- Подожди меня на берегу, если задание твое это позволяет.
- Именно так я и поступлю, - ответила девушка и свернула с дороги.
Мур-тянь отдал письмо дайме Кунь-кьяри, и ждал в коридоре ответа, с оттенком восхищения слушая все, что доносилось из-за ширм.
- Зловонный потомок макаки! Трижды проклято чрево выносившее его, и пусть отсохнет сосуд мужественности его отца! Плод любви оранжевой лягушки с фиолетовыми пятнами и зеленой волосатой гусеницы будет изумлен своей привлекательностью при виде этого отхода пищеварения смердящего дракона Пуи, на которой не вырастет желтоватый и недлинный рис, идущий в пищу беднякам! Его гнусной плотью побрезгуют пожиратели падали и испражнений, содержимым желудков которых он питается, в свободное от очистки побережья от сгнивших остатков тухлой рыбы, крабов и устриц, время.
По наступившему молчанию Мур-тянь заключил, что высокородный дайме каллиграфически пишет ответ красной и черной тушью на тончайшей, искусно выделанной рисовой бумаге, постепенно перематывая ее между палочками из драгоценного дерева тянь с сапфировыми шариками на концах.
К вечеру усталый дайме вышел из-за ширмы. Мур-тянь отложил оригами из бумаги небесно-голубого цвета «Лиса, поймавшая кролика, несет его в свою нору на вершине холма, в час, когда солнечные лучи угасают в пустынных просторах моря», которое он складывал последние семь часов, уже почти закончив, и спокойно посмотрел на дайме. Тот даже не изменился в лице, встретив холодный взгляд ронина. Он просто выхватил свою катану, сделанную руками великого Минь-сяо, передающуюся в его семье уже двенадцать поколений, как заметил Мур-тянь, и начал рубить ширмы и слуг, попадавших в его поле зрения. Мур-тянь невозмутимо стоял в стороне, изредка добивая слуг или дорубая ширмы, затянутые драгоценным батиком с видами Фудзи, сакурами и летящими журавлями, написанные яркими красками, пропущенные высокородным дайме.
Ворота крепостей закрываются перед закатом. За полчаса до того как красный шар солнца с шипением погрузился в море, оставив на поверхности сначала багровую дорожку, а потом просто пурпурное зарево на горизонте, Мур-тянь вышел и направился к побережью. Дайме Кунь-кьяри оказался похож на свою катану - сделанный превосходным мастером, но прозябающий без использования. Немного ржавый, туповатый, но в красивых ножнах, покрытых яркими лаками разных цветов, переливающихся на солнце. Цены, которые он предлагал за доставку письма устарели еще восемь месяцев назад, после истории на рынке Симоносэки, третьего дня, второй недели, месяца Коровы, года Коричневого Дракона.
Выходя из дверей дома дайме Мур-тянь столкнулся с удивительно толстым человеком. Узнав прическу борца сумо[18] он почтительно посторонился, но рикиси тоже остановился, и почтительно обратился к нему:
- Уважаемый, не уходите ли вы из замка, на ночь не глядя?
Смутные сомнения закрались в душу Мур-тяня, но он немедля отбросил их и ответил:
- О, да! Не хотел бы я оставаться здесь дольше чем необходимо. Да и обет запрещает мне ночевать под крышей, если только не выполняю я поручения.
- Желалось бы мне пойти с вами - ночная дорога вдвоем безопаснее, - бесхитростный взгляд рикиси убедил Мур-тяня в чистоте его помыслов, и он ответил:
- Отчего же нет? Но не собираюсь я идти всю ночь, словно упавший с вершины Фудзи в императорский сад и переломавший там все бонсаи[19] своим грузным телом, - он посмотрел на себя, потом перевел взгляд на рикиси и замялся, - Остановлюсь я у побережья, где уже ждет меня испытанный друг, с коим не раз я виделся.
- Рад я, что не отказали вы в моей смиренной просьбе, - с поклонами отвечал рикиси, - Зовут меня Геа-янь, и неизвестен я от Сакаи до Кагосимы. Ни разу не носил я пояс победителя вокруг храма Киль-Самиса в Эдо, ибо запрещал мне сенсей слушать мелодичные напевы бродячих музыкантов Блинь-Гвань, поднимающие мне настроение. Слушая их тайком, я наполнялся силой, и часто наклонял и запрокидывал голову, так что косичка взлетала и опускалась.
