил об этом.
— Мы сейчас в одной стае, — пожал плечами Блокв. — Так делать хорошо. Правильно. — И он косолапо зашагал по улице.
— На самом деле это не так уж далеко, — говорила Афраэль сестре, когда они вместе с Ксанетией ехали из долины, где стоял Дэльфиус, к Диргису, городку в Южном Атане, — но Эдемус все еще не слишком охотно помогает нам, так что лучше мне не забывать о хороших манерах. Он бы мог оскорбиться, если бы я начала плутовать с расстоянием там, где живут его дети.
— Прежде ты никогда не употребляла этого слова, — заметила Сефрения.
— Должно быть, влияние Спархока, — отозвалась Богиня-Дитя. — Это весьма полезное слово. Оно маскирует вещи, о которых мы предпочитаем не говорить при посторонних. В Диргисе мы будем достаточно далеко от долины дэльфов, и уж там я смогу плутовать, сколько мне заблагорассудится.
— Как ты полагаешь, Божественная, много ли времени займет у нас дорога в Натайос? — спросила Ксанетия. Дэльфийка вновь изменила цвет волос и кожи и приглушила сияние, чтобы скрыть от посторонних глаз свою истинную сущность.
— Несколько часов, не больше, — пожала плечами Афраэль, — реального времени, конечно. Я не умею прыгать с места на место, подобно Беллиому, но при необходимости могу перемещаться довольно быстро. Если понадобится поспешить, я отнесу вас в Натайос по воздуху.
Сефрения содрогнулась.
— Мы не настолькоспешим, Афраэль. Ксанетия озадаченно взглянула на свою стирикскую сестру.
— Ее тошнит от полетов, — пояснила Афраэль.
— Вовсе нет, — возразила Сефрения, — я просто пугаюсь до полусмерти. Это ужасно, Ксанетия. За минувшие три столетия я летала с Афраэлью раз пять и всякий раз потом несколько недель приходила в себя.
— Я ведь все время говорю тебе, Сефрения, что не надо смотреть вниз, — сказала Афраэль. — Если бы ты просто смотрела на облака, а не на землю, все было бы гораздо проще.
— Я ничего не могу с собой поделать, Афраэль, — отвечала Сефрения.
— Неужто это и впрямь так страшно, сестра моя? — спросила Ксанетия.
— Ты и представить себе не можешь, Ксанетия, насколько страшно. Когда скользишь в пустоте, а под ногами у тебя только пять тысяч футов воздуха… Это чудовищно!
— На сей раз я устрою все по-другому, — заверила ее Афраэль.
— Я немедля начну сочинять благодарственную молитву.
— Переночуем в Диргисе, — сказала Афраэль, — а с утра выедем в Натайос. Мы с Сефренией спрячемся в лесу, Ксанетия, а ты отправишься в город на разведку. Если мама там, мы очень скоро покончим с нашей общей бедой. Едва Спархок будет точно знать, где она, он обрушится на Скарпу и его родителя, точно мстительная гора. От Натайоса после этого и развалин не останется — только большая дыра в земле.
— Он действительно видел их, — говорил Телэн. — Он слишком подробно их описал, чтобы это была выдумка.
Юный вор только что вернулся из путешествия по злачным кварталам Бересы.
— Что он за человек? — спросил Спархок. — Дело слишком важное, чтобы полагаться на случайные сплетни.
