- На три месяца точно, - заверил его Торвол, - иногда больше или меньше.... Но это не главное...
- Что дальше-то? - подозрительно булькая, прогудел из кружки Хальбрунд.
- Дальше.... К жене нельзя прикасаться семь лет... - хорошо что Горст стоял рядом - он успел подхватить Кирли за ремень и не дал ему вывалиться за борт.
- И после этого можно, наконец, приступать к заклинанию. В наших краях делают так - приходят к старой ведьме, живущей на опушке, в пятый день, но только если накануне прошел дождь или на пригорке у речки Жерлянки видели вылезшего на берег рака. У ведьмы надо спросить дорогу к ее сестре, да не просто так.... Как подойдешь к ее срубу, что стоит на ножках селезня, так кричи.... Вообще там рекомендуется всегда кричать - что изба, что старуха, обе глуховаты как пемза.... Кричи: «Сруб-сруб, не держи на меня зуб! Встань к лесу задом, а ко мне фасадом, а то обкурю самосадом! Встань ко мне дверью, а к лесу окном, а то устрою погром! Встань, даже если лыка не вяжешь, а то я встану - тогда ты ляжешь!»
- Повтори, пожалуйста, еще раз это заклятье... - попросил Кирли. Пока Торвол произносил слова, юноша морщил лоб и бесшумно шевелил губами...
- Что, запомнил? - поинтересовался Сульдур, - А то ошибешься...
- Да, выучил, - ответил Кирли и обернулся к Торволу, - А как быть ежели она не послушает?
- Тогда надо подойти и крепко приложить ей в скулу кулаком...
Хальбрунд хрюкал как раненый вепрь, его унесли на нос - сам он ходить уже не мог. Альсун восхищенно слушал - он бы ни за что не смог придумать такую глупость, и тем более не смог бы так убедительно ее рассказать. Сульдур обессилено уткнулся в плечо Савню и иногда дергался так, словно в него попадала стрела из штурмовой катапульты в два человеческих роста, про которую как-то рассказывал Мордус, побывавший в далеких странах. А Торвол продолжал...
- Заходишь в избу и говоришь, нет, кричишь старухе: «Вставай старая карга - железная рука! Что ж ты, не напоив-ублажив добра молодца, его в печку суешь?»
- Так она же еще ничего сказать не успела! - изумился даже Сульдур.
- Это и есть самое главное, - произнес Торвол тоном наставника и поднял вверх палец, - Не дать ей и рта раскрыть. А то она назовет на твою... как бы так сказать... голову... И Горыныча о трех головах и двенадцати хвостах, и Схаребрина Немеручего, и Ледяную Царицу, а как бы и не саму Спящую... Укрой нас Сварог от ее недремлющего ока.
Альсун задумчиво оглядел корабль, команду, слушающую Торвола, небо, море, и самого Торвола:
- Пурга затянулась... - но он сказал это так тихо, что услышала только Савню, стоящая рядом. Она тихонько фыркнула и ответила:
- Лучше уж пусть гонят пургу, чем допивать пиво.
Торвол не унимался два дня:
- Потом надо построить ладью, больше чем сарай у бабки.
- Сарай будет пропускать воду... - устало заметил Кирли. К тому времени он не только потерял нить рассказа, но и почти перестал осознавать окружающее. Гаснах, Бурст, Снеган и Турги, слушавшие отрывками, каждые полчаса уходили к веслам и гребли. Ветер был попутным, грести было незачем, но мерная работа как нельзя лучше способствовала полному отупению - а это было лучше чем многосерийная сказка Торвола.
К концу недели, когда Альсун научился спать на носу, на досках, под брызгами, Хальбрунд наконец-то пригрозил выкинуть Торвола за борт, и тот стал рассказывать другую историю.
- Жили у Медвежьей реки пикты. Были они невысокого роста, бороды у них росли плохо, но зато другие части тела были покрыты густой растительностью. Ходили они летом босые, считая обувь непозволительной роскошью, а может просто не умели ее шить. Плавали в долбленых лодках, охотились, рыбачили, собирали грибы и ягоды, и жили в землянках.
- Знаю пиктов! - выкрикнул Гервел от мачты, - У нас, рядом с Изумрудным островом, в горах, есть их поселения. Они еще постоянно воюют с Клетчатыми Кланами, обзывают их «мак-ак»-ами - это такое ругательство. Так и говорят, не стесняясь - «Мак-Кормик», «Мак-Леуд», «Мак-Кавит», «Мак-Донал».
- Вот-вот, - продолжил Торвол, - Как-то раз, двое молодых пиктов пошли рыбачить подальше от деревни. Звали их Смагор и Дегор, и как раз у Дегора леска зацепилась за корягу. Нырнул он ее отцеплять, и нащупал в иле что-то странное. Сполоснув это в воде, он увидел красивое колечко, из которого можно было сделать замечательную блесну. Тут, как раз, увидел это Смагор и тонко намекнул: «У меня недавно был день рождения, колечко - хороший подарок...» Дегор и сам был не дурак, и ответил: «У меня тоже был день рождения!» Тогда Смагор и задушил своего друга. А колечко-то было не простое, а золотое...
