— Тебе что, только дырки в заборе дают, что ты на меня кидаешься? — откровенно сцедила я сквозь зубы, — Или тебе кое-что отрежут за твои подвиги в Ругорре?
— Санда! — закричал Мар, — Будь повежливее, он же не в твой затылок целится! Он же не станет делать ничего такого!
— А это не твоё дело, малыш, — сообщил Шаонк, — Она тебе дорогА? Дорога? То-то же. Она тебе очень дорога, дороже жизни, сам сказал. Так она не пострадает, так и знай. Ничего страшного для взрослой девочки. Жизнь в вашей ситуации гораздо бОльшего стоит. Комитет у вас на хвосте, да ещё и этот труп забавный… Так что это не такая уж большая плата. Тормози-ка!
Муть перед глазами. Дыши спокойно, Санда.
— Уедешь — пожалеешь. Нападёшь на меня — защиты не жди. Наши тебя не примут. Тебе больше никуда дороги нет, парень, только со мной. И держи в узде этого шоколадного ублюдка.
— Санда…
— Тормози!
Мар затормозил. Схватив меня за локоть, Шаонк рывком выволок меня из мобиля.
— Осторожно с ней! — закричал Мар, а Тайк глухо зарычал. Мар схватил его за плечо.
— Вперёд, дорогая, — толкнул меня Шаонк. В ночь, далеко от мобиля.
У меня было сухо во рту — суше, чем в Ядре Бмхати, ядовитее, чем в дыму дорхийских цехов… Засеянное поле, трава по пояс, ночь, ядовитое дыхание жирного Шаонка — и он касается моего плеча, и рука его скользит вниз…
Я повернулась и выстрелила в упор. Дамы не носят длинноствольных «бирно» под рубашками. Я не дама. Я бриз и женщина того человека. И никто, кроме него, не посмеет прикоснуться ко мне. Никогда. Меня обуяла холодная ярость.
Я нагнулась, выпотрошила карманы «серого», отобрала оружие, проклятый диктофон, деньги и коротким ударом приклада изуродовала ошеломлённое мёртвое лицо.
Мар в ужасе топтался на обочине, увидев меня с «треккедом» в правой руке и с «бирно» в левой, он задрожал. На его лицо отобразилось слишком много чувств, и он без сил заорал и бросился мне навстречу, споткнулся в траве, упал, с трудом поднялся, нелепо отряхивая колени…
— Едем, — сухо сказала я, указав дулом на мобиль.
И мы поехали. Но я ещё долго ощущала грязное касание на своей замызганной рубашке. Я сидела на заднем, сжимая в руках здоровенный десятизарядник, тяжёлый, с длинным гранёным стволом и приваренным номером на прикладе, и мне казалось, что я держу Каруна за руку, и что это он снова пришёл ко мне на помощь, но он уже никогда не придёт… никогда… я сидела, а потом заплакала.
Мар остановил мобиль, открыл дверцу и бесцеремонно обнял меня. Я плакала в его плечо, и мы оба молчали.
*****
Карун. Интерлюдия. Сейчас.
Им не слишком-то понравилось, что он приспособился даже тут. Притёрся к команде. Завёл странное подобие дружбы с непосредственной начальницей. Впрочем, ему ли было не уметь работать с людьми?
Ухо с Лайзой приходилось держать востро. Конечно, они знали. Она наверняка ещё и рапорты писала. Но пару раз её вмешательство буквально спасло ему жизнь — например, когда зимой его начало рвать кровью, а нарушить жесточайший график контроля было всё равно невозможно. Про госпиталь даже не думать. Потом сказали — кровотечение, вроде как язва. На какое-то долгое время ему казалось, что он сдохнет. Но бдительная Лайза повела себя неожиданно по-человечески. Сняла с него всю работу, а затем выяснила у медслужбы, что делать. И лупила его по щекам, когда он вырубился прямо у неё в кабинете: "Если ты не прав, так сдавайся и сдыхай на радость «крысам»! А иначе — не смей!" Он оклемался и вернулся к работе. Больше они оба об этом не вспоминали. Но он не забыл.