— Это дакит, — отвечал Телэн, — бродяга из Джуры. Его интересует не политика, а тугая мошна. К армии Скарпы он присоединился главным образом оттого, что предвкушал грабежи в Материоне. Словом, его трудно назвать человеком с высокими идеалами. Когда он оказался в Натайосе и обнаружил, что придется не только грабить, но и драться, его интерес к этому предприятию слегка приугас. Как бы то ни было, я наткнулся на него в одной из паршивейших таверн, какие мне доводилось видеть, и он был вусмерть пьян. Поверь мне, Фрон, он был не в том состоянии, чтобы лгать. Я сказал ему, что подумываю поступить на службу в армию Скарпы, и он с почти отцовской заботой принялся меня отговаривать: не вздумай, мол, сынок, это гиблое дело, и все такое прочее. Он сказал, что Скарпа — свихнувшийся маньяк, который считает себя непобедимым и полагает, что сможет одним щелчком одолеть атанов. Он так или иначе уже подумывал о том, чтобы дезертировать, и тут в Натайос вернулся Скарпа, а с ним — Крегер, Элрон и барон Парок. Они везли с собой королеву и Алиэн, и у ворот их встречал Заласта. Дакит оказался поблизости и услышал их разговор. Заласта, видимо, еще не забыл, что такое хорошие манеры, потому что его разозлило, как Скарпа обращался с пленницами. Они поссорились, и Заласта чарами скрутил своего сынка в тугой узел. Я так думаю, Скарпа довольно долго извивался, как червяк на раскаленном камне. Потом Заласта увел женщин в большой дом, где для них были приготовлены комнаты. Судя по словам этого дезертира, дом обставлен почти роскошно — если не считать решеток на окнах.
— Его могли обучить этому рассказу, — с горечью проговорил Спархок. — Быть может, он был не настолько пьян, как казался.
— Поверь мне, Фрон, он здорово нализался, — заверил его Телэн. — По дороге в таверну я срезал кошелек — просто так, практики ради, — и денег у меня хватало. Я влил в него столько хмельного, что хватило бы и полк напоить.
— Фрон, я думаю, что он прав, — вставил Стрейджен. — Его рассказ чересчур подробен для вымысла.
— А если этого дезертира послали сюда для того, чтобы обвести нас вокруг пальца, с какой стати он стал бы тратить драгоценное время на мальчишку-карманника? — резонно добавил Телэн. — Все мы выглядим не такими, как запомнил нас Заласта, и я сомневаюсь, что даже ему может прийти в голову, что Ксанетия и Сефрения сообща наколдовали нам новые лица.
— И все же, — сказал Спархок, — я считаю, что торопиться не следует. Не сегодня-завтра Афраэль доставит в Натайос Ксанетию, а уж Ксанетия наверняка сумеет выяснить, кто именно сидит под замком в этом доме.
— Но мы бы могли покуда хотя бы перебраться поближе к Натайосу, — возразил Стрейджен.
— Зачем? Расстояние ничего не значит для моего синего друга. — Спархок коснулся ладонью шкатулки, оттопыривавшей рубашку на его груди. — Как только я буду точно знать, что Элана там, мы нанесем визит Заласте и его ублюдку. Я могу даже пригласить с собой Кхвая. Меня крайне занимает то, что он приготовил им обоим.
Дневной свет вдруг обрел былую яркость, и жители Супаля разом перестали прыгать и дергаться, как марионетки, обретя нормальную человеческую походку. У них ушло полдня на то, чтобы объяснить Гхномбу, почему им нужно вернуться в реальное время, и бог еды до сих пор сомневался, так ли это необходимо.
— Я подожду тебя вон в той таверне, дальше по улице, — сказал Тиниен, когда они с Улафом вышли в узкий проулок. — Ты помнишь пароль?
Улаф что-то проворчал.
— Я не задержусь, — сказал он и, перейдя через улицу, направился к двоим всадникам, которые только что въехали в город.
— Занятное у тебя седло, приятель, — обратился он к одному из всадников, человеку средних лет, с перебитым носом, который восседал на чалом жеребце. — Из чего оно сделано — из стриженого барашка?
Берит ошеломленно взглянул на него, затем окинул быстрым взглядом узкую улочку у восточных ворот Супаля.
— Я как-то забыл спросить об этом седельщика, сержант, — ответил он, приметив потрепанную форменную куртку светловолосого эленийца. — Да, кстати, — может быть, ты дашь мне и моему юному другу один совет.
— Советы я даю бесплатно. Валяй спрашивай.
— Не знаешь, где здесь, в Супале, приличный трактир?