Следующую неделю Торвол рассказывал как четверо пиктов, один тощий проводник с Изумрудного острова, коротышка-бородач с северных островов, еще воевода из Нового Города и один деревенский колдырь с нашего северного побережья, зачем-то таскали это золотое колечко аж за Зубчатые горы, через тайгу-дремучую, и кидали его в сопку Друинскую. Кабы они просто отнесли да выкинули, так и говорить было бы не о чем, но за ними гонялись и Черные - вроде нашего Кощея, и степняки с кривыми ногами и ятаганами, а в тайге встречали они леших - с дуб ростом. Лесной бродяга-охотник в конце оказался настоящим князем, а ведь сначала у него денег не было, чтоб свой сломанный меч перековать - пришлось плыть на Изумрудный остров, ему там один знакомый кузнец все бесплатно делал. Зато бравый воевода новогородский вышел к середине чуть ли не главным злым - хотел у пикта кольцо отобрать, а когда тот удрал, совсем взбесился - убежал в тайгу, наелся мухоморов, разгрыз весь свой щит, добрался до турьего рога, в который иногда трубил ночами, но на несчастье попался целый отряд степняков, шедших в набег - он их, конечно, изрубил в капусту, да мухоморы оказались крепковаты - там он и умер... Колдун сначала поскользнулся на узком мосту - потом долго шли без него, а к концу он снова откуда-то взялся. Его сперва снова хотели поубивать, но отчего-то передумали. Он угнал коней из чьего-то табуна, и все снова поехали к сопке. Только колдун опять сбежал, да еще и одного пикта с собой сманил. Дальше стало интересно - подряд пара битв и осад, штурм крепости, ходячие деревья... Пара пиктов, как раз с кольцом, шли тайком чуть не за Алатай.... Потом все-таки нашли проводника, но и он уродом оказался - боялся по веревке спускаться, завел к какой-то громадной медведице, еле ее закололи. А у самых сопок за пиктами стали гоняться те черные, что уже померли, но все еще ходят. Они и Горынычей как-то приручили - на них летали. Больше всего Хальбрунду понравился конец: пикты прямо на сопке передрались за кольцо с тем уродом-проводником, рухнули все вниз, но их успели подхватить орлы. Колдун оказался совсем ненастоящим - шел с армией и даже с мечом, говорил умные вещи. Тот оборванец, что стал князем, выкопал чуть не тыщу трупов, и они стали ходить за ним. Он потом стоял на холме и отбивался от всего вражеского войска - но его тоже орлы вытащили, и отнесли к пиктам, там снова колдун откуда-то взялся... Они пришли в город и там узнали что победили. Всех злых или поубивали, или разогнали, а наши, кто жив остался, сели на корабли и уплыли толи на Изумрудный остров, толи совсем в Виноградную землю, что открыл еще рыжий Эрик.
Солнце крутилось в небе день ото дня - как сумасшедшее. Дружину Гардарики спас от паники друид - он сжалился над южными народами и рассказал про полярный день, полярную ночь, а заодно и про полярное сияние. Долго еще викинги спрашивали у краснеющего Кирли заклятье, которым поворачивают избушки разных ведьм.
Тья-сан очень уважали в семье Карамуно - она знала восемнадцать способов чайной церемонии, вырезала нэцке, складывала оригами, хокку и танка, могла каллиграфически их записать на свиток тонкой рисовой бумаги красной и черной тушью с помощью мягкой кисти.... Но ее никто не хотел брать замуж - лучше жить совсем без жены, чем с женой, которая может показаться гостю умнее мужа. Тья не была виновата в том, что много знала, плохо было то, что она это не скрывала.
Именно поэтому Тья сейчас шла по дороге к побережью, обремененная только нагинатой, замаскированной под дорожный зонтик. Кстати, этой нагинатой она недурно владела - девушки из приличных семей получают недурное образование. Кроме нагинаты, одежды, еды и мешочка с очень полезными в дороге деньгами у девушки ничего с собой не было.
Три дня назад, подстригая бонсаи в комнате отца, она услышала голоса из-за ширм и невольно прислушалась, уловив свое имя. Отец говорил с самураем, приехавшим на закате - его конь и одежда пропитались потом и слились в серую статую, покрытую пылью. Самурай отсыпался сутки, а потом уединился с отцом - разговор действительно был серьезен:
- Дайме Мацушита действительно готов отдать рощу у реки?
- Мой господин, Митсубиси Фусо, не бросает весенние лепестки сакуры в быстротекущий ручей!