От отдела внутренних расследований требовалось держать его в таком состоянии, чтобы он никак не мог вести себя адекватно. Он допускал, что его могут опять куда-то перевести, но до этого так и не дошло. Зато давление контролёра приобрело куда более жёсткие формы. Пропала даже картонная вежливость. Пошли вызовы ночью, с выезда, вечерами после тяжелейших смен. Иногда он добирался до приёмного бюро «крыс» почти в полуобмороке. Пил лекарства горстями. Его сознательно доводили до цейтнота. Натравливали коллег по отделу. Не раз и не два подставляли. Грамотно, жестоко и без явных следов. Как правило, выкрутиться не удавалось. Контролер вёл себя, как «наждачка», хамский следователь, и давил очень умело. Но надо было держаться и играть по их правилам. Только и всего.
Почти всё можно проигнорировать. Но раз за разом это точит даже самых упрямых. Он это понимал. А ещё постоянная боль — на заднем плане, но не стихающая почти ни на миг. От таблеток давно болел желудок, но жаловаться на это не полагалось. Его ломают — ну а что же он хотел. Просто прожить ещё день. И ещё. И ещё. Ждать. Контролировать лицо, походку и речь без минуты отдыха и перерыва, во сне и наяву. Держать в целости внешнюю «оболочку», потому что под ней, после месяцев травли и унижений не осталось почти ничего — только дрожащий от отчаяния одинокий человек. Но этого нельзя показать. В Комитете, в его положении — это означало смерть. У него была цель — он должен её достичь. Выжить и дождаться. Потому что КСН не упускает объекты из виду. А где-то по Миру бегает очень лакомый для Комитета объект. И однажды вернётся.
За этим деланым холодным спокойствием он мог скрыть почти всё. Но характеристика в его личном деле была очень точной. "Карун, вы же на самом деле очень темпераментный человек. Цените личные контакты… И эта ваша репутация… — сальная ухмылка через стол, — А у вас за этот год не было ни одной женщины — вы даже ради атестанток из-за стола не встаёте. Что случилось? Ладно, я понимаю, спина, — новая ухмылка, — Но ваша свежеиспечённая замкнутость вызывает больше подозрений, чем если бы вы буянили". "Я не буду буянить только ради того, чтобы отвести от себя дурацкие подозрения, — вспыхнул он, — И буду делать свою работу где бы то ни было — а вести себя так, как вы мне советуете, по меньшей мере непрофессионально", — проворчал он, сбавляя обороты. Если на контролёра и произвела впечатление его сентенция в духе начальной школы Комитета, то он хорошо скрыл смущение.
"А не чувствуете ли вы обиды? Вернуться бы в третий, а? Ведь вы даже часы эти ваши фирменные, этот ваш забавный символ отдела, не сняли… — он сверился с его личным делом, будто впервые его видел, — «лункер» ограниченной классической серии, порядковый номер 89740. Контрразведка, а? — панибратски подмигнул контролёр, — Вы часто об этом думаете, правда?" Он не сдержался. "А что вы хотите от меня услышать? — процедил он сквозь зубы, — Да, спасибо? Я не могу доказать, что никого не предавал, но я подчиняюсь приказам, и буду им подчиняться." Следователь осклабился. По его физиономии проплыло такое счастье, что он даже не сумел это скрыть.
Пусть думают, что он на крючке. Пусть они расслабятся хоть на миг. Он выиграет эту партию… Так нужно.
Да Федхи была уставшей с утра. Злой. Бригада молча внимала установкам.
— И ещё одна важная новость. Четыре дня назад в Бмхати была произведена зачистка нелегального поселения, так называемого Тер-Карела. Исполнители — местные подразделения отдела. Контроль — идеологи. Арестовано двадцать человек. По некоторым данным — ещё не менее десяти сбежало. Итак, установка первая — настороженность. В городах вводится контроль второй степени. Вопросы?
Тишина в ответ. Всё ясно, чего уж там. Ещё немножко работы всем на голову из-за невнимательности Южного линейного второго отдела. Ловить их упущения. Если те не спекутся на жаре.
— Все свободны. Офицеры, останьтесь.
Лёгкий шерох в рядах бригады, сквозь названных в коридор просочилась молодёжь и спецгруппы. Оставшиеся пятеро человек замерли на стульях в кабинете да Федхи.