— Тот, в котором остановились мы с другом, вполне недурен. Он в трех улицах отсюда, — Улаф жестом указал направление. — На нем болтается вывеска с изображением вепря — хотя рисунок мало напоминает вепрей, которых мне доводилось видеть.
— Мы заглянем туда.
— Может быть, вы встретитесь там со мной и моим другом. После ужина мы обычно сидим в пивной.
— Мы заглянем и туда — если решим остановиться именно в этом трактире.
Улаф кивнул и зашагал вверх по улице, направляясь к таверне. Он вошел внутрь и присоединился к Тиниену, который сидел за столом у очага.
— Куда ты девал нашего косматого друга? — спросил он.
— Он отправился поискать еще одну собаку, — ответил Тиниен. — Тут ты, видно, сделал промашку, сержант. Похоже, собаки пришлись ему по вкусу. Если мы задержимся в Супале, здесь не останется ни одной шавки.
Улаф сел за стол и откинулся на спинку стула.
— Я тут встретил на улице одного эленийца, — сказал он достаточно громко, чтобы его могли расслышать остальные посетители таверны.
— Вот как? — небрежно отозвался Тиниен. — Астелийца или эдомца?
— Трудно сказать. Ему когда-то перебили нос, так что нелегко понять, откуда он родом. Он искал при личный трактир, и я посоветовал ему тот, в котором мы остановились. Может, мы с ним там и увидимся. Приятно будет для разнообразия послушать элений скую речь. Надоело мне это тамульское лопотанье. Если ты уже допиваешь свое пиво, почему бы нам не прогу ляться к гавани и не поискать кого-нибудь, кто пере правил бы нас через озеро в Тиану?
Тиниен одним глотком осушил кружку.
— Пошли, — сказал он вставая.
Они вышли из таверны и, заведя какой-то пустячный разговор, направились к знакомому трактиру — неспешной походкой людей, у которых нет никаких срочных дел.
— Взгляну-ка я на подкову на левой передней ноге моей лошадки, — сказал Улаф, когда они подошли к трактиру. — Иди сам. Встретимся в пивной.
— Где же еще? — хохотнул Тиниен. Халэд, как и ожидал Улаф, был в конюшне, делая вид, что чистит скребницей Фарэна.
— Я вижу, вы с другом решили-таки остановиться здесь, — небрежно заметил рослый талесиец.
— Здесь удобно, — пожал плечами Халэд.
— А теперь слушай внимательно, — Улаф перешел на едва различимый шепот. — Мы тут кое-что разузнали. Здесь, в Супале, ничего не произойдет. Вы получите очередное послание.
Халэд кивнул.
— Там будет сказано, что вы должны переправиться через озеро в Тиану. На судне будьте осторожны и следите за тем, что говорите. На борту будет соглядатай — арджунец с длинным шрамом на щеке.
— Я буду начеку, — сказал Халэд.
— В Тиане вы получите другое послание, — продолжал Улаф. — Вам будет велено обогнуть озеро и направиться в Арджун.
— Это слишком долгий путь, — возразил Халэд. — Мы ведь можем выехать отсюда по тракту и добраться в Арджун в два раза быстрее.
— Видимо, они не хотят, чтобы вы добрались туда слишком быстро. Должно быть, у них и без вас дел полно. Не могу поручиться за это, но, скорее всего, из Арджуна вас направят в Дираль. Если Келтэн прав и Элана в Натайосе, это будет самый логичный ход.
Халэд вновь кивнул.
— Я скажу Бериту. Думаю, нам с ним лучше держаться подальше от здешней пивной. Я уверен, что за нами следят, и, если мы начнем заводить разговоры с другими эленийцами, наши враги насторожатся.
Кони, стоявшие в конюшне, вдруг начали ржать и бешено лягаться, молотя копытами по стойлам.
— Что это с ними? — удивился Халэд. — И чем это здесь так воняет?