Выйдя из ворот спутники повернули направо, где красный шар уже коснулся воды. Когда он погрузился наполовину, рикиси и ронин уже топтали деревянными подошвами сандалий мокрую гальку пляжа, изредка наклоняясь чтобы оторвать с обнаженных отливом камней побережья мидию, устрицу или гребешок. Геа-янь заметил панцирь притаившегося краба и указал на него самураю. Мур-тянь тихо достал из дайсе свою катану и бесшумно подкрался. Краб, непонятно как услышавший стук сандалий о камни, бросился к шипящим волнам прибоя, но на дороге стоял рикиси. Геа-янь использовал прием «Ктань-а-мунь-бии»[20], никогда не подводивший его на татами. Накрытый тяжелым телом краб скрипнул раздавленным панцирем, что редко случалось на татами, но зато путники получили вкусное мясо, что на татами не случалось никогда.
- Не зря посвятил ты свою жизнь тренировкам в благородной борьбе сумо, - крутанув катану, произнес самурай. Клинок лег тупой стороной на большой палец, и направляемый им мягко опустился в дайсе.
- Не зря тренировали и меня, о благородный Мур-тянь, - произнес голос позади.
Рикиси действительно тренировался не зря - он спокойно поднял глаза, самурая уже не было видно. Чуть в стороне стоял человек полностью укрытый темной мешковатой одеждой скрадывающей очертания фигуры. Геа-янь мрачно оглядел его хрупкое тело и сказал:
- В морду хочешь?
Ниндзя не выглядел испуганным, его вообще не было видно - он сразу же исчез в кустах. Там он стал виртуозно ругаться на два голоса, причем один из них удивительно походил на голос Мур-тяня. Вскоре самурай и сам показался из кустов:
- Бесстрашный Геа-янь! Познакомься с моим хорошим другом Мусь-минем. Не раз и не два встречались мы, и не могу пожалеть я о тех встречах!
Когда последний зеленый луч солнца на миг блеснул в небе, его уже никто не заметил. Ниндзя развел костер, а рикиси унес из замка два бочонка с сакэ. Ронин учил его подогревать, если получалось - выпивали, если нет - все равно выпивали. К утру сон сморил усталых путников.
Юная колдунья Савню всегда одевалась в черное, и мечтала выйти замуж. А сейчас она сливала в кружку Видгри остатки второго бочонка пива. Охранять дракон оказалось не слишком простым делом - первые два часа Видгри еще мог отбирать у часовых пиво, а потом он уже мог только сидеть. Палуба ходила под ногами, хотя дракон был вытащен на берег. Видгри задумался, мысли тяжело плавали в пиве.
- А может отливом корабль вынесло в море?
- Нет, - ласково ответила Савню, - Дракон прочно сел на берег.
- Его могло поднять приливом, а потом вынести отливом. Надо привязать ладью к соснам. - Видгри медленно с усилием поднялся, - Пойду, скажу команде...
Савню хмуро села на лавку и открыла свой сундучок с предметами, которыми снабдила ее старая Галадриэль для заклятий. Здесь были волосы умруна, поднявшегося из могилы - за них пришлось отдать жизнь юного Гундоса. Вокруг колдуньи вились огневые мушки, они требовались для заклинания живыми и их просто заперли в сундуке. Когти виверна в специальной коробочке, кровь семидесятилетней девицы во флаконе, миниатюрная фигурка волчицы вырезанная из дерева, мех рыси, шерсть овцы, пара протухших яиц и еще много совершенно необходимых и столь же малоприятных вещей. Савню задумчиво достала со дна сундучка полированное серебряное зеркальце, и стала угольком подводить брови.