Некоторое время Лайза молчала. Аудитория хранила гробовую тишину — никто не шевелился, не шаркал ногами под стулом и уж тем более не задавал вопросов.
— Вчера ночью в городе Ригорра (на востоке Бмхати, окраина так называемого Красного Лога) был убит наш сотрудник.
В кабинете еле уловимое общее движение — ничьё, невесомое и тут же затихшее.
— Офицер четвёртого ранга Лонго да Жиарро. Погибший выполнял задание в рамках операции Южного второго линейного по прекращению нелегальной шахтной добычи из Большого Щита. Выявил и устранил три канала, был оставлен для перехвата курьеров. Найден мёртвым вместе с семейным хупара одного из преступников; хупара незадолго до этого был завербован. Офицер убит из среднекалиберного пистолета самозащиты, хупара — из табельного. Всё оружие пропало. Записи последнего разговора в доме не найдены. Поиски следов в пустыне затруднены погодой. Начались песчаные бури. Наша установка — готовность высшего уровня. Имена, номер оружия погибшего, результаты экспертиз получите на выходе.
В молчании они покинули кабинет бригана. Вопросы были у всех. Но все сочли правильным их не задавать. Лайза дала ровно столько информации, сколько было возможно — и все это понимали. Сунув тощую папку со вводной под мышку, он похромал к себе.
Тер-Карел. Какая-то Богами потерянная Ругорра. Два трупа. Большой Щит. Странная последовательность. Чем-то, возможно, связанная. Но Большой Щит — вотчина кое-кого известного, так что Тер-Карел тут, по-видимому, не при чём. Но что-то осталось недосказанным, задержалось на уровнях старшего бригаданалитика, шефа, Регионального Координатора — эта информация, как он знал по опыту, могла кардинально изменить восприятие ситуации. То, что доносят до низов — минимум, необходимый для взятия следа, но не целостная картина. Он это понимал — а потому не спешил с выводами. И Лайза это тоже понимала.
Что ж, ещё немного работы на голову… Ещё и ловить дурака (или дуру), который оставил при себе номерной табельный пистолет Комитета. Но дурака очень умного (или скорее, хорошо информированного) — он уже опережал ищеек на полшага.
Он зашёл в библиотеку с снял с полки том "Полного описания Бмхати". Любопытно узнать, не могло ли быть связи между тер-карельцами и нелегалами на Большом Щите. Конечно, между строк официальной книжонки.
*****
ГЛАВА ПЯТАЯ
— На самом деле… я не ожидал, что ты на это способна…
— Наверное, я уже слишком цинична и зла, чтобы порхать по веткам.
Сутки спустя мы бросили мобиль дельца из Ругорры на бесплатной коммунальной стоянке возле Зунры. Я надеялась, что там он простоит немало дней, пока кто-то заметит, что хозяин никак не появляется. На том, чтобы не ехать в Рунию, настояла я. Мар, раздавленный своим полупредательством и полный сомнений, удасться ли нам договориться с начальниками покойного Шаонка, не возражал. И теперь мы сидели на автобусной остановке ещё на десяток пуней севернее… Денег (отобранных у "серого") было немного, и ими следовало распорядиться с умом. Где-то поблизости рыскал Комитет, а у нас не было даже документов. Их везде проверяют. И проверяют весь транспорт. Тень.
— А ты порхала?
— Недолго… — тихо сказала я, — И недолго, наверное, осталось.
— Перестань, — вздрогнул Мар.
Я вымученно улыбнулась. Я была уже слишком измотана, чтобы спорить. Даже реши я сейчас выкинуть какую-то из бризовских штучек, мне пришлось бы потрудиться. Мало сил. Наверное, Мар был прав, не стоило хоронить себя заранее, но я постоянно думала, как нам выкрутиться, и не находила ответа. Меня держало на плаву разве что упрямство и — ещё немного — слепой веры. Той самой, что охватила меня утром перед нападением на Тер-Карел — уверености, что если очень сильно захотеть, возможно всё… Но я была, быть может, слишком близка к тому, чтобы разувериться в своих силах…
— Санда, — тихонько попросил Тайк, — А расскажи про там.