Улаф шепотом выругался. Затем он повысил голос и заговорил на языке троллей:
— Блокв, нехорошо приходить так в логово людей. Ты съел собаку, и люди и их животные могут учуять тебя.
Ответом ему было оскорбленное молчание — незримый спутник Улафа покинул конюшню.
Бетуана и Энгесса в лоснящейся одежде из шкур выдры сопровождали Вэниона и его рыцарей в пути на юг от Сарны. По предложению Энгессы они повернули к западу, чтобы спуститься с гор в Восточной Кинезге.
— Мы следили за ними, Вэнион-магистр, — говорил рослый атан, бежавший вровень с конем Вэниона. — Их главные полевые склады примерно в пяти лигах к западу от границы.
— У вас есть какие-нибудь неотложные дела, ваше величество? — спросил Вэнион у Бетуаны, бежавшей по другую сторону от него.
— Ничего срочного. Что у тебя на уме?
— Раз уж мы все равно здесь, не свернуть ли нам немного с пути и не сжечь ли их склады? Мои рыцари что-то разболтались, а хорошая драка укрепляет дисциплину.
— Сейчас довольно холодно, — заметила она с едва заметной усмешкой. — Добрый костер был бы как раз кстати.
— Так зажжем его?
— Почему бы и нет?
Кинезганские склады занимали около пяти акров земли. Они располагались в каменистой безлесной впадине, и охранял их полк кинезганцев в традиционных развевающихся одеяниях. Увидев приближавшуюся колонну рыцарей в доспехах, охранники галопом поскакали навстречу им. Этот маневр нельзя было назвать иначе, как только тактическим промахом. Покрытая гравием кинезганская пустыня была ровной и лишенной естественных препятствий, и ничто не могло сдержать атаку рыцарей церкви. Противники сшиблись с оглушительным лязгом и грохотом, и рыцари после мгновенного промедления двинулись дальше, топча подкованными копытами своих коней тела убитых и раненых, а ржущие кони кинезганцев между тем в ужасе уносились прочь.
— Впечатляюще, — признала Бетуана, бежавшая рядом с Вэнионом. — Но разве это не утомительно — долгие месяцы терпеть вес — и запах — доспехов ради двух минут удовольствия?
— Всякий способ ведения боя имеет свои недостатки, ваше величество, — ответил Вэнион, поднимая забрало. — По крайней мере, половина смысла подобных атак в том, чтобы убедить противника не ввязываться в схватку. Зачастую это помогает избежать больших потерь.
— Репутация безжалостного воина — тоже хорошее оружие, Вэнион-магистр, — согласилась Бетуана.
— Нам это по душе, — усмехнулся он. — А теперь разведем костер, чтобы ваше величество могли погреть около него свои пальчики.
— С удовольствием, — усмехнулась она в ответ.
Прямо перед ними, преграждая дорогу к складам, высился пыльный холм, напоминавший формой слегка закругленную пирамиду. Вэнион жестами приказал своим рыцарям рассыпаться и с двух сторон обогнуть холм, чтобы обрушиться на главные склады армии Киргона. Рыцари помчались вперед галопом, с тем оглушительным стальным лязгающим грохотом, который знаменует собой неумолимую непобедимость.
И тут холм зашевелился. Пыль, лежавшая на нем, поднялась в воздух огромным облаком, и два гигантских крыла развернулись во всей своей непроглядной черноте, обнажив конусообразный лик Клааля. Адская тварь взревела, скаля огненные, брызжущие молниями клыки.
И тогда из-под огромных крыльев появилась армия, подобной которой Вэниону еще не доводилось видеть.
Солдаты были ростом с атанов и гораздо массивнее их. Широкие плечи были обнажены, и стальные нагрудники прилегали к их торсам, точно вторая кожа, подчеркивая узлы напряженных мускулов. Шлемы были увенчаны диковинными украшениями — рога, острые и ветвистые, жесткие стальные крылья, а маски-забрала, подобно нагрудникам, плотно облегали лица, явно повторяя черты каждого воина. Эти стальные лица были нечеловеческими. От немыслимо широкого лба они резко сужались к заостренному подбородку, напоминая голову самого Клааля. Глаза-щели яростно сверкали, а вместо носа была лишь пара дырочек. Разинутые рты стальных масок ощерились зловещими рядами хищных острых зубов.
