— Это, как нерождённый ребёнок?
— Нет. Просто он невидим и всё.
Я не знала, как ему объяснить, что такое обруч Дра-Ста. Можно, конечно, рассказать ему про шапку-невидимку, но он ведь не знает и что такое шапка.
Подул холодный, пронизывающий до костей ветер. Волны, большие и тяжёлые, словно киты, выбрасывались на берег, пытаясь совершить массовое самоубийство. Плач прекратился. Потом начался вновь…
— Мне плохо. — Призналась я. — Не хочу здесь оставаться.
Он понимающе кивнул.
— Мне тоже сначала было плохо, как будто я в чём-то виноват. А сейчас уже не могу без этого. Прихожу сюда каждую ночь и слушаю. Я знаю, что ничем не могу ему помочь, но могу хотя бы быть рядом.
Я не заметила когда его тяжёлая рука легла мне на плечо, но мне стало уже не так горько. Действительно, если не можешь ничем помочь, то можно просто быть рядом — а это не мало.
— Я стану таким, как ты хочешь, — прошептал он, — я постараюсь. Ты только не гони меня. Ты ведь не знаешь, что такое одиночество!
Голос его зазвенел. Я почувствовала, как он задрожал.
— Всю жизнь. Всю жизнь я один. Мне нужен кто — то, с кем я могу поговорить, кто — то, ради кого бы я жил.
— Расскажи о себе. — Попросила я.
…Он родился в самой обычной семье и казался самым обычным ребёнком. О том, что такое родительская любовь здесь не знает никто, и Тирто не был исключением. Ему позволяли жить рядом, кормили, но не более того. Тирто часто смотрел в небо на изумрудный спутник этой безымянной планеты и думал, что где-то там есть другие люди. И там всё не так. Ему не хватало самых обычных вещей — ласковых слов, нежных прикосновений, простого, ничего не значащего, поглаживания по голове. Так живут здесь все. Больных здесь не принято лечить и, когда заболел старший брат Тирто, его просто вынесли из дома и оставили на границе леса. Тирто не знает, что случилось с братом, но помнит, что чувствовал отчаянье от собственного бессилия что-либо изменить. Потом под красный дождь попала сестра. Тирто помнит, как она кричала и звала на помощь. Её завернули в кусок шкуры и, так же, как брата, отнесли в лес. Тирто даже думать не хочет о том, как они умирали, больные и одинокие!
А потом Тирто стал расти. Он постоянно хотел есть, чем доводил своих родителей до безумия. Однажды отец схватил его за ноги и ударил головой об стену. Тирто это запомнил навсегда! Хорошо ещё, что стены убогого жилища его родителей, были сделаны из листьев и веток, смешанных с помётом больших серых птиц, которых называли куа. Некоторые суеверные жители посёлка считали куа нехорошими птицами, предвещающими беду. Они всегда появлялись накануне сезона красных дождей, и непостижимым образом были защищены от этой напасти. Люди в посёлке считали, что куа приносят красный дождь и нещадно их истребляли.
Когда мать Тирто вновь забеременела, стало ясно, что от Тирто надо избавляться — он слишком много ест.
Тирто хорошо помнит этот день. Отец взял его за руку и повёл к лесу. Тирто уже знал, что это означает. Несмотря на свой большой рост, он был всего лишь маленьким ребёнком, и ему было очень страшно! Он просил отца оставить его. Он обещал совсем не есть, но напрасно. "Послушай, ты, — сказал отец, — скоро твоя мать родит ещё одного ребёнка и его надо чем-то кормить. Ты слишком много ешь, нам не хватит на всех еды. Теперь ты сам за себя в ответе. Постарайся выжить, но я в этом сомневаюсь".
Он остался в лесу. Было страшно и холодно. Ночь наполнилась ужасами и кошмарами. Опасности подстерегали его на каждом шагу. Маленький мальчик, он хотел только одного — найти убежище и спрятаться от всего этого. Он забыл, что уже два дня ничего не ел, но вспомнил своего брата и сестру, больных, умирающих, представил, что с ними произошло, и впервые заплакал. Раньше он даже не подозревал, что умеет плакать. Тирто залез под раскидистый куст, свернулся калачиком и заснул тяжёлым, мутным, недетским сном.
Убежище — глубокую, просторную берлогу он нашёл на следующее утро. Удивительно, но он выжил! Он научился жить в лесу. Он очень быстро всему научился! Возвращаться в посёлок ему не хотелось. И лишь иногда, ночами, сердце скулило от одиночества, становилось холодно и тоскливо. И вот появились мы, такие не похожие на его соплеменников!
— Я наблюдал за вами, долго наблюдал. Я подумал, что, наконец-то, моё одиночество закончилось! Вы должны остаться! — Потребовал он. — Ты должна остаться!