Ветер и вправду крепчал, дракон вовремя вытащили на берег. Видгри растолкал пару бородачей в кольчугах, спящих на палубе, и растолковал им где взять веревки, и как ими привязать ладью к ближайшим соснам. Небо темнело, закатный ветер пригнал тяжелые тучи со свинцовыми краями. Закаленные викинги, ежась, смотрели вверх: «Тор гневится!» Видгри поднял тех, кто еще отсыпался в трюме, и наказал опустить мачту. Скоро должен был начаться прилив, дракон надо было оттащить дальше на берег - чтобы не разбило штормовым прибоем. Через пару часов вода наконец поднялась, и два десятка дружинников, упершись сапогами, потащили корабль по мокрой гальке от беснующихся волн. Прочные канаты, намокнув, вытягивались, скрежет днища по камням заглушал даже ругань уставших викингов.
Видгри тащил за самый конец веревки, и именно у его ног вонзилась в землю стрела с серым оперением из чаячьих перьев. Оружие команды лежало на берегу - щиты и копья были подняты мгновенно, и викинги сбили плотный клин потеряв всего двоих. Из леса высыпала толпа оборванцев с оружием, кольчуг было не более полудюжины - остальные носили простые домотканые штаны и рубахи, прикрытые грязными шкурами. Свистнуло еще несколько стрел. Видгри выругался сквозь шлем и, прикрывшись щитом, вышел вперед:
- Если вы успеете быстро-быстро убежать, то мы не станем гнаться за вами, - дракон, поднятый волной, качнул резной головой позади него. Ропот викингов заглушил очередной порыв ветра. Свистнуло еще несколько стрел, из строя послышалось сдавленное рычание. На носу дракона появилась черная фигура с длинными развевающимися волосами. Видгри, не дождавшись ответа, отступил в строй. Оборванцы с воинственным воем бросились вперед потрясая мечами, топорами и короткими тяжелыми копьями. Савню нараспев произнесла несколько непонятных слов - из ее вытянутых рук в толпу ударила молния, пятеро упали, остальные с ревом ударились в щиты викингов. Савню бережно завернула янтарную палочку в мягкую полоску шерстяной ткани, убрала ее в карман, и укрылась за высоким резным драконом на носу ладьи. Видгри выдернул меч из чьего-то тела, поток красных капель окрасил камни, и был тут же смыт дождем.
- Слева клюв! - рыкнул Видгри и пропустил в первый ряд рыжего Кирли. Стоя на колене, уперев щит и меч в землю, он быстро сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь по звуку определить течение схватки. Даже после молнии Савню нападавшие более чем вдвое превосходили числом два десятка викингов. Где-то рядом звякнул на камнях выпущенный из рук меч, хриплый клекот, сдавленное рычание.... Нет, теперь уже восемнадцать викингов. Восстановив дыхание, Видгри поднялся и быстро огляделся по сторонам, перед тем как сменить кого-нибудь из первого ряда. Сила, нажитая охотой, не могла сравниться с воинской выучкой, но викингам приходилось каждому драться с двумя противниками, не забывая прикрыть иногда плечо товарища. Тесным полукругом они медленно отходили к кораблю, который уже скрипел, изредка поднимаясь на высокой волне. Кто-то из нападавших успел обрубить канаты, удерживающие дракон на берегу, и его грозило унести в море. Видгри выругался:
- Савню, ты можешь?... - ветер рвал окончания слов, но колдунья поняла, и только развела руками. Упал еще один викинг. - Горст, дракон! - Видгри махнул рукой назад. Крепкий дружинник с двуручным топором вытащил за плечи из строя еще двоих и они бросились вбивать колья, обмотанные обрывками канатов, в пологий каменистый берег. Видгри умбоном[21] отбил вверх лезвие копья, глянул из-под щита, крутанул меч вправо, прижал краем щита меч противника к кольчатому бедру, и рубанул обезоруженного по плечу.
Хриплый рог из леса прозвучал не вовремя - Горст еще с двумя врубился слева, нападавших осталось совсем мало - можно было драться один на один. Оборванцы метнулись было в разные стороны, но их загнали между щитами Видгри и топорами воинов Хальбрунда.