Солдаты кишели под крыльями Клааля, и молнии, брызжущие из его оскаленной пасти, плясали вокруг них. Они размахивали оружием — помесь палицы и топора, адская сталь, извлеченная из худших кошмаров.
Они были слишком близко, чтобы можно было успеть скомандовать отступление, и рыцари, скакавшие громыхающим галопом, были обречены прежде, чем сумели понять, что за враг появился перед ними.
Столкновение двух армий сотрясло землю, и мощный стальной лязг тотчас сменился хаосом страшных звуков — удары, крики, предсмертное ржание коней, треск рвущегося металла.
— Труби отступление! — прорычал Вэнион командиру генидианцев. — Выверни себя в рог наизнанку! Отводи людей!
Резня была чудовищной. Нечеловеческое войско Клааля рвало в куски коней и людей. Вэнион со всей силы пришпорил коня, и тот рванулся вперед. Магистр пандионцев проткнул копьем стальной нагрудник одного из чужаков и увидел, как кровь — во всяком случае, он полагал, что эта густая желтая жидкость должна быть кровью, — хлынула потоком из стальных уст маски. Тварь отскочила, но все еще яростно размахивала своим грозным оружием. Тогда Вэнион выпустил древко копья, оставив тварь проколотой насквозь, как жаркое на вертеле, и выхватил меч.
Ему пришлось потрудиться в поте лица. Чужак сносил удары, которые рассекли бы человека пополам. Все-таки в конце концов Вэнион разрубил противника — как крестьянин срубает жилистый, неподатливый терновый куст.
— Энгесса! — пронзительный крик Бетуаны, в котором были ярость и безмерное отчаяние, перекрыл на миг все прочие звуки битвы.
Вэнион рывком развернул коня и увидел, как атанская королева пробивается на помощь к своему упавшему полководцу. Даже чудища, отправленные в бой Клаалем, дрогнули перед бешеной яростью атаны, которая прорубала себе дорогу к Энгессе.
Вэнион пробился к ней, меч его сверкал в стылом свете дня, обильно орошаемый желтой кровью.
— Ты сможешь нести его? — прокричал он Бетуане. Она наклонилась и без малейшего усилия подхватила на руки раненого друга.
— Отступай! — проревел Вэнион. — Я тебя прикрою! — И направил коня наперерез чужакам, которые уже готовы были наброситься на нее.
Ни тени надежды не было в залитом слезами лице Бетуаны, когда она бежала в тыл колонны, бережно прижимая к груди обмякшее тело Энгессы.
Вэнион стиснул зубы, занес меч и поскакал в атаку.
Сефрения безмерно устала к тому времени, когда они добрались до Диргиса.
— Я совсем не голодна, — сказала она Афраэли и Ксанетии. Они сняли комнату в чистенькой тихой гостинице в центре города. — Все, что мне нужно, — горячая ванна и часов двенадцать сна.
— Ты нездорова, сестра моя? — обеспокоенно спросила Ксанетия.
Сефрения устало улыбнулась.
— Нет, дорогая, — сказала она, положив руку на плечо анары. — Я немного устала, только и всего. Наше стремительное путешествие утомило меня. Вы идите ужинать, только скажите, чтобы мне принесли наверх чайник с горячим чаем. Пока мне этого достаточно. С едой я подожду до завтрака. Только не слишком шумите, когда будете укладываться спать.
Она провела приятнейшие полчаса в мыльне, погрузившись по шею в горячую воду, и вернулась в комнату, закутанная в стирикское одеяние, освещая себе дорогу свечой.
Комната, которую они сняли, была небольшая, зато теплая и уютная. Ее, как водилось в Дарезии, согревала изразцовая печка. Сефрении нравились такие печки, потому что из них пепел и зола не сыпались на пол. Она придвинула кресло ближе к огню и принялась расчесывать длинные черные волосы.