- Моя дочь строптива, не отошлет ли ее господин Фусо за манеры? Тогда я не буду знать, что мне с ней делать - спасти честь, сделав сэппуку, или же бросить ее в кратер Фудзи, на растерзание птицам.
- Владетель голубых просторов Нокиа, господин Мацушита, сможет проучить непокорную - ему необходимы жена и наследник. Как сказал ямабуси Биси Дору: «Люби жену, учи ее палкой, если она строптива!»
Именно поэтому Тья-сан в одночасье бросила родной дом, семью, и захватив только те деньги, которые смогла унести, ушла из дома. Она шла в горную обитель Кион-сю, там никто не мешал бы ей заниматься искусством. Тья оделась для путешествия как бедная крестьянка с западного побережья, идущая в город повидать своего сына, служащего у богатого господина. Девушка скрыла свою красоту и молодость под бесформенным кимоно расшитым журавлями, соломенной конической крестьянской шляпой и обильным слоем грима на лице. Самым сложным в роли бедной старушки было платить золотом, но и это Тья проделывала с изяществом - она протягивала монету дрожащей рукой и надтреснутым голосом говорила:
- Возьми, добрый человек, и ты уж не обмани со сдачей - ведь вся деревня собирала меня, чтобы смогла я в последний раз повидать сына, ушедшего в город...
На четвертый день путешествия девушку нагнали три человека. Трудно было встретить более странную пару - обедневший самурай с рулоном шелка на плечах, огромный борец-рикиси с длинными волосами, выбивающимися из традиционной прически, и хрупкий юноша с огромным рюкзаком за спиной, позади которого по дороге торжественно волоклась длинная веревка. Еще издали юноша окликнул Тья:
- Эй, красавица, куда путь держишь? - его друзья засмеялись этой шутке, но юноша совсем не шутил. Подойдя ближе он стал критиковать:
- Кто так подделывает старушечью походку! Разве старухи так ходят? У них нет бедер, поэтому они ими не крутят.... Твой грим наводит на подозрение что тебя учила Сэймаку Сэндзи - только она может посоветовать пренебречь зеленым цветом выделяя морщины...
Тья-сан остановилась. Искусству грима ее действительно обучала Сэймаку Сэндзи. Вся троица устроила привал, самурай благородным жестом предложил присоединиться к походному обеду, путники представились, а наглый юнец продолжал ходить вокруг Тья и вслух обсуждать ее маскировку:
- Кимоно за три рё[23], ручная вышивка - полтора рё, в мешочке еще три-четыре сотни золотом, нагината, плохо замаскированная под дорожный зонтик, на поясе вышивка семьи Карамуно, юная дочь которого сбежала четыре дня назад из родового дома, находящегося как раз в четырех днях пути отсюда...
Тья отошла к ручью, журчавшему неподалеку, смыла краску, распустила волосы, вернулась и обратилась к самураю:
- Благородный Мур-тянь не даст в обиду бедную девушку, убежавшую от семьи и злой судьбы! - юноша, назвавшийся Мусь-минем, разочарованно вздохнул:
- Зачем тебе такой старый?
- Возьмет под свою защиту, - продолжала Тья-сан, - И не допустит ничего порочащего честь!
- Хоть печали и состарили меня раньше времени, - отвечал самурай, - Но найдется еще сила в этих руках, - он поднял руки и с недоверием осмотрел их, - Найдется сила защитить девицу благородного рода, прибегнувшую к этой защите.
Борец сумо, хмуро поглощавший сакэ чашку за чашкой на протяжении всей этой речи, оторвался и произнес:
- Достойно похвалы твое благородство, мой друг, но не стоит забывать, - обратился он к девушке, - Что столь достойная защита, требует столь же достойного вознаграждения!
Тья думала недолго - трое таких спутников не слишком сильно облегчат ее мешок с деньгами, к тому же его станет легче нести, но смогут дать отпор и случайной шайке разбойников, и погоне посланной отцом или новоявленным супругом, буде таковая случится и встретится по дороге.
Уже вечером девушка пожалела о своем решении - рикиси мог пить сакэ кувшинами не пьянея, остальные пили вровень с ним, но при этом пьянели. Через три часа после заката Геа-янь взвалил на плечи самурая и Мусь-миня, поднялся с ними на второй этаж, ввалился в комнату и свалил их на циновки. Тья поднималась следом. Она уже поняла, что с такими защитниками ей ничего не грозит, если только они смогут завтра самостоятельно подняться и идти.
Смутно темнея в тумане прибрежные леса уходили дальше на запад. Дракон на ощупь пробирался вдоль низкого голого берега. Когда солнце прорывалось сквозь облака, вдали, на севере, горизонт мерцал отблесками ледяных гор. Иногда недалеко расцветал фонтан водяного цветка, пахло огурцами: «Кит», - уважительно провожали его взглядами гребцы.
- Когда мясо, али жир, кончатся - ужо мы их! - ухмылялся Видгри.