Усталый Видгри уже не мог удержать в руках кружку, поэтому, когда из бочки с пивом выбили днище, ему пришлось пить прямо из нее, не поднимаясь. Рядом, вокруг бочки, сидели и Бортал, и Смагор, и Горст - они тоже изредка наклонялись, чтобы смочить высохшее горло. Молодого Кирли прогнали за мясом, и он сейчас сидел около костра на берегу, поворачивая кол, на который нацепили добытого третьим отрядом оленя. Хальбрунд отпустил выживших нападавших, несмотря на громкое неодобрение Видгри, сняв с них все, кроме штанов. Кое-кто из дружины, конечно, еще поддал ножнами по спине, но исключительно для порядка.
Днище дракона пострадало гораздо меньше, чем думал Видгри, его даже не надо было немедленно смолить. Шестерых погибших торжественно положили на плот из пары самых лучших сосен, и когда плот отошел подальше от берега, его запалили горящей стрелой. Приведенный Хальбрундом Торвол даже смог спеть что-то достаточно подходящее. Кроме одного оленя, на кострах жарились еще три, и коптилось мясо шести или семи свиней взятых Хальбрундом в деревне.
Дождь и ветер утихли к утру. Длинная зыбь хмуро тащила дракон к выходу из бухты. Ветра не было, орали чайки. Весла, взбивая пену, входили в воду. С плеском ныряли поморники. Видгри и Хальбрунд тренировались стрелять навскидку - требовалось выбить у поморника из клюва рыбину. Попасть в саму птицу считалось позором - лучше уж промахнуться. Гребцы левого борта дружным ревом приветствовали каждое удачное попадание Хальбрунда, гардарикская дружина отвечала им с правого борта. Торвол отказался грести, чтобы не сорвать голос, и теперь стоял посередине и вел счет. На самом носу, лицом к команде, опираясь спиной на резную голову дракона, сидела Савню, и что-то ворожила.
- Десять - три! - выкрикнул Торвол. С правого борта заорали громче.
- Свои деньги так считай! - донеслось от пятого весла.
Торвол, хлопая глазами, смотрел на летящее в него ведро, корабль качнуло, Торвол потерял равновесие и рухнул на передних гребцов, его со смехом стали поднимать. Ведро грохнулось у самых ног Савню, она вскочила:
- Я вам колдую-колдую, чуть победу Хальбрунду не выбила, а вы ведрами!..
- А что, - обратился Видгри к Хальбрунду, - Помог вам полосатый парус или зря тащили?
- Помог-то помог... - отозвался Хальбрунд, - Да я жалею, что ты не додумался поднять на драконе запасной.... Тогда бы на вас не напали...
Поднимался ветер. Весла уложили вдоль бортов, подняли мачту, укрепив ее канатами, и вскоре дракон устало переваливаясь на мертвой зыби, надулся красно-белым полосатым парусом и гордо резал грудью воду, иногда отфыркиваясь на самые высокие и стойкие волны.
Вторую неделю солнце пыталось обмануть Видгри. Оно уже подходило к горизонту, но потом снова поднималось. Сначала красный шар уходил под воду, но с каждым днем все неохотнее и неохотнее. Каждый вечер Видгри и Кирли выходили на корму и смотрели на закат. И каждый вечер заката не было. Суровые викинги Хальбрунда прятали ухмылки в бородах, рукавах, кружках и иногда за спинами соседей. Альсун, Торвол и Савню по очереди рассказывали о силе магии, чем сначала вызвали недоверие у гардарикского вождя. Через неделю произошла главная стычка между заклинателями - они ушли на нос и долго ругались, размахивая руками. Победил естественно Торвол, теперь он рассказывал всем желающим, как останавливают солнце в небе.
- Сначала надо взять желчь белого дракона, вымочить ее в настоянном три года на цветке папоротника жире левиафана, высушить на шкуре моржа с тремя бивнями, растереть с рогом нарвала, смешать с кровью сорокалетней девицы, умершей от отравления отваром можжевеловых шишек и синего оконнего цветка[22], натереть этой смесью свою жену...
- А если нет жены? - заинтересованно спросил Кирли.
- Тогда придется жениться...
- А если я женюсь, а солнце не заходит.... Когда же мне?...
- Так ведь можно сделать не только вечный день, но и вечную ночь, - перекричал хохот Торвол.