— Не могу, — простонала я, сжав его руку, — мне надо вернуться домой.
— Тогда я не покажу тебе «штучки». — Какая смешная угроза!
— Ну, и не надо. Пошли домой. Я устала.
Я и не думала притворяться, меня и в самом деле больше не интересовали эти его «штучки». Я хотела поскорее оказаться рядом со своими друзьями, обсудить с ними всё и решить, что же нам делать. Меньше всего мне хотелось бы застрять здесь на всю оставшуюся жизнь.
— Пошли. — Согласился он покорно. — Но ты подумай о том, что я сказал.
— Хорошо, я подумаю. — Легко согласилась я, лишь бы покинуть это проклятое место и больше не быть наедине с Тирто, который стал меня пугать.
Я знаю, кто плачет на берегу по ночам. Вернее, я догадываюсь. И я могла бы рассказать об этом Тирто, но не стану этого делать, потому, что тогда мне придётся объяснить ему, кто он такой. Я не имею права ставить под удар всех нас. Кто знает, как поведёт себя это непредсказуемое существо, когда узнает правду? Может статься, что мы превратимся в его руках в живые игрушки и застрянем в этом мире до конца своих дней. Мне надо взять себя в руки и найти выход, ведь я же — ключ.
На побережье, действительно, плакал нерождённый ребёнок, которого по неосторожности сотворил Тирто. Если бы он не передумал, то, вполне возможно, однажды за этим серым валуном обнаружил бы настоящего младенца. Теперь несостоявшаяся выдумка Тирто будет вечно наводить ужас своим плачем на каждого, кто окажется ночью у моря. Вечно, потому, что он не может умереть, так как никогда не рождался. Он есть, и его нет. О, Тирто, ты — настоящая загадка. Если бы ты жил на Земле, я бы обязательно постаралась изучить тебя более серьёзно. Но мы не на Земле и я чертовски тебя боюсь!
— Успокойся, — сказал он, — всё будет, как ты хочешь.
Он посадил меня себе на плечо и глубоко вздохнул.
— Тебе тяжело? — Забеспокоилась я. — Может, я сама пойду?
— Не в этом дело.
Вот и всё. Закончился этот необычный вечер, и мне стало грустно. Я сама всё испортила. Сама! Но, кто сказал, что рядом с Богом человек чувствует себя уютно? Ничего подобного! Тирто создан по образу и подобию Божьему, и подобия этого в нём гораздо больше, чем в любом из нас. Вот только рядом с ним, хоть и надёжно, но трудно и больно. Больно от осознания собственного несовершенства, от груза ошибок и грехов… Куда меня понесло?
Незаметно я уснула. Я спала и видела сон.
… Тени, везде одни только тени. Они скитались по планете в поисках пристанища. И всё, чего они касались, превращалось в пепел. Я шла им навстречу, прекрасно понимая, чем это мне грозит. Я осознавала, что это всего лишь сон, но ничего не могла поделать. Я шла навстречу им, даже не шла — ноги сами несли меня. Тени кружились над морем и плакали, как плакал этот нерождённый, созданный волей Тирто, ребёнок. Тени летали над некогда прекрасными, но уже мёртвыми, городами, усыпанными разлагающимися трупами. Это были не люди. У этих существ слишком лёгкие, полые кости, узкие лица… Наверное, когда они были живыми, они были очень красивыми… Я закричала и тени рассыпались мелкой серой пылью.
Кто-то тормошил меня за плечо. Я открыла глаза и увидела Тирто. Что-то в нём изменилось, но я не могла понять что именно.
— Ты кричала во сне. — Объяснил он. — Тебе снился плохой сон?
— Мне часто снятся плохие сны. — Призналась я.
— Тебе будут сниться только хорошие сны. — Пообещал он.
Ах, как бы это было здорово! Но мои кошмары мне необходимы — в них часто таится разгадка. Да и мои ли это кошмары?
— Не надо. — Попросила я его. — Они мне нужны.
Он удивился.
— Зачем тебе нужны страшные сны?
— Я не могу этого объяснить.
Он нахмурился и гневно сказал:
— Ты вообще ничего не можешь объяснить!
Ночь умирала, унося с собой страхи и тайны. С первыми лучами солнца успокоилась и я. Всё, что меня пугало этой ночью, стало казаться мне надуманным и несерьёзным. Мы шли с ним по узкой тропинке, проторенной неизвестными мне животными, и молчали.
— Скоро мы будем дома. — Угрюмо произнёс он.
"Это ты скоро будешь дома, — подумала я горько, — а я, возможно, никогда не смогу вернуться домой".
У берлоги нас встретил расстроенный Соф. Пока нас здесь не было, что-то произошло, что-то очень плохое.