— Тщеславие, Сефрения? В твои-то годы?
Она вздрогнула, вскочив при звуке знакомого голоса. Заласта сильно изменился. Он сменил стирикское одеяние на кожаную арджунскую куртку, холщовые штаны и сапоги с толстыми подошвами. Он настолько презрел свое происхождение, что носил у пояса короткий меч. Его седые волосы и борода были спутаны, лицо напоминало хищную птицу.
— Только не устраивай сцен, любовь моя, — предостерег он. Его усталый голос был лишен всяких чувств, кроме глубочайшего сожаления. Он тяжело вздохнул. — Что мы сделали не так, Сефрения? — печально спросил он. — Что разделило нас и привело к такому грустному концу?
— Неужели ты хочешь, чтобы я ответила на твой вопрос, Заласта? — отозвалась она. — Почему ты не мог оставить все как есть. Я ведь любила тебя — хотя, конечно, не той любовью, которой ты добивался, но все же любила. Неужели ты не мог принять этулюбовь и забыть о другой?
— Видимо, нет. Мне это даже не приходило в голову.
— Спархок намерен убить тебя.
— Возможно. По правде говоря, мне это уже безразлично.
— Тогда в чем же дело? Зачем ты явился сюда?
— Чтобы взглянуть на тебя в последний раз… что-бы услышать звук твоего голоса. — Он поднялся из кресла в углу комнаты, где сидел до сих пор. — Все могло быть совсем иначе… если бы не Афраэль. Это она привела тебя в земли эленийцев, она совратила тебя. Ты же стирик, Сефрения. Нам, стирикам, не пристало иметь дело с эленийскими варварами.
— Ты ошибаешься, Заласта. Анакха — элениец. Лучше бы тебе уйти отсюда. Афраэль сейчас как раз ужинает внизу. Если она обнаружит тебя здесь, она съест твое сердце на десерт.
— Сейчас уйду. Вот только прежде выполню то, за чем пришел. После того она может делать со мной все, что пожелает. — Мучительная боль вдруг исказила его лицо. — Но почему, Сефрения? Почему? Как ты могла принять нечистые объятья этого эленийского дикаря?!
— Вэниона? Тебе этого не понять, даже если будешь стараться изо всех сил. — Сефрения смотрела на него с ненавистью и презрением. — Делай то, за чем пришел, и убирайся. От одного твоего вида меня тошнит.
— Что ж, отлично. — Его голос вдруг отвердел, точно камень.
Сефрения ничуть не удивилась, когда он выхватил из-под куртки длинный бронзовый кинжал. Несмотря ни на что, Заласта все же оставался стириком — настолько, чтобы ненавидеть прикосновение железа.
— Ты и представить себе не можешь, как горько я сожалею об этом, — пробормотал он, шагнув к ней.
Она пыталась отбиваться, царапая ногтями его лицо и стараясь добраться до глаз. Она даже ощутила минутное торжество, когда ухватила его за бороду и увидела, как он зажмурился от боли. Она с силой дернула бороду, перекосив его лицо, и тогда закричала, зовя на помощь, но потом он вырвался и грубо отшвырнул ее. Она споткнулась и упала, налетев на кресло, и это окончательно погубило ее. Она еще не успела вскочить, когда Заласта ухватил ее за волосы, и она поняла, что обречена. В отчаянии она призвала из памяти лицо Вэниона, в последний раз вглядываясь в его черты, всем сердцем впитывая их, и в то же время вновь безуспешно пыталась выцарапать глаза Заласте.
А потом он направил кинжал в ее грудь и тотчас выдернул его.
Она закричала, отпрянув, схватилась обеими руками за рану и почувствовала, как между пальцев хлещет кровь.
Заласта подхватил ее и удержал в своих объятиях.
— Я люблю тебя, Сефрения, — полным боли голосом проговорил он, глядя в ее гаснущие